На Конференции высокого уровня ОБСЕ по толерантности и дискриминации, которая состоялась в столице Казахстана Астане 29 и 30 июня 2010 года, протоиерей Всеволод Чаплин, председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви и общества, призвал зафиксировать на уровне международного права особую защиту культовых зданий и священнослужителей, как особо уязвимых перед лицом насилия и вандализма. Также глава Синодального отдела высказался за объявление вне закона всех идеологий, в том числе религиозно-политических, которые «не исключают силовой смены социального порядка, а значит, способны привести к крови и страданиям». Свою позицию отец Всеволод разъяснил в интервью порталу «Православие и мир».

— Почему, как Вы считаете, международное право должно особым образом защищать духовенство и культовые здания?

— Не первый год в международных организациях возникает эта тема. Раньше она не была столь распространенной, поскольку, с одной стороны, антирелигиозно настроенные силы оказывали не такое сильное сопротивление церковной проповеди, с другой стороны, не были так часты нападения на культовые здания, кладбища и священнослужителей. Сейчас же ситуация усугубилась: мы буквально каждую неделю слышим, что где-то напали на храм, мечеть, синагогу, кладбище. Мне кажется, все это связано не только с общеизвестными межнациональными и межрелигиозными противоречиями, но и с тем, что некоторые люди озлоблены против религии в целом. Слишком тяжело человеку, привыкшему жить во грехе и успокаивать свою совесть, слышать в свой адрес обличения со стороны религиозных общин и их лидеров. Поэтому я не вижу ничего удивительного в таком озлоблении. И считаю, что на него общество должно реагировать адекватно.

— Роль защитника религии обязано взять на себя государство?

— Государство обычно защищает те ценности и символы, которые связаны с народом, составляющим это государство. Подчас защищаются и представители профессий, посягательство на которых расценивается как верх цинизма: милиционеры, государственные служащие — речь идет именно о случаях, когда насилие по отношению к ним вызвано именно их статусом, а не неблаговидными поступками. Особым цинизмом отличаются и нападения на культовые здания и на священнослужителей.

Нужно иметь в виду и то, что такие нападения неизменно провоцируют межрелигиозные и межэтнические конфликты. К примеру, неслучайно то, что, по данным следствия, секта неоязычников осквернила в Москве сначала православный храм, а затем мечеть. Зачем? Чтобы спровоцировать межнациональное столкновение.

Опасность такого рода действий должна, как я считаю, быть зафиксирована на государственном законодательном уровне — более того, в международном праве.

— Не кажется ли Вам, что такой — особый — правовой статус станет для людей еще одним доказательством, что Церковь якобы стремится стать частью государственной системы?

— Я не считаю, что закон, о котором я ратую, станет шагом к слиянию религии и власти. Ни в коем случае. Тем более, речь ведь идет не только о Русской Православной Церкви — перед преступниками все религии равны, любая из Церквей может стать объектом ненависти.

Причина, повторюсь, в озлоблении против религий, вызванном неприятием их открытых проповедей, обличающих грех, называющих белое белым, а черное — черным. Люди привыкли считать грех нормой, и даже словесное посягательство на свою правоту воспринимают как оскорбление, как попрание своих прав. Церковь для них — постоянный раздражающий фактор, многие буквально трясутся от злости, когда священнослужители говорят о том, что и в наше время святость возможна, что мы можем жить праведно, если захотим.

Причины гнева кроются именно в этом, на мой взгляд, даже если они прикрываются заботой о светскости государства. Потому я поддерживаю идею о том, чтобы именно закон заботился о безопасности религиозных деятелей и священных для верующих зданий.

Жителям России совершенно естественно видеть тесную связь религиозных общин с обществом и государством. Против, как правило, выступают только отдельные группы интеллигенции, которые пытаются выдать свое мнение за мнение всего народа. Но их позиция, скорее, противоречит тому мироощущению, в котором живут простые люди.

— Как именно должны охраняться храмы?

— Я считаю, что наказание за посягательство на культовые здания должно быть более суровым, чем за разрисовывание заборов нецензурными словами.

Сейчас в международных организациях уделяется повышенно внимание такому явлению, как hate crimes — преступлениям на почве ненависти. Как раз в этот разряд попадает осквернение культовых зданий, где такой мотив налицо. Для меня очевидно, что нужно провести четкие законодательные различия между бытовым хулиганством и агрессией, сознательно направленной на осквернение святынь или могил. Кроме того, как мне кажется, более пристальное внимание правоохранительные органы должны уделять собственно охране культовых зданий. Конечно, ничто не надо доводить до абсурда — я не предлагаю организовывать оцепление с собаками вокруг стен храмов.

— А как защитить священников?

— Священников можно защитить подобным же образом: прежде всего, ужесточением норм закона. Как совершенно правильно сказал владыка Варсонофий, «к каждому священнику не приставишь охранника». Да и сами священнослужители, как правило, стремятся к тому, чтобы быть максимально открытыми для людей, не отгораживаться ни от кого. И ни один хороший пастырь не станет прятаться за спину телохранителя и осторожничать, избегая общения с паствой.

Я считаю, что надо добиваться того, чтобы международное право учитывало особый статус культовых зданий, мест Богопочитания и представителей духовенства. Не первый год во многих странах встает вопрос о диффамации религии, культурные и общественные деятели на Западе высказываются против этого, но должен наступить момент, когда в ситуацию вмешается политическая воля тех государств, которые реалистично смотрят на опасность разжигания межрелигиозных конфликтов и преступлений на почве ненависти. Это будет не нарушением положения о светскости власти, а единственно правильной реакцией на сегодняшнее положение дел.

— Очень противоречиво было воспринято Ваше предложение также запретить идеологии, призывающие к насильственной смене социального порядка. Поясните, пожалуйста, свою позицию.

— В этом вопросе в полной мере проявляются двойные стандарты. Потому что в отношении нацистской идеологии споров не возникает — достигнут консенсус. Но я не вижу большой разницы между фашистской доктриной и другими, ей подобными, которые существуют сейчас и прямо или косвенно призывают к насильственной смене социального строя или оправдывают таковую. Каждому из нас может не нравится власть, мы имеем полное право публично выражать свою точку зрения, но совсем другое дело — добиваться ее силового и, следовательно, кровопролитного свержения. Поэтому идеологии, которые призывают к таким революциям или оправдывают их, должны преследоваться законом. Осуждать нацизм и в то же время давать полную свободу разрушительным идеям, подобным ему, — это проявление тех самых двойных стандартов, о которых я упомянул в начале ответа.

— Предположим, в России к власти придут фашисты. Призывы к свержению их строя тоже буду незаконны. Закон и в этом случае будет прав?

— Относительно Русской Православной Церкви общеизвестно, что она к насильственной смене политического строя или господствующей в обществе идеологии никогда не призывала — нет в отечественной истории таких прецедентов. Церковь может иметь принципиальные разногласия с государственной идеологией, более того — православные могут отдавать жизнь за свои убеждения, отличные от «официально разрешенных» — как это было в XX веке, но я еще раз подчеркиваю, что есть огромная разница между мирным гражданским протестом и действиями, ведущими к насилию или оправдывающими его. Коммунистический режим был во многом подобен фашистскому, но Русская Церковь никогда его свергнуть не пыталась и не призывала свою паству к его уничтожению. Мученичество верующих в годы гонений было актом мирного гражданского неповиновения. И это мирное неповиновение было святой обязанностью и неотъемлемым правом каждого христианина.

Патриархия.ru