Размышление митрополита Минского и Слуцкого Филарета, Патриаршего экзарха всея Беларуси, о Святейшем Патриархе Пимене в год 100-летия его рождения и 20-летия кончины.
Приснопоминаемый Патриарх Пимен пришел в мир в последние годы исторического бытия Российской империи, пережил весь период советской власти и отошел ко Господу во время коренных перемен в истории страны, народа и Русской Православной Церкви. Удивительная человеческая судьба, суровые испытания совести, высокое мужество исповедания веры…
Размышляя о Святейшем Пимене в год 100-летия его рождения и 20-летия кончины, мне хотелось бы помянуть тех, чьи круги жизни пересекались с Первосвятительским и жизненным путем четырнадцатого Российского Патриарха.
К одним мы будем обращать наши молитвы, другим — испрашивать Вечный покой и свидетельствовать нашу Вечную память.
Прежде всего — наша благодарная память Михаилу Карповичу и Пелагее Афанасьевне Извековым, в семье которых 23 июля 1910 года родился сын, получивший в святом Крещении имя в честь преподобного Сергия, игумена Радонежского, всея России чудотворца.
В селениях праведных упокой, Господи, Михаила и Пелагию, родителей будущего Патриарха, которые даровали ему христианское детство, когда в великой державе народная и гражданская совесть уже стремительно раздваивалась между добром и злом, а ветреное и легкомысленное чаяние революционных перемен уже породило неотвратимо приближавшуюся бурю.
Мне неизвестно имя первого духовника, принявшего в Свято-Троице-Сергиевой лавре первую исповедь у восьмилетнего Сергия. Бог знает его святое имя и сторицей воздаст за любовь, с которой было совершено над юным христианином первое в его жизни Таинство Покаяния. Значимость повседневного пастырского подвига тем и определяется, что в нем нет различия важных и второстепенных дел: здесь все имеет высочайший смысл, ибо входит в планы Божия домостроительства. Первая исповедь немало послужила причиной любви отрока Сергия к Лавре, причиной его склонности посвятить себя иноческому служению и, как сам он позднее признавался, желанию «чистого служения Богу молитвой».
В Лавре Сергий Извеков стал иподиаконом Преосвященного епископа Белгородского Никанора (Кудрявцева), архипастыря аскетического настроения, больших духовных дарований и высоких человеческих качеств, видного литургиста и в целом человека редкой учености. Вечная память Преосвященному Никанору, иподиаконом и церковным воспитанником которого стал будущий Патриарх.
Каждый архиерей, прошедший в свое время школу иподиаконства, засвидетельствует огромную значимость личного святительского примера, который на всю жизнь оставляет след в душе каждого иподиакона его архипастырь. Думаю, что я не погрешу, если несколько перефразирую известные евангельские слова: по следам их узнаете их.
Переступив порог своего совершеннолетия, 4 октября 1928 года Сергий Извеков принял монашеский постриг с именем Пимен в честь преподобного Пимена Великого. Постриг в одном из уединенных лаврских скитов в честь Святого Духа Параклита совершил наместник Свято-Троице-Сергиевой лавры архимандрит Кронид (Любимов).
Не лишним будет напомнить, что закрытие Лавры новой властью было осуществлено 7 мая 1920 года. Обитель некоторое время еще жила церковной жизнью. В ней при охране музея были оставлены сорок три монаха, которые образовали «малую Лавру». Они просили для богослужений одну из лаврских церквей, но в этом им было отказано. Богослужения в «малой Лавре» проходили в Пятницкой церкви. К 1926 году оставленные при музее монахи были уволены, и в мае 1928 года лаврские храмы на Подоле были закрыты. После окончательного закрытия Лавры часть монахов осталась жить в Гефсиманском скиту, а другие, в числе которых был и архимандрит Кронид, поселились в Сергиевом Посаде на частных квартирах.
В 1926-1929 годах архимандрит Кронид жил в скиту в честь Святого Духа Параклита, поэтому именно здесь и совершился постриг Пимена (Извекова).
Позднее в своем слове при наречении во епископа архимандрит Пимен вспомнил своего наставника и тяжкое для Лавры время: «Здесь же я насыщался от сладостной трапезы бесед и наставлений, исполненных глубокой мудрости, огромного опыта и духовной настроенности всегда любвеобильного и благостного […] архимандрита Кронида, много добрых семян посеявшего в мою душу».
21 ноября 1937 года отец Кронид был арестован и заключен в Таганскую тюрьму в Москве. Он обвинялся в том, что фактически оставался наместником Свято-Троице-Сергиевой лавры, хранил официальную печать наместника и пользовался ею. По его благословению благочинный округа назначал вернувшихся из ссылок и заключений монахов Лавры на приходы округа, — им было устроено на приходы более пятидесяти иеромонахов.
Архимандрит Кронид (Любимов) был расстрелян 10 декабря 1937 года на полигоне Бутово под Москвой и погребен в безвестной общей могиле.
Святый преподобномучениче отче Крониде, моли Бога о твоей братии, о людях, вынесших смертную тяготу богоборчества, и о тех деятелях церковных, которых ты спас и взрастил во времена потравы!
Выдающиеся музыкальные способности монаха Пимена, прекрасное знание богослужебного чина и умение управлять хором обратили на себя внимание Высокопреосвященного Филиппа (Гумилевского), архиепископа Звенигородского, управлявшего в то время Московской епархией. Владыка Филипп определил монаха Пимена регентом хора Богоявленского Дорогомиловского собора в Москве, и вскоре 16 июля 1930 года рукоположил монаха Пимена во иеродиакона, а 12 января 1931 года — во иеромонаха.
Это участие архиепископа Звенигородского в судьбе будущего Патриарха Пимена вполне закономерно и естественно, и на этом основании дает нам возможность помянуть не только Высокопреосвященного Филиппа, но и Святейшего Патриарха Сергия (Страгородского), рассказав попутно об атмосфере тех лет. Позволю себе привести сведения из материалов протоиерея Александра Ранне, клирика кафедрального Софийского собора Великого Новгорода:
«Архиепископ Филипп (Гумилевский), викарий Московской епархии, член Синода, был заключен в тюрьму в 1936 году; по просьбе сестры из дальних лагерей был переведен во Владимир. В Москве он должен был дождаться вечернего поезда... Конвойные уважили просьбу архиепископа Филиппа, пожелавшего проститься с Патриархом Сергием. Они привезли владыку в Бауманский переулок, где была резиденция, и в этот день работал письмоводитель Патриарха отец Сергий Лебедев. Когда владыку Филиппа ввели, Патриарх отсутствовал (он служил Литургию где-то в пригороде), и встреча не могла состояться. Опечаленный владыка оставил Патриарху письмо. В этом прощальном письме содержались следующие строки: "Владыко святый, когда я размышляю о Ваших трудах для сохранения Русской Церкви, я думаю о Вас как о святом мученике, а когда я вспоминаю о Ваших ночных молитвах все о той же Русской Церкви и всех нас, я думаю о Вас как о святом праведнике". Дольше архиепископ Филипп оставаться и ждать возвращения Патриарха не мог. Сопровождавшие его конвоиры требовали немедленного следования на вокзал, так как дальнейшее промедление могло скомпрометировать их самих.
Когда Патриарх вернулся, отец Сергий подал ему письмо. Святейший прочитал, поцеловал и положил на грудь, под подрясник: "С этим письмом, Сережа, и на суд Божий предстать не страшно". Потом прошелся несколько раз по комнате и протянул письмо отцу Сергию со словами: "Возьми, Сережа, сохрани, подшей в мое личное дело. Когда я умру, многие будут осуждать меня, не зная всех трудностей, выпавших на мою долю. Сохранить Таинства, сделать их доступными для православных прихожан, защитить от гонений не только священнослужителей, но и молящихся, которые за посещение храмов и почитание праздников подвергаются преследованиям, — как на работе, так и от квартирного окружения, не скупящегося на доносы. Все вместе взятое неотделимо от общей задачи сохранить существование Церкви".
Через несколько месяцев архиепископ Филипп (Гумилевский) был застрелен следователем во время допроса...». По другим сведениям, он скончался в Ивановской тюрьме 22 сентября 1936 года «от паралича сердца и крайнего истощения».
25-летний иеромонах Пимен неисследимым Промыслом Божиим оказался изображенным на картине Павла Корина «Русь уходящая». Этюд к картине подписан автором: «(епископ Антоний и иеромонах Пимен) Павел Корин 1935 г.»
Художник совершил подвиг, создав выдающееся в истории русской живописи полотно — выдающееся своим вольным и невольным прозрением церковной и отечественной истории, своим явным и недвусмысленным пророческим духом. Когда Павел Корин решил написать большую картину, которой было предназначено увековечить уходящую старую Русь, он говорил: «За всю Церковь нашу переживал, за Русь, за русскую душу. Тут больше меня, чем всех этих людей; я старался их видеть просветленными и сам быть в приподнятом состоянии... Для меня заключено нечто невероятно русское в понятии "уходящее". Когда все пройдет, то самое хорошее и главное — оно все останется».
О том, как трудно и даже смертельно опасно было для него осуществление этого замысла, свидетельствует сохранившийся с 1936 года донос одного из «коллег по цеху» в адрес лично товарищу Сталину. Я приведу строки из этого документа еще и потому, что они служат красноречивой иллюстрацией официального духа того времени:
«Подготовка Корина к основной картине выражается в сотне эскизов, натурщиками для которых служат махровые изуверы, сохранившиеся в Москве остатки духовенства, аристократических фамилий, купечества и т.д. Так, например, среди натурщиков Корина имеется человек, окончивший два высших учебных заведения и в 1932 году постригшийся в монахи. Корину позируют бывшие княгини, ныне ставшие монахинями, попы всех рангов и положений, протодьяконы, юродивые и прочие подонки... Наши попытки доказать ему ложность взятой им темы пока не имели успеха... Прошу Вашего указания по этому вопросу».
Упокой, Господи, душу раба Твоего Павла во Царствии Твоем, и за мужественное сердце его даруй ему удел среди тех героев веры, живописные иконы коих, открывающие тайны Промысла Твоего, он создал в ободрение сердец и в воскрешение веры!
Быть может, забегая вперед в своих воспоминаниях о Патриархе Пимене и о его сподвижниках, мне хотелось бы с особой молитвенной теплотой помянуть Высокопреосвященного Питирима (Нечаева), митрополита Волоколамского и Юрьевского, молитва об упокоении и вечная память коего не покидают моего сердца. Известный своей наблюдательностью и высоким даром осмысления времени — не только своей современности, но и многих предшествовавших веков, — владыка Питирим в своей одноименной книге «Русь уходящая» описал случай, произошедший в 1954 году.
Напомню, что к тому времени самой картины еще не было, автор создал окончательный эскиз лишь пять лет спустя.
«В Академии художеств была выставка Корина. Были выставлены подлинники его полотен "Русь уходящая". Патриарх сказал: "Сейчас много народу, так что вы сходите, посмотрите, а потом, когда закроется, я тоже схожу. А пока вы мне все расскажете". Он, действительно, очень хотел посмотреть. И мы пошли. Леня Остапов был еще в мирском, я — в рясе, а у Пимена (архимандрит Пимен (Хмелевский) — М.Ф.) был уже крест. Ходим мы, смотрим, а за нами — целый хвост народу: "Вон, «Уходящая Русь» ходит!" — слышится за спиной. Потом мы спускаемся по лестнице: "Ну, «Уходящая Русь» уходит!" Мы надеваем рясы в гардеробе, а там с балкона смотрят: "«Уходящая Русь» совсем ушла!" Тут Пимен поднимает голову и громко говорит: "А мы еще вернемся!"».
В январе именно этого, 1954 года бывший к тому времени наместником Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря архимандрит Пимен (Извеков) вступил в должность наместника Свято-Троице-Сергиевой лавры.
Здесь, в обители преподобного Сергия, сложились глубоко духовные отеческо-сыновние отношения между архимандритом Пименом и священноархимандритом Лавры Святейшим Патриархом Алексием (Симанским). Святейший Алексий отечески полюбил архимандрита Пимена за его безраздельную преданность святой Лавре. Особенно это было заметно, когда на одном из академических вечеров в бытность мою студентом Московских духовных школ Святейший говорил о духовной дружбе митрополита Московского Филарета (Дроздова) с его наместником в Лавре архимандритом Антонием, который был и духовником митрополита. Рассказывая в назидание нам, будущим пастырям, об этих замечательных человеческих отношениях, он напомнил и о высокой дружбе святых учителей Церкви Василия Великого и Григория Богослова. Все присутствующие в зале смотрели на сидящих рядом Патриарха Алексия и его наместника отца Пимена и чувствовали реальность подобных отношений, сплоченных единым стремлением служить духовным нуждам верующего народа и в наши дни, как и на заре христианской истории.
17 ноября 1957 года за Божественной литургией в Успенском кафедральном соборе града Одессы Святейший Патриарх Алексий возглавил хиротонию архимандрита Пимена во епископа Балтского, викария Одесской епархии.
В хиротонии участвовали архиепископ Одесский и Херсонский Борис (Вик), архиепископ Кишиневский и Молдавский Нектарий (Григорьев), епископ Кировоградский и Николаевский Иннокентий (Леоферов), епископ Переяславль-Хмельницкий Нестор.
Полагаю, мои собратия архипастыри согласятся со мной в том, что рукоположение в епископский сан — это событие столь важное и поворотное в жизни монаха, что оно сравнимо третьему рождению в мир — после материнских родов и монашеского пострига. Именно поэтому так важно, на мой взгляд, сказать несколько слов о тех архиереях, которые возложением рук преподали апостольскую благодать будущему Патриарху.
О владыке Борисе местный уполномоченный Совета по делам религий по Одесской области составил такую характеристику: «…Вся его деятельность — это упорное сопротивление всем нашим мероприятиям». Это в полной мере относится ко всем многосложным архипастырским трудам, которые владыка Борис нес в епархиях на территории СССР и за рубежом.
Владыка Нектарий, по единодушному мнению клира и прихожан, обладал удивительным, я бы даже сказал, неповторимым характером, в котором сочетались строгость, дисциплинированность и доброта. 12 марта 1969 года будущий четырнадцатый Патриарх Пимен вместе с будущим пятнадцатым Патриархом Алексием (Ридигером) отпевал его в Свято-Успенском храме Новодевичьего монастыря в Москве.
Владыка Иннокентий с ноября 1960 года был архиепископом Тверским (тогда Калининским) и Кашинским. К его приезду в епархии властями было закрыто 22 храма — почти половина из тех, что сохранились ко времени хрущевских «заморозков». Стараниями архиепископа Иннокентия 16 храмов были вскоре возвращены епархии. «Я вспоминаю, как был на фронте в 1916 году там, в Карпатах. Теперь мне выпали такие же тяжелые дни», — говорил владыка.
Все они принадлежали к тому же поколению, что и ставленник, и я с глубоким благоговением от имени своего поколения церковных деятелей возглашаю Вечную память святителям Божиим Борису, Нектарию и Иннокентию. Души их во благих водворятся, и память их в род и род.
В Одессе служение владыки Пимена было недолгим: уже в конце декабря 1957 года он был переведен в Москву в качестве викария Московской епархии с титулом епископа Димитровского, став непосредственным помощником Патриарха Алексия по служению в столице.
Спустя три года он получил назначение в Санкт-Петербургскую (тогда — Ленинградскую) митрополию с титулом митрополита Ленинградского и Ладожского. И здесь мне хотелось бы привести фрагмент его первого слова, сказанного в Свято-Троицком соборе Свято-Александро-Невской лавры 2 декабря 1961 года при вступлении на кафедру. Мне кажется, оно очень красноречиво характеризует архипастыря, которому в то время шел 42-й год:
«Прибыв к вам, к своей новой пастве, я не привез вам злата и серебра, не привез блестящих дарований ума или красоты мысли, не привез вам витийства и красоты проповеди, а привез вам в дар только одно, самое необходимое и самое дорогое для верующего человека: я привез вам мир Божий и благословение от московских святынь и обители преподобного Сергия Радонежского и его сподвижников, в Лавре которых я совершал последнее богослужение перед отъездом к вам и молился за свою новую паству».
Патриарх Алексий желал видеть владыку Пимена своим первым и ближайшим помощником по окормлению Русской Православной Церкви и потому назначил его 9 октября 1963 года митрополитом Крутицким и Коломенским.
Даже сейчас, когда я пишу эти строки, мне больно вспоминать время ухода из земной жизни Святейшего Патриарха Алексия (Симанского)… Для всей нашей Церкви это было очень тяжело. Мы чувствовали себя осиротевшими в самом прямом смысле этого слова. И потому сейчас я не нахожу возможности говорить что-либо о Святейшем Алексии, но приведу собственные слова приснопоминаемого Патриарха, оставленные в его завещании пастве:
«Самая главная просьба ко всем, с кем мне приходилось иметь общение, — это просьба о молитве за меня, да приимет Господь дух мой в Свои светлые Обители, простив мне вольные и невольные грехи Своим Божественным милосердием. Сам я, расставаясь с этой временной жизнью и отходя в жизнь вечную, в которую во все периоды моей жизни я глубоко веровал, ни на кого не имею обиды и недоброжелательства, а если кого-либо обидел, прошу меня простить и покрыть любовью и молитвою о душе моей... Паству, вверенную мне Господом в этой жизни, знаемых и незнаемых рабов Божиих, да хранит Господь в мире и благополучии».
Прими, Господи, дух Святейшего раба Твоего Патриарха Алексия в Свои светлые Обители, и прости ему вольные и невольные грехи Своим Божественным милосердием, и сохрани паству, вверенную Его Святейшеству в этой жизни, в мире и благополучии!
Глубокая духовная связь и совместные труды Патриарха Алексия и митрополита Пимена обусловили единогласное избрание Патриаршего местоблюстителя митрополита Крутицкого и Коломенского Пимена путем открытого голосования четырнадцатым Патриархом Московским и всея Руси. Избрание состоялось 2 июня 1971 года.
Наша вечная и благодарная память сподвижникам Патриаршего местоблюстителя в работе Поместного собора Русской Православной Церкви. Ими были председатель Отдела внешних церковных сношений митрополит Ленинградский и Ладожский Никодим (Ротов); управляющий делами Патриархии митрополит Таллинский и Эстонский Алексий (Ридигер); председатель Хозяйственного управления Патриархии архиепископ Курский и Белгородский Серафим (Никитин).
Владыка Никодим — мой учитель и наставник, о котором я молюсь так же, как дышу. Он — человек Церкви в самом чистосердечном и подлинном смысле этих слов.
…Владыка Серафим скончался ночью 22 апреля 1979 года, во время Божественной литургии, в праздник Пасхи Христовой, в Спасо-Преображенском соборе северной столицы. В своей телеграмме Святейший Патриарх Пимен писал: «Взволнован благочестивой кончиной в пасхальную ночь митрополита Серафима. Вечная ему память и упокоение в Горнем Иерусалиме...».
Святейший Патриарх Алексий (Ридигер) в своем служении был не просто преемником предыдущего Патриарха Пимена… Он был хранителем многовековой Патриаршей традиции, хотя стиль и во многом содержание его деятельности по управлению Русской Православной Церковью кардинально отличались от периода патриаршего управления Московским Патриархатом и Святейшего Пимена, и Святейшего Алексия (Симанского). Но отличие это является столь очевидным лишь из-за перемены внешних обстоятельств жизни Русской Православной Церкви. Внутренняя, духовная связь этих трех Святейших Патриархов очевидна.
Мне бы хотелось, чтобы читатель сам почувствовал эту глубинную, неизменную и нерушимую преемственность, вчитавшись в следующие слова прямой речи:
«Когда еще не зажила рана расставания с почившим Патриархом Алексием, появляется внутренняя потребность остановиться на светлой личности Святейшего и говорить о его умозрении, о глубине веры и православном благочестии… Мы и сейчас живем как бы в его присутствии, сохраняем порядки, им установленные, повторяем мысли, им высказанные. Это значит, что благочестие Патриарха Алексия продолжает жить в его делах, словах и поучениях, оставленных нам в наследство. И от того, как мы будем использовать это наследство, зависит многое в дальнейшей нашей церковной деятельности».
Эта прямая речь принадлежит Патриаршему местоблюстителю митрополиту Пимену… И, если мы можем обращать наше твердое «Аминь» не только к живым, но и к ушедшим в вечный покой, — мы делаем это.
В одном из выступлений осенью 1973 года Патриарх Пимен высказал мысли, которые, как мне кажется, можно с полным основанием назвать его Первосвятительским credo:
«Наш исторический опыт учит нас и должен быть наглядным примером вам, что обновления Церкви можно и нужно достигать исключительно церковным путем и церковными средствами через развитие и углубление извечно присущей Церкви соборности. Православное богословие предлагает учение о соборности как пример и образец общехристианского единства.
Соборность — это не концилиарность, то есть система управления и церковного общения путем обсуждения важнейших вопросов на Соборах Вселенских или Поместных. Соборность — это неотъемлемое онтологическое свойство Церкви, данное ей ее Божественным Основателем и Главой — Господом нашим Иисусом Христом. И в Нем соборность Церкви находит не только свое обоснование, но и свое завершение.
Соборности чужд принцип господства и внешнего авторитета, властвующего над Церковью и в Церкви, но не являющегося соборным голосом и соборной совестью всей церковной полноты, свободно и единодушно решающей церковные проблемы в духе всецелого братства, любви и уважения друг ко другу при полном послушании Богооткровенной истине и Святому Духу, живущему и действующему в Церкви и направляющему ее соборный разум и волю.
…Те средства, которые не соответствуют духу Святого Евангелия Христова, целям подлинного свидетельства Церкви и ее служения в мире, не могут привести к истинному ее обновлению».
Чтобы убедиться в абсолютной справедливости этих слов, мы можем вспомнить самое потрясающее, на мой взгляд, чудо трагического двадцатого века. Это — чудо 1000-летия Крещения Руси. Патриаршее руководство подготовкой и проведением торжеств в честь этой десятивековой годовщины стало главным делом жизни Святейшего Патриарха Пимена. Это было началом нового времени в жизни Русской Православной Церкви и, как показала жизнь, всего православного мира.
Мы можем лишь догадываться о том, что переживало сердце Патриарха Пимена, когда с 1981 по 1986 год число приходов Русской Православной Церкви уменьшилось на 213 общин и составило цифру 6794. И что было на сердце Святейшего Владыки, когда в течение одного 1988 года было открыто более тысячи приходов, а к концу следующего, 1989 года их стало без малого десять тысяч?!
Огромное значение имело в то время событие, которое произошло 17 мая 1983 года. Это — дата официальной передачи Церкви комплекса строений московского Свято-Данилова монастыря для создания на его территории «духовно-административного центра» Московского Патриархата. Это было явлением чрезвычайной важности, первым знаком возможных глубоких перемен. Ведь впервые после 1930 года была открыта православная монашеская обитель, — да еще с какой целью!
Удивительна также и история рождения художественно-производственного предприятия «Софрино». Еще в 1972 году правительство СССР по просьбе Патриарха Пимена выделило Церкви участок бросовой земли, представлявший собой отработанные глиняные карьеры в поселке Софрино в Подмосковье. Восемь лет спустя 15 сентября 1980 года здесь открылся завод, строителем и первым директором которого был Павел Иванович Булычев, инженер и молитвенник, глубокий почитатель преподобного Серафима Саровского. Он совсем немного не дожил до своего восьмидесятипятилетия, скончавшись 27 января 2000 года. Впрочем, он, уроженец Российской империи, участвовал в общецерковных, общероссийских, всемирных торжествах в честь 2000-летия Рождества Христова, будучи гражданином обновленной России!
«За плечами покойного — долгий путь жизни и много добрых дел, которые он совершил, — сказал в своем соболезновании Святейший Патриарх Алексий (Ридигер). — Да упокоит Господь душу новопреставленного раба Божия Павла в селениях праведных, добрые дела его да будут для него оправданием на Суде Божием». Аминь, — утвердит сказанное и наша душа.
Жизненный девиз Павла Ивановича был такой: «Спеши делать добро! А сделал — не жалей об этом!»
С самого начала этих кратких воспоминаний я не ставил перед собой цели всестороннего обзора того наследия, которое оставил Святейший Патриарх Пимен Матери-Церкви и своему земному Отечеству. И даже не наследия, а достояния… И потому, оставив это другим исследователям и авторам, я буду приближаться к завершению своего рассказа.
Святейший Пимен скончался на 80-м году жизни в резиденции в Чистом переулке 3 мая 1990 года и был погребен 6 мая в крипте Свято-Успенского собора столь любимой им Свято-Троице-Сергиевой лавры, возле могилы своего предшественника — Святейшего Алексия.
На его отпевании приснопоминаемый Антоний (Блум), митрополит Сурожский, сказал именно те слова, которые жили, наверное, в каждом сердце, но которые нужно было суметь выразить там и тогда именно так, как это сумел сделать владыка Антоний. Вот его слова:
«…Он служил в армии, был дважды арестован, в общей сложности провел десять лет в советских тюрьмах и концлагерях, но никогда не поколебался, никогда не отступился от веры и никогда не скрывал ее. Мы мало знаем о тех днях его жизни, потому что о многом, что происходило тогда, никогда не говорилось, а также потому, что он был человеком застенчивым, скромным, учтивым и деликатным — и бесконечно, отчаянно одиноким. Как можем мы выносить суждение о людях — мужчинах и женщинах того поколения? Мы на Западе не имеем понятия о том, что значит с детства расти, а потом жить под сенью смерти, под угрозой ареста и пытки… Страх въелся в их кости. Некоторые не могли его перебороть; другие, как глубок ни был страх, превозмогали его изо дня в день и стояли перед лицом безбожного мира свидетелями Божиими, — в ужасе, но верные. Думается, Патриарх был одним из таковых.
…Многие годы, когда здоровье его уже было подорвано, он оставался человеком молитвы. Он не только участвовал во всех многочисленных и подчас изнурительно долгих богослужениях, но молился и постился у себя тайно, веруя — справедливо — что невозможное людям возможно Богу, Который Единый может претворить сердца каменные в сердца плотяные [см. Иез. 11:19].
Однажды я спросил одного верующего в России, чего он ожидает от Патриарха. «Чтобы он был молитвенником перед лицом Божиим за нашу землю. Патриарх — печальник перед Богом, а не администратор». И печальником он действительно был — до последнего момента, когда, по выражению древних римлян, он «сложил с себя бремя жизни»: свободный от оков больного тела, тягот режима, оков того, что он называл своей «золотой клеткой» — клеткой всякого правителя, всякого иерарха, всякого человека, несущего бремя громадной ответственности.
…Он молитвенно предстоял перед Богом за свою Церковь, и за свою землю, и поистине за весь мир, чтобы свобода и мир были дарованы всем народам, всем, кто верит в Жизнь. И это же он будет делать и теперь, в Свободе Вечности».
После таких слов я осмеливаюсь лишь добавить, что все те, кого мы вспомнили в связи с именем Патриарха Пимена, делают это вместе с ним, все — вместе.
Послесловие
Павел Дмитриевич Корин так и не перенес готовую в эскизе картину «Русь уходящая» на большой холст. Он так и стоит, натянутый на огромный подрамник, в мастерской-музее художника.
Может быть потому, что Русь не уйдет никуда, кроме как в Отчее лоно. Сам он говорил, что она «была, есть и будет. Все ложное и искажающее ее подлинное лицо может быть пусть затянувшимся, пусть трагическим, но только эпизодом в истории этого великого народа».
+Филарет, митрополит Минский и Слуцкий, Патриарший экзарх всея Беларуси
Сайт Белорусской Православной Церкви/Патриархия.ru
