В интервью протоиерею Максиму Козлову настоятельница Новодевичьего монастыря игумения Маргарита (Феоктистова) рассказала об особенностях современной монашеской жизни.
— Матушка, опишите, пожалуйста, как проходит день в монастыре. Не у игумении, а у простой монахини или послушницы. С чего и во сколько он начинается, как проходит, чем заканчивается?
— Каждый день в нашем монастыре начинается с полунощницы в 6.15 утра. Но просыпается каждая сестра в разное время. Кто-то встает в половине пятого, кто-то в пять. Это зависит от того, чему сестра планировала посвятить те бесценные утренние минуты и часы, цену которым знает только тот, кто их проживал в монастыре, и кто в это время молился. Эти минуты вполне можно отнести также к «личному времени», когда можно успеть сделать то, что в течение дня сделать уж точно не получится. У многих сестер нашего монастыря день начинается задолго до полунощницы, но есть и такие, утро которых начинается в 6.14. Эти сестры (вот уж поистине ангельский чин!), едва пробудившись, через несколько мгновений легкой походкой торопливо идут по монастырской дорожке и, что для меня до сих пор остается загадкой, уже ровно в пятнадцать минут седьмого стоят вместе со всеми в храме и кладут неспешный глубокий поклон в ответ на «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас!»
Полунощница у нас продолжается (вместе с пением акафиста Смоленской иконе Божией Матери) до 7.30. Потом — кратенькие десять минут, когда можно еще возвратиться в келью и завершить перед службой некоторые дела. А после этого в 7.40. начинаются Часы и Литургия, которая заканчивается около 10 часов. Итак, до десяти часов каждая из сестер молится в храме, кроме тех, которые несут послушания на кухне, в трапезной, в просфорне, в епархиальном управлении и у владыки митрополита. Здесь, наверное, следует пояснить, что наш монастырь и руководство Московской областной епархией располагаются на одной территории, поэтому, естественно, часть сестер несут свои послушания в епархиальной администрации и, соответственно, подчиняются ее графику работы. Этим наш монастырь отличается от остальных епархиальных монастырей.
Сразу после Литургии сестры идут на завтрак. Первая трапеза у нас «неорганизованная»: это означает, что каждая сестра в промежуток между 10 и 11 часами в удобное ей время идет в трапезную и кушает. Затем все сестры расходятся на послушания.
О том, чем предстоит сестре заниматься в этот день, она узнает накануне из сетки расписаний. С вечера благочинная назначает каждую сестру на конкретный вид послушаний и вывешивает эту информацию на доске объявлений в коридоре келейного корпуса. В 14 часов у нас «организованный» обед, т.е. все сестры в обязательном порядке должны присутствовать на трапезе. После трапезы — вновь выход на послушания.
Вечерняя служба начинается в 17 часов и заканчивается в восьмом часу вечера. Сразу по окончании вечерней службы — ужин. И вновь все сестры должны присутствовать на трапезе. После этого сразу же, не заходя в кельи, мы возвращаемся в храм и читаем общее вечернее правило. После вечернего правила часть сестер расходится на послушания, часть идет на крестный ход. Крестный ход заканчивается в 21 час.
Я не сказала, что во время трапезы мы слушаем душеполезное чтение, что-либо из житий святых, но я думаю, что каждый человек, хоть сколько-нибудь знакомый с жизнью в монастыре, уже знает об этом.
— Что такое ежедневный крестный ход в монастыре? Как на Пасху — множество людей идут вокруг храма, что-то поют, несут хоругви?
— Крестный ход в монастыре — это несколько иное (можно сказать, что попроще, т.к. участвуют в нем только сестры), хотя и здесь — и шествие с иконами, и молитвенное пение. Обычно четыре-пять (или чуть больше) сестер друг за другом идут по внутренней стороне монастырской стены. Тот, кто возглавляет крестный ход (обычно это я), несет Распятие. Затем следует сестра, которая несет икону Божией Матери. Мы обязательно берем с собой святую воду и во время шествия крестного хода на две стороны кропилом окропляем освященной водой свой путь.
В сельских монастырях имеется возможность проходить с внешней стороны от монастырской стены. Мы проходим внутри, ведь снаружи шумный город, машины, пешеходы, суетливый мир. Во время крестного хода мы 150 раз читаем «Богородице Дево, радуйся...», непременно останавливаемся около могилы преподобной Елены Московской, первой игумении Новодевичьего монастыря. Поем ей тропарь, кондак, величание. Заканчивается крестный ход в храме пением «Достойно есть...», после чего все сестры расходятся по кельям или, взяв в руки молитвослов, неспешно прогуливаются по монастырским дорожкам, прочитывая свое молитвенное правило. После этого — личное время.
В нашем монастыре в 23 часа положено отходить ко сну, но на деле так получается не всегда: очень большие нагрузки. Кто-то ложится позже (тот, кто не успевает завершить свои дела), кто-то раньше (кто устал или кто строго придерживается режима дня). Порой бывает (чаще это на большие праздники) — половина двенадцатого, двенадцать, первый час ночи, только тогда гаснет свет в келье сестры.
Один раз в неделю у каждой сестры — день отдыха.
Вот, пожалуй, общая схема дня в нашем монастыре. Это — будни. Так проходит обычная жизнь.
— Что означает слово «послушание»? Какой смысл в него вкладывается? Бывает ли, как в патериках, где молодой монах поливает по слову старца головешку, пока она не процветет?
— К слову о головешке. На это очень похоже мытье полов в притворе храма в слякотную осеннюю или теплую зимнюю погоду, когда сестра с тряпкой ходит по храму, протирает каждый грязный след, на месте которого тут же появляется новый.
У слова «послушание» два смысла. Первый и самый простой — полезная деятельность или труд в соответствии с нуждами монастыря. Это может быть и приготовление еды на кухне, и обслуживание трапезы сестер и духовенства, и работа в швейной мастерской — шитье облачений, мелкий ремонт одежды. Мы сейчас возрождаем древние монастырские традиции: сестры вышивают золотой и серебряной нитью, пишут иконы. Первая серьезная работа сестер-золотошвеек — изготовление воздуха и покровцов для архиерейских богослужений по древнему эскизу с использованием натурального жемчуга, драгоценных камней и золотой нити. Но и уборка храма после богослужения — это тоже послушание.
Есть у слова «послушание» и другой, более глубокий смысл. Когда за внешним простым исполнением того или иного поручения, за каждой ситуацией, которая возникает между старшим по духовному званию и младшим, скрывается непростая, серьезная, кропотливая духовная работа, в процессе которой сестры учатся полностью отсекать свою волю и видеть во всем только Волю Божию. Этот труд — тяжкий. Порой лишь к концу жизни этот труд приносит плоды. Пример тому — судьба одной сестры женского монастыря села N, располагавшегося в Рязанской губернии: "Монахиня Порфирия, поступила в монастырь в десять лет, обучена грамоте в монастырской школе. Сорок лет провела в послушницах. Монашеский постриг состоялся, когда ей исполнилось пятьдесят лет. И как итог: «Монахиня хорошая и к послушанию способная"». Вот так.
А если совсем просто, то каждая сестра несет в монастыре то послушание, которое сможет принести ей несомненную духовную пользу, и уж руководство-то монастыря об этом позаботится непременно.
— Вы говорили о том, что кроме общей молитвы в храме, у сестер есть свое молитвенное правило. Кто определяет эту меру? Вы как игумения, или духовник? Как оно определяется? Собственное желание монахини учитывается, или оно не учитывается совсем, чтобы не было проявления своей воли? Как это получается?
— В определении меры подход всегда индивидуальный, однако, определенные правила, конечно же существуют. Надо сказать, что в монастырь сестры поступают разные. Поступают молодые и пожилые, поступают здоровые и больные, поступают те, кто только ступил на путь духовного делания и те, которые имеют некоторый духовный багаж. Есть среди сестер такие, которые в миру были высококвалифицированными специалистами и работали на ответственных должностях. Такие, конечно же, и послушания получают соответствующие. К примеру — главный бухгалтер. Это очень ответственное послушание, и в миру — серьезная должность, которая очень часто связана с большими нагрузками и в физическом, и в эмоциональном плане. Поэтому, когда наша бухгалтер инокиня N поздней ночью пишет мне сообщение: «Матушка, я еле жива, благословите сократить правило», вполне естественно, что я не смогу ей ответить: «Нет, вычитай все, а с утра будь в бухгалтерии». То есть всегда и во всем должно быть рассуждение, снисхождение и любовь.
Кто-то вынужден сокращать правило по состоянию здоровья, кто-то очень устал. Тогда правило уменьшается, ограничиваясь минимумом. Тогда человек на следующий день может с новыми силами исполнять то, что ему поручается, и уже то же самое молитвенное правило исполнять в полном объеме. Наконец, он может просто жить.
— Вернемся к слову «послушание». Вы сказали, какие есть обязанности, которые сестры исполняют, необходимые для спасения душ самих монахинь и для общей пользы монастыря. Но, говоря о послушании в аскетическом смысле этого слова, мы имеем в виду еще и добровольное отдание своей воли духовному руководителю. Для монаха это, конечно, игумен или игумения в монастыре. Как это практически исполняется? Что реально означает это «отдание своей воли»?
— Наверное, это самое сложное. И это подтвердит каждый человек, потому что каждый человек имеет свой опыт, когда бывает так трудно отказаться от уже принятого тобой решения и изменить свое видения ситуации. Тут уже, действительно, духовнику или игумении предоставляется широкое и необъятное поле деятельности. А как научить сестру этой премудрости отсечения своей воли и предания себя воле наставника, а через него — и Богу, решает только духовник или мать настоятельница. Эта работа — кропотливая и тонкая, требующая от игумении и хорошего знания особенностей той или иной сестры, и собственного духовного опыта. Но это и есть то самое возделывание духовной нивы, о котором все мы читаем в духовной литературе.
Может возникнуть вопрос: «А если сестра захочет сделать что-то, противное порученному игуменией, но могущее принести очевидную пользу делу?» Ответ здесь будет простой: «Делу ее старания, может быть, и смогут принести некоторую пользу, но вот душе ее — повредят определенно». Перед настоятельницей каждая сестра — как на ладони. И если при исполнении какого-то послушания сестра пытается внести что-то свое, иногда даже и полезное, но настоятельница видит, что это уже либо затянувшаяся тенденция к проявлению своеволия, либо склонность к непослушанию в прямом смысле этого слова, что это идет сестре не на пользу, то в этом случае матушка, как правило, настаивает на неукоснительном исполнении того, что было поручено этой сестре, хотя бы это даже и ущерб делу нанесло. Ведь Богу сердце наше нужно. Кроткое, смиренное, тихое, мирное, послушное.
Для того чтобы стало более понятно, как это может происходить в жизни, расскажу один случай. Без улыбки сейчас я его не могу вспоминать, но тогда, признаюсь, мне пришлось довольно сильно поволноваться и помолиться усерднее обычного.
В уставе нашего монастыря (как, наверное, во многих обителях) написано, что сестра без благословения не может принимать от родных, близких и знакомых подарки. Когда какой-нибудь человек пожелает что-нибудь подарить одной из сестер, последняя должна обязательно подойти к игумении, попросить благословения принять дар и ждать рассмотрения вопроса. Либо настоятельница рассудит, чтобы вещь осталась у сестры, если она в ней действительно нуждается, либо она передается в монастырь.
В нашем монастыре есть послушница N. Так как пришла она недавно, то, понятно, считается новоначальной, то есть неопытной, делающей только первые шаги на духовном поприще. Так вот, я узнаю, что у этой сестры уже появились свои почитатели, благотворители и спонсоры. И с чего началось? Послушница стала поначалу просто беседовать с прихожанами и паломниками, отвечать на их вопросы, давать советы. Естественно, люди, как они думали, стали получать от нее то, что хотели получить, — пользу духовную. Да и как иначе? Какие тут могут быть сомнения? Сестра благочестивого вида, серьезная, в руках — четки. Да еще и слушает внимательно, и совет дает. И видят они: вот тот человек, который может им помочь. Он уж наверняка и вопрос поможет решить любой, и помолится, и откликнется в любое время.
Я же поясню, что любой сестре, а тем более новоначальной послушнице, не полезно давать духовные советы вопрошающим паломникам, нет ей благословения также их поучать и наставлять. Самой еще учиться и учиться. Требуется от сестер в таких случаях немногое — направлять людей либо к священникам и игумении за духовным наставлением, либо, когда вопрос сложный и требует внимания епархиального начальства — направлять в епархиальное управление.
Так вот, вернемся к той сестре. Спустя время она обзавелась своими собственными «духовными чадами» (это послушница-то!). И благодарные почитатели понесли ей приношения: тут и конфеты, тут и предметы первой необходимости (а ведь все необходимое в достатке в монастыре имеется), тут и предложения оплатить телефонные услуги. Она все с благодарностью принимает и на все соглашается. И постепенно укрепляется в мысли, что раз люди в ней так нуждаются и так о ней заботятся, то, в общем-то, и исполнилось то, ради чего она пришла в монастырь. Ведь смотрите-ка, ни к кому из сестер народ не идет, а около нее — всегда люди. Ну чем не старица! Все бы было ничего, но однажды...
Подходит ко мне эта сестра и спрашивает:
— Матушка, а можно мне подарят... (ради этой сестры умолчим о наименовании той вещицы, которую просила послушница, скажу лишь, что это — чуть ли не самая последняя модель технической безделицы)?
— Зачем?! (я несколько удивлена).
— Потому что у нас проходят спевки, и я хочу на клиросе потом петь. А чтобы лучше и качественнее получалось, мне еще нужно заниматься на этом инструменте в свободное время в келье.
— А кто тебе предлагает это?
— У меня есть благотворители.
Тут уж мое удивление переросло в волнение. Я и говорю: «Так, садись, расскажи-ка поподробнее». И мы начали беседу. Она мне все рассказала. Честно. Как есть. Не смущаясь. Естественно, что ответ с наставлением последовали соответствующие произошедшему, вполне в духе любви к ближнему и духовном о нем попечении. Но (вот ведь как бывает!) на завтра у N случился день рождения, и договорились мы с ней, что поскольку у нее назавтра праздник, то (в виде исключения) можно рассматривать эту вещицу как подарок ей от монастыря, раз уж люди хотят порадовать свою наставницу. Ведь они ее и полюбить успели, как же она теперь будет им объяснять запрет на подарок ко дню рождения. Жалко людей. Говорю ей: «Скажи, что уж если хотят, то пусть подарят монастырю (тем более эта вещь может быть действительно полезна сестрам). И пусть это будет тебе подарком от сестер ко дню рождения».
Подарок был вручен. Послушница радовалась больше всех. На следующий день я ее вызвала к себе и еще раз разъяснила, что впредь надо быть более рассудительной и не забывать, зачем ты пришла в монастырь. Казалось бы, все встало на свои места, и урок пошел на пользу, пока...
Ночь, около 24 часов, но я не сплю. Телефон подает сигнал о поступившем сообщении от N.: «Матушка, мне сегодня мои знакомые принесли всякую чепуху, — идет длинный перечень продуктов и вещей. — Куда благословите передать?» Я отвечаю: «Отдай инокине М. на склад». Проходит несколько минут. Тишина (а должна бы ответить: «Благословите, матушка»). Опять сигнал: «Да, забыла Вам сказать (о готовности исполнить первое благословение — ни слова). Они еще прислали мне очень дорогой хороший чай и мед». Я: «Передай на трапезу сестрам». В ответ: «Но они же мне это подарили». Я настаиваю: «На трапезу, сестрам». Проходит минут двадцать. Наконец телефон сообщает: «Не отдам!». Я понимаю, что наступил очень важный момент. Момент борьбы и принятия окончательного решения. Сдержанно, но настойчиво и доброжелательно пытаюсь помочь: «Надо отдать, N., пусть сестры утешатся». Она пишет: «Это же мне надо». Я отвечаю: «И ты утешишься вместе с сестрами». После этих слов наступила тревожная тишина. Признаюсь, я расстроилась немного, но, помолившись, подумала, что не оставит сестру Господь и поможет одержать победу в этой непростой борьбе. Так и случилось. Утром, после полунощницы, подходя ко мне под благословение, N. с искренним сокрушением сказала: «Матушка, простите меня, мне так стыдно. Я все поняла и уже передала подарки на склад и в трапезную».
— Прямо как история игумена в фильме «Остров», который был привязан к хорошим сапогам.
— Да, слава Богу. Никогда не оставляет Господь человека в борьбе со своими немощами и человеческими страстями. Вместе с Господом можно преодолеть все. Ведь и N. наша всю ночь не спала. И как она потом признавалась, какие только оправдания и обоснования необходимости иметь у себя именно этот чай и мед не приходили ей на ум. И кашель-то у нее, и именно только этот сорт меда ей может помочь. И чай очень дорогой, а количество его небольшое и на всех сестер не хватит. Но... Так или иначе, теперь это позади, а в полезных приобретениях — бесценный опыт духовной борьбы.
— Матушка, что по-житейски означает монашеский обет отказа от собственности?
— Вопрос этот непростой. Когда человек только поступает в монастырь, сердце его буквально пламенеет любовью ко Господу. Желание служить Богу и ближним искренне и сильно. В первые дни, недели, месяцы человек готов исполнять любое послушание, готов отказываться от любого своего мнения. Он скор на исполнение, легок на подъем и радостен в мыслях. Но проходит время. Послушнический искус вступает в следующую стадию. Начинается период испытаний. На верность, на прочность, на искренность. Испытание, наконец, истинности и силы любви к Богу и ближнему. Вот тут-то с человеком и начинает происходить то, что непременно должно произойти, чтобы определились в человеческой душе все изъяны и слабые места. Так сказать, диагностика «locus minoris» духовной составляющей. И это вполне естественный процесс. Ведь цель любой сестры, поступившей в монастырь, цель желанная и горячо ожидаемая — это монашеский постриг, во время которого, как известно, человек дает Богу обеты. А уж раз дает, то их непременно надо исполнить. А без предварительной подготовки, без уроков, без шишек и синяков, без неизбежных при этом ошибок и работы над ними не обойтись никак.
Ну что такое собственность в монастыре? Это ведь не квартира. Это не дача и не машина. Это даже не стиральная машина и не кухонная плита. Все это осталось в миру. Монах нищ. Нет у него своего ничего. Монастырь общежительный, значит и житие общее. Почему же тогда в монастыре так остро стоит вопрос о том, чтобы ни к чему не прилепиться и не пожелать иметь какую либо вещь?
Есть у нас в монастыре одна сестра. Назовем ее сестра F. Умница она — и молитвенница, и ответственная, и смиренная, и послушная. В общем, смотришь на нее — и душа радуется. Была у нее мастерская — небольшое уютное помещение. За год-полтора обросла эта мастерская множеством «страшно необходимых» и весьма нужных всякому профессионалу вещей. Был у нее, как и полагается, и святой угол. Но и его она умудрилась обставить всякими трогательными, необходимыми ей вещицами и святыньками. Ну, не мастерская, а маленький складик какой-то. И подумала я: «Маловато стало это помещение для мастерской. Надо бы переехать ей в более просторное, светлое и удобное. Заодно и повод будет от вещиц ее избавиться». И говорю я F.: «F., радуйся, ждут тебя перемены, ремонтируем мы тебе огромное помещение, бывшую трапезную в первом подъезде, и ремонт этот уже к концу подходит». И неожиданно для меня инокиня меняется в лице:
— Не хочу!
Я говорю:
— Как же так, это же огромная палата, в два с половиной раза больше, чем твоя нынешняя мастерская!
— Матушка, мне там будет неудобно, там люди, там шум.
— Нет, F., ты не права, там очень хорошо. И ключ от мастерской будет у тебя свой. Только одна прачечная рядом.
— Прачечная? (на лице сестры F. неподдельный ужас). Значит, там будет запах!
— Нет, там будет вытяжка, вентиляция, герметичная дверь.
— А соседние двери будут закрываться? Никто через них не войдет?
— Никто.
— Будет всего три окна, мне света мало.
— У тебя сейчас хуже, а там светлее. Говори, сколько нужно светильников, и будет столько.
Пауза. Наконец — тяжелый вздох: «Ну, не знаю, не работала я еще при этих светильниках».
Я говорю:
— Вот и хорошо. Договорились. Собирайся, вещи свои в сумочки складывай. Но только бери самое необходимое, шкаф и диванчик оставляй. Бери только столы и рабочие инструменты.
И тут происходит для меня самое неожиданное. Всплескивая руками, она трагически восклицает: «Что?! И диванчика лишаете?»
Стараясь сохранять спокойствие, отвечаю: «И диванчика лишаю, там у тебя будет другой диван».
Несколько дней человек пребывал в страшном унынии. Я вижу — все, сестричка расклеилась, нужен разговор, и серьезный. Разговор состоялся. Были и наставления. Поняла. Вчера переехала.
Вот, кажется, у человека все хорошо: и смирение есть, и любовь к ближнему, и послушание абсолютное, готова доброжелательно и с улыбкой исполнить все и всегда. Ночь напролет читать Псалтирь — «благословите», сидеть в храме за свечным ящиком — «благословите». Но — диванчик. Вот вам и «locus minoris». Очень все это тонко.
— Получается, что дело не в самой вещи, а в душе, которая ищет, к чему прилепиться.
— Да. И ведь знаю я, что в любой другой ситуации она последнее готова отдать. Но вот лишили диванчика — и не выдержано испытание. Слава Богу, что был этот переезд.
— Монах оставляет мир, но какова мера отношений сестер с близкими, которые остались в миру? Даже если не брать ситуации, которые сейчас, естественно, встречаются, когда уходят в монастырь люди, у которых до того уже была семья и остаются дети, о которых они должны иметь попечение, ведь дети всегда дети, сколько бы им лет ни было. Это понятно. Но остаются матери и отцы, братья и сестры, люди, с которыми до монастыря человек был связан по своей профессиональной деятельности, допустим. Каким образом должны строиться отношения с этими людьми, как это в жизни получается? Какая мера здесь? Наверное, это индивидуально в каждой ситуации, но все же есть какие-то общие понятия, подход?
— А вот этот вопрос наименее сложный, потому что (это касается нашего монастыря), как правило, те люди, которым человек, ушедший в монастырь, дорог, которого они любят и с которым они привыкли общаться, в большей или в меньшей степени принимают случившееся и, понимая, что это — выбор человека, не препятствуют ему и не тянут назад. Они сами для себя устанавливают ту дистанцию, на которой полезно находиться обеим сторонам.
— Т.е. не тянут назад в мирскую жизнь?
— Нет. Чаще всего этого не бывает. Это видно и на примере сестер, которые пришли в монастырь уже очень давно, и на примере тех, которые поступили уже при мне (я управляю монастырем около трех лет).
Как правило, общение с родственниками мы не возводим в какую-то проблему и стараемся придавать отношениям вполне официальный статус. Например, недавно одной нашей послушнице позвонила мама. Она сообщила, что ее увезла карета скорой помощи, и врачи подозревают у нее инфаркт. Естественно, послушницу эту мы тут же снарядили домой, обеспечив и деньгами на случай приобретения необходимых лекарств. Две недели она находилась с мамой, ухаживала за ней в больнице. Маму обследовали, инфаркт исключили, выписали домой, и сестра вернулась в монастырь.
Еще один пример. У двух наших сестер (они еще и родные сестры) был юбилей отца. Ему исполнилось 70 лет. Папа старенький, здоровьем слабенький. Живет вдвоем с такой же старенькой мамой. Естественно, когда сестры попросились к родителям поздравить папу с торжеством, я их отпустила. Через два дня они вернулись, радостные и утешенные. Я думаю, у их престарелых родителей радости было не меньше. Нет, назад в мир наших сестер родственники не тянут. Слава Богу, рассуждения и мудрости хватает у обеих сторон.
— Скажем, когда у сестры именины или день рождения, родственники могут прийти?
— Да. Они приходят с подарками, и в этот день практически все подарки остаются у виновницы торжества. Сестра принимает родных в отдельной гостевой келье. Они пьют чай, общаются, гуляют по монастырю. Довольны бывают все.
— Преподобный Амвросий Оптинский часто повторял слова преподобного Петра Афонского о том, что пристрастная любовь к одному означает оскудение любви к другому. Понятно, что люди, которые спасаются вместе, живут не независимо друг от друга. Но они подчинятся только начальнику, неважно даже, что это начальник в священном сане. И у них возникают отношения друг с другом. Кто-то кому-то симпатизирует больше или меньше. Кто-то кого-то раздражает. Это отношения не подчинения и послушания, а между равными сестрами в монастыре. Что о них можно сказать?
— В первые годы моего настоятельства я больше всего боялась именно этого вопроса и с трепетом думала о том, как буду его решать. Ведь человеческие отношения сложны и таинственны. Вначале доброе отношение, потом дружба и, наконец, любовь о Господе. Выше этой любви уже нет ничего. Но как опасно, когда дружба перерастает в привязанность. Тогда остается только человек, он заслоняет собой Господа и уводит с того пути, на который вступил монах в самом начале своего монастырского жития.
Но Премудрость Божия безгранична, и в монастыре Господь, управляя Своим избранным стадом, Сам, Своей твердою десницею выправляет все кривизны человеческих отношений, обличая кривду и освящая истину. В миру десятки, сотни, тысячи людей живут рядом с друг другом. Каждый день и каждый час Господь посылает человеку все необходимое для его спасения через этих людей. Через них человеку посылаются и скорби и радости, и испытания и утешения. Великое множество людей вокруг человека. И великое множество возможностей не упустить случая, как приобрести духовную пользу.
Но монахи — избранные из избранных. Ведь Господь далеко не всех призывает к монашеству, и поэтому мало иноков. Люди, которые однажды были призваны Богом и поступили в монастырь, живут в очень маленьком и достаточно закрытом коллективе. А поэтому и круг людей, через которых Господь духовно учит иноков, очень мал. А значит, и отношения между монашествующими складываются намного сложнее, чем между людьми, живущими в миру. И уроки более сложные, и задачки трудноразрешимые.
Не настаиваю на том, что скажу истину в последней инстанции, но на сегодня я твердо убеждена, что Господь таким образом строит отношения между насельницами монастыря, чтобы в итоге этих отношений была получена польза.
Приведу пример, допуская, что понять его смогут далеко не все, потому что многие не жили в монастыре. Итак, две сестры очень подружились. Взаимопонимание полное, единомыслие абсолютное, общие интересы и совместная молитва, чтение и неспешные прогулки с книжицей духовных поучений. Задушевные беседы. Вот уже и духовник им не нужен, и в игумении нет нужды. Такое вот автономное духовное возрастание. Вполне естественно, что когда между сестрами такие отношения, это идет в ущерб отношениям с другими и вредит душе. Чувствуешь, что надо поправить ситуацию. Начинаешь беседовать с ними, молиться о них. И совершенно невероятным образом однажды происходит то, что никогда не могло бы произойти в результате применения самых совершенных педагогических методов. Наступает момент, когда у этих сестер отношения в одночасье рушатся. Этот перелом в отношениях наступает непременно и всегда. И причину назвать не может никто. Но настолько произошедшее бывает наглядно, показательно и поучительно, что каждая сестра понимает для чего, почему, зачем все это произошло. Тут уже каждая знает, что нужно переосмысление всего того, что было с ними до разлада с тем, чтобы правильно жить потом, после разлада. И те сестры, которые правильно понимают то, что произошло, потом поднимаются по своей духовной лестнице на одну ступенечку выше, становясь в будущем более осмотрительными. Потому что очень важно понять, что отношения в монастыре должны быть ровные и добрые со всеми: никто не должен недополучить любви, внимания и тепла. Это очень важно. Так приобретается опыт.
Думают порой сестры, что вот ушли они из мира, живут в монастыре, молятся, послушания выполняют. И представляют, что уж если не дошли они, но уже вполне близки к тому, что называется святостью или преподобием. И вот тогда — маленькая-маленькая проверка. И — не выдерживают испытаний. Раз — и все. Разрушилось то, что ты сама о себе придумала. И понимаешь, все-таки все в руках только Господа. И вспоминаешь тогда то, что читаешь каждый день в поучениях святых отцов, что только с Божией помощью ты и научишься, и преодолеешь, и достигнешь. И благодаришь Бога, что ты — в монастыре.
Думают, что монахи — святые люди, только что нимбов не видно. Ничего подобного. Поступающий в монастырь получает лишь возможность стать таковым. И монахи всего лишь люди, которые однажды с решимостью оставили мир, взяли свой крест и пошли за Христом. Несомненно, Господь радуется о них, как о Своих избранных овцах. Но и ответа потребует от них большего. И одному Богу известно, где и как закончит свой путь вчерашний послушник. Приходит человек в монастырь, начинаются у него искушения. И сестры-то ее обижают, и игумения не понимает, и мнение ее никого не интересует. И начинает она ссориться с сестрами, обижаться на них. И думаешь порой: «Сестры, дорогие, ну не надо же так, вы в миру так не ссорились. Посмотрите на себя: ведь каждая из вас — с претензией на святость, а на самом деле кто вы? Ну, потрудитесь же немного ради Христа и спасения собственной души!»
Вспоминается в связи с этим случай с одной сестрой (я тогда только вступила в должность настоятельницы Новодевичьего монастыря). Послушница К. В монастыре к тому времени жила уже года четыре. И вот однажды на очередном еженедельном собрании (у нас в монастыре каждую неделю проходят собрания с духовными беседами, наставлениями и подведением итогов прошедшей недели) в ходе духовной беседы и обмена мнениями эта сестра вдруг и говорит: «Да мы все спасены уже тем, что пришли в монастырь!». Трепет охватил меня и страх за нее. Все попытки растолковать той сестре смысл духовной жизни в монастыре и показать монашеский путь разбились о стену непонимания. Прошло совсем немного времени. У послушницы К. случился конфликт с одной из сестер. Итог? Послушница К. ушла из монастыря. В мир. Где она теперь, я не знаю. Только молюсь.
— Исходя из опыта прожитых в монастыре лет: что больше всего приносило скорби и что больше всего радовало?
— Наверное, самая большая боль — когда видишь, что сестра забывает, ради чего она пришла в монастырь (к сожалению, такое бывает). Когда человек, прожив какое-то время, только внешне выглядит как монах, как инокиня, как послушница, а внутри — хуже, чем была новоначальной послушницей. Тогда уже этой сестре уделяешь намного больше внимания, чем кому-то другому. Это, я думаю, это самая большая скорбь и самые большие переживания. Тут уж и бессонные ночи и думы невеселые: «Ну как же так?!» Беседуешь с ней. Но как найти такие слова, чтобы объяснить, что Богу не нужно, по большому счету, этот умный вид, чистенькие подрясники и прочее. Все это только внешнее. Если нет крепкого внутреннего духовного стержня, нет духовного рассуждения и любви, все остальное — напрасно. Надо только быть с человеком, живущим рядом с тобой, такой, какой хочет, чтобы ты была, Сам Господь. А все остальное уже неважно. Иначе мы идем в совершенно противоположную сторону и обманываем сами себя, что идем за Христом. Когда видишь, с какой легкостью лукавый обманывает людей и сбивает их с истинного пути, — это самая большая скорбь.
А радость самая большая, наверное, прямо противоположное. Когда видишь, что человек идет за Господом в полном к Нему доверии и любви. И не унывает после очередного падения или скорби. И выше всего ставит свое монашеское предназначение — стяжать в полной и абсолютной мере Дух Святой. Когда человек понимает, что все — от Бога, тогда уже нет ни ропота, ни сомнений, ни противодействия, а есть благодарное и абсолютное приятие всего того, что с ним происходит.
Спасение души человеческой — тайна. Поэтому-то и сказал нам Господь, чтобы были мы, как дети. Ведь у Бога все очень просто. Можно читать тома духовной литературы, можно богословием заниматься, можно изучать серьезные дисциплины и забыть одно самое главное: ради чего все это. Ради чего Господь дал тебе жизнь. Ради чего Он Сам претерпел распятие на Кресте. Ведь живет рядом с тобой человек, радует тебя, огорчает тебя — от Бога это. Случается какая-то в жизни твоей скорбь — от Бога это. Надо с благодарностью принимать все, происходящее с тобой, потому что все — от Бога. И, когда принимаешь со смирением и упованием, уже не ты начинаешь менять ситуацию, а сам Господь ее меняет. Но если думаешь: «Сейчас я сам все исправлю, я сам все знаю и смогу». Стена непреодолимая внезапно возникает. Господь как бы отходит в сторонку и говорит: «Хорошо, хорошо. Раз сам знаешь, то сам и делай». И что же? Все разбивается. Все наши планы, знания и житейская мудрость разбиваются о стены непонимания, нежелания и отчуждения. Но стоит только сказать: «Господи, помоги мне, не могу я без Тебя ничего изменить, помоги мне Сам. Ведь я же люблю этого человека, этот человек хочет того же, чего и я. И если сейчас не изменится что-то в наших отношениях (это я уже перехожу на отношения между сестрами), тогда если не я, то она погибнет, ведь кто-то из нас неправ. Поэтому помоги, Господи, Сам». И тогда происходит чудо: по совершенно непонятным причинам конфликт исчезает, ситуация выравнивается и отношения укрепляются, становясь истинно духовными.
У нас есть одна сестра, живет в монастыре с самого его открытия. Сейчас она на подворье. Несет послушание по обеспечению монастыря молочными продуктами. Очень сильно она от всех отличается. Часто в ее адрес можно услышать слова, что она «не от мира сего». Недавно она мне дала удивительный ответ на мой к ней вопрос: «Кто же такой смиренный человек?» Ответила просто и мудро, да так, что я до сих пор думаю и над тем, что она мне сказала, и о ней самой. В очередной раз я ей давала свои наставления, в очередной раз она просила у меня за что-то прощения. И вдруг говорит: «Матушка, простите меня. Я не смиренная». Спрашиваю: «А кто же такой, по-твоему, смиренный человек?» Отвечает: «Это тот человек, перед которым другой человек не чувствует себя виноватым». Вот ведь как!
И ходила я, и думала: «Я — настоятельница. Но сколько людей в течения дня я обидела, сколько людей после встречи со мной ходят с сердцем, которому больно. Они видят тебя, и им больно. Ты поставила им на вид, и они с этим чувством вины так и живут — ведь настоятельница права, а я виновата».
У каждого человека своя мера. И страшен тот человек, который умело формирует чувство вины у другого. Человека надо просто любить. И не давать ему почувствовать себя виноватым перед тобой. И надо быть готовым отдать жизнь свою за всякого человека: за здорового и за больного, за умного и за глупого, за того, кого ты любишь и за обидчика твоего. И выше этого нет ничего. Когда мы достигнем этого, тогда...
«Татьянин день»/Патриархия.ru
