12 октября 2010 года в Москве в Зале церковных соборов Храма Христа Спасителя состоялась встреча Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла с участниками IV Международного фестиваля православных СМИ «Вера и слово». В ходе встречи Святейший Патриарх Кирилл ответил на вопросы журналистов, представлявших православные издания различных регионов России, ближнего и дальнего зарубежья.
— (Газета «Логос», Якутия) Ваше Святейшество, Вы часто посещаете епархии Русской Православной Церкви, в том числе самые отдаленные. Скажите, пожалуйста, изменилось ли в ходе Ваших архипастырских визитов Ваше видение церковной жизни и основных ее проблем? Если да, то как именно повлияли на это Ваши поездки? Спасибо.
— Конечно, по должности своей я получаю очень много информации о жизни Церкви, и не только о жизни епархий, но и о жизни монастырей, приходов — настолько много, что я иногда не справляюсь с обработкой всей этой информации. Так что не могу сказать, что посещение епархий, даже отдаленных, стало для меня каким-то культурным шоком.
Но вот что очень важно. Одно дело, когда ты что-то читаешь или даже просматриваешь видеоматериалы, а другое — когда ты общаешься с людьми. Быть может, то, что я сейчас скажу, в светском обществе воспримут с иронией. Когда меня спрашивают: «Какова цель вашего визита?», я отвечаю, что хочу помолиться вместе с людьми. Это нередко вызывает недовольную реакцию у журналистов: «Патриарх, конечно же, что-то скрывает; он говорит одно, а думает другое; он приехал сюда с какими-то политическими целями или с какими-то административными решениями, о которых еще никто не знает...» На самом же деле для меня огромное значение имеет совместная молитва с людьми. И когда это происходит при очень большом стечении народа, то чувствуешь то, чего никогда не смог бы почувствовать, сидя у себя в кабинете. Это самый яркий опыт в моей Патриаршей жизни.
Кроме того, через общение с людьми порой открывается такое, что, может быть, я и представить себе не мог. Одно из моих последних путешествий было связано с посещением очень отдаленных районов России, в том числе острова Беринга, находящегося в гряде Командорских островов. Мы летели туда с большими трудностями, в семибалльный шторм, над холодным океаном... Все как-то настраивало на некое особое восприятие жизни; думалось: «сейчас прилетим и увидим нечто совершенно отличное от всего, что есть в России…»
И как же я был удивлен и тронут, когда увидел людей со светлыми лицами — алеутов и русских; когда увидел многодетных мам, каждой из которых вручил премию, подарок и орден; когда почувствовал теплоту молитвы людей во время закладки храма; когда посетил замечательную школу, совсем недавно построенную по указанию нашего премьера Владимира Владимировича Путина. Да, школа вполне могла быть и красивой, и хорошо оснащенной, но оказалось, что и дети там на уровне московских школьников! И я понял, что не так уж много всего нужно, чтобы поддержать жизнь в этом регионе. Конечно, существует целый ряд технических проблем, но о них я сейчас говорить не буду, да и не было моей задачей выявлять технические проблемы. А вот в духовном плане нужно, конечно, активизировать церковную жизнь, нужно обеспечить возможность изучать Основы православной культуры, нужно, чтобы священник тесно работал с этими людьми.
Ну, из каких бумаг и документов можно было все это почерпнуть? Да невозможно — только из того, что ты сам видишь. И я мог бы продолжать и сказать то же самое о Корякии, о Петропавловске, о Сахалине, о Якутии… На меня очень сильное впечатление произвел настрой людей в Якутии — как будто и нет там морозов, экстремально холодного климата. Веселые, инициативные люди, замечательная интеллигенция. Построен прекрасный духовно-культурный центр, который в будущем должен непременно стать семинарией, где готовились бы священники, миссионеры, в том числе для народов Севера и Дальнего Востока, — чтобы у нас возрождались традиции святителя Вениамина, митрополита Московского, чтобы культура людей прорастала христианским посланием. Могу на эту тему говорить очень долго, но вижу, что скопилась большая очередь, поэтому позвольте на этом закончить.
— (Вестник РПЦЗ) Уже три года продолжается процесс воссоединения Русской Православной Церкви и Русской Православной Церкви Заграницей. Практическая работа продолжается и дается не всегда легко. Очень хотелось бы знать, какие шаги Ваше Святейшество считает необходимыми и планирует на пути дальнейшего объединения двух частей одной Церкви.
— Самое главное, что совершилось — это то, что Церковь объединилась, что мы молимся вместе, вместе причащаемся. Опять-таки, когда говоришь это в светской аудитории, люди бывают недовольны ответом. Они хотели бы видеть немедленное решение вопросов — административных, хозяйственных, организационных. Но в Церкви все-таки принято возлагать упование на волю Божию. Мы сейчас не делаем ничего такого, что активно стимулировало бы процесс интеграции. И нужно ли это делать, когда долгие десятилетия люди жили самостоятельно? Ведь всякое повышенное желание интегрировать приходы или епархии может вызвать у людей обратную реакцию.
Вот и складывается впечатление, будто ничего не происходит; а на самом деле происходит очень многое. Я вспоминаю принесение в Курск Курской Коренной иконы Божией Матери. Колоссальной силы духовный опыт для всех — и для нас, и для людей, живущих в зарубежье. Увидеть эти триста или больше тысяч людей, собранных в Курске, которые коленопреклоненно встречали чудотворный образ, — такое не могло оставить равнодушным даже каменное сердце! Думаю, это принесение святыни имело огромное значение для преодоления неких рудиментов разделения, которые тогда еще существовали, потому что сегодня все мы чувствуем себя одной Церковью. А из этого проистекают и соответствующие действия. Так, митрополит Иларион, Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви, сейчас является членом Священного Синода. Владыка Берлинско-Германский Марк вместе с владыкой Иларионом участвует в межсоборных и межправославных инициативах Русской Церкви. Мы обсуждаем вопросы, связанные с оказанием многоплановой поддержки приходам Русской Зарубежной Церкви, и это происходит настолько естественно, что даже трудно сказать, что же в нашем сознании изменилось за такой короткий промежуток времени. Мы уже не делим ничего, и забота о любом приходе Русской Зарубежной Церкви воспринимается нами так же, как забота о приходах, традиционно входивших в нашу юрисдикцию.
Думаю, все так и будет развиваться дальше, и Господь приведет нас к тому, что некие канонические аномалии, которые еще существуют (например, параллельные епархии), со временем будут урегулированы по мере того, как все это будет реально востребовано людьми. Никаких реформ и революций на пути дальнейшего укрепления единства не предвидится.
— (Журнал «Нескучный сад», Москва) Ваше Святейшество, скажите, пожалуйста, есть ли сегодня у Русской Церкви четкое представление о социальном и демографическом составе ее нынешней паствы? Каков сегодня социальный портрет современного православного верующего?
— Вы знаете, я тоже неоднократно задумывался над этим вопросом и попросил, чтобы мне подготовили какую-то статистику. Институт общественного проектирования создал пакет документов под названием «Реальная Россия», в котором приводятся очень интересные данные. Например, в православных семьях детей с высшим образованием на 5% больше, чем во всех остальных. Это не наблюдения Церкви — это статистические наблюдения внешних исследователей. Я узнал об этом совсем недавно и подумал, что эта цифра должна быть предана гласности. Благодарю Вас за Ваш вопрос, он дает мне возможность огласить эти сведения.
А что мы сами можем наблюдать? Конечно, снижение среднего возраста верующих. Когда я был молодым человеком и учился в семинарии, в храмы Петербурга, которых на весь город оставалось всего 14, приходило огромное количество людей. В праздник Александра Невского в соборе собиралась толпа до 12 тысяч человек. Это трудно себе представить: собор был битком забит, и еще толпы стояли снаружи. Я тогда иподиаконствовал у покойного владыки митрополита Никодима, стоял с елеем во время помазания и считал молодых людей: на эти 12 тысяч было, наверное, 4-5 человек.
Когда сейчас совершаешь службу, особенно в дни праздников, в Пасхальную ночь, поражаешься тому, что перед тобой не пожилые люди и не люди среднего возраста, а народ в тех же пропорциях, что и на улице. Ты видишь свой народ, в том числе молодых родителей с детьми. Удивительное впечатление, когда люди стоят три с лишним часа, держа ребенка на руках, с тем, чтобы причастить его в Пасхальную ночь. Это для меня убедительнее всякой статистики. Конечно, в будние дни вы увидите больше пожилых людей, пенсионеров, которым не надо спешить на работу, но в воскресные дни — уже гораздо больше людей среднего и молодого возраста. Другими словами, Церковь становится моложе. Есть статистические прогнозы, что если в течение 20 лет дело будет развиваться так же, как сейчас, то постоянных прихожан, то есть воцерковленных людей в нашей стране будет 40 миллионов.
Не будем так уж ориентироваться на какие-то цифры, а будем просто делать свое дело. Но идет процесс омоложения, и это должно влиять на характер нашей проповеди. Из такого рода социологической картины мы должны делать совершенно конкретные выводы, касающиеся нашей проповеди и нашего пастырского служения.
— («Журнал Московской Патриархии») Ваше Святейшество. Вот уже полтора года идет реформа органов церковного управления. В чем основная сущность проведенных реформ? И второй вопрос: а что будет дальше?
— Думаю, мы завершили реформирование центрального церковного аппарата, и в ближайшее время я не вижу каких-то задач, которые бы не были покрыты работой одного из синодальных учреждений. В случае возникновения таких задач не исключено, что будут создаваться рабочие группы, а может, и учреждения, но нельзя до бесконечности увеличивать аппарат, потому что это дорого стоит.
С другой стороны, нужно иметь компактный и хорошо отлаженный механизм для того, чтобы работать с существующими проблемами. В Патриархию поступает огромное количество писем, документов, обращений, приглашений участвовать в разного рода мероприятиях и т. д. Конечно, можно все это откладывать в долгий ящик и никогда не отвечать, но это будет означать, что Церковь отказывается от диалога с обществом.
Я уж не говорю о том, что бывают и жгучие внутрицерковные проблемы, когда к Патриарху обращаются не только правящие архиереи, но и священники, монахи. Можно, конечно, сказать: «А, не владыка писал — тогда это не мой вопрос». А можно отдать специалистам, которые все изучат, посмотрят, что правда, а что, может быть, нет, и подскажут, что нужно сделать для решения проблемы.
Вот главная задача, которая перед нами стояла, — создать такой механизм, который позволил бы отвечать на все эти человеческие воздыхания, на все вопросы, на все проблемы. Кроме того, механизм должен обеспечивать подготовку, на основе аналитики, проектов решений для церковного руководства. Можно принять решение на основании своей интуиции, своего собственного жизненного опыта, и, наверное, этот элемент в процессе принятии решений всегда будет занимать важное место, особенно, на уровне Патриарха. Но для того чтобы не ошибиться, нужна объективная аналитика.
Отсюда и возникла идея создать такой состав синодальных учреждений, чтобы каждое из них имело свое поле деятельности, покрывающее очень большой спектр общецерковных задач. Помню, как в бытность председателем Отдела внешних церковных связей я был уполномочен решать те вопросы, которые сейчас делят между собой четыре ведомства. Но одновременно аналогичные проблемы поручалось решать кому-то еще, и порой наши компетенции и наши усилия пересекались. К счастью, эти пересечения не приводили к нарушению братских отношений, но в какой-то момент могли возникнуть недоразумения: «Почему же ты там, где мне сказали работать? Я плохо работаю или еще что-то?» Так вот, сегодня ни одно поле деятельности не пересекается с другим. Я внимательно слежу за тем, чтобы при распределении документов по Синодальным учреждениям каждый занимался своим делом — у каждого огромная повестка дня. Конечно, уже сейчас я чувствую — и не только я, но и внешний мир чувствует — очень значительные изменения.
Поэтому первая причина произведенных перемен — это желание иметь профессиональный коллектив людей, способных помогать и Патриарху, и Синоду в принятии правильных решений. Кроме того, такого рода система консолидирует все церковное управление, исключая опасность разного рода конкурирующих тенденций. Это тоже очень важно, потому что все мы сейчас работаем как одна семья, и мы это чувствуем. Благодарю Бога за ту атмосферу, которая сложилась среди руководителей синодальных учреждений.
— (Еженедельник «Суббота», Латвия) У нас в Латвии — самая многочисленная в странах Балтии православная община, и мы с огромным интересом следим за теми усилиями, которые Вы предпринимаете для развития православного миссионерства, для привлечения в Церковь молодежи. Планируется ли продвижение этих церковных просветительских и культурных проектов в странах ближнего зарубежья? И есть ли у нас надежда, что в ближайшее время Ваше Святейшество посетит Латвию и помолится со своей латвийской паствой?
— Благодарю Вас. Если позволите, начну с Вашего последнего вопроса. Посещение Латвии в плане стоит, но пока не могу точно сказать, когда это произойдет. Так получилось, что в моем портфеле уже столько вопросов и проблем, связанных с поездками Патриарха, что для выработки реалистической повестки дня что-то необходимо перекладывать на более отдаленное время. Поэтому в предстоящем году я точно не смогу приехать, а вот, начиная с 2012 года, очень надеюсь, что сумею посетить и Латвию, и наши епархии, находящиеся в других суверенных государствах.
Ну, а по первому вопросу хотел бы сказать так. Следует ясно понимать, что Русская Церковь — это не Церковь Российской Федерации. Мы придаем очень большое значение укреплению позиций Православия в странах СНГ и Балтии. Принимая во внимание, что речь идет о суверенных странах, мы считаем очень важным, во-первых, вести церковную деятельность исключительно в соответствии с законодательством этих государств, и, во-вторых, учитывать то, что происходит в этих странах. Конечно, главная ответственность лежит на тех иерархах, которые возглавляют Православную Церковь в тех или иных странах СНГ и Балтии. Деятельность Московского Патриархата в этих странах осуществляется в соответствии с добровольно принятыми Церковью обязательствами, связанными с высокой степенью автономности этих церковных объединений. А наша задача заключается в том, чтобы помогать, поддерживать, может быть, предоставлять наши интеллектуальные и даже материальные ресурсы, — но в первую очередь работа должна вестись под началом местного церковного руководства.
Другой дело, что Патриарх несет попечение о всех, и в перечень его обязанностей включено очень важное положение о том, что он может советовать иерархам, назидать их. Поэтому в моих личных отношениях с архиереями, служащими в странах СНГ и Балтии, присутствует и этот элемент. Я нередко высказываю свои пожелания и предложения и радуюсь, что это всегда находит положительный, добрый отклик.
Поэтому хочу вас заверить: все, что происходит в Московском Патриархате, должно происходить и в Латвии. Надеюсь, что и происходит, но с поправкой на местный колорит, условия жизни, возможности Церкви. И, пользуясь случаем, хотел бы передать всем православным людям, живущим в Латвии, свое благословение.
— (Газета «Крестовский мост», Москва) Ваше Святейшество, в своей работе мы часто сталкиваемся с тем, что в разных храмах, даже стоящих по соседству, очень по-разному относятся к социальным и церковным событиям, о которых мы пишем. Например, проповедь на рок-концерте — одни священники считают ее необходимой, а другие — недопустимой. Или, скажем, мы публикуем рецензию на какой-либо новый фильм и сталкиваемся с тем, что в одном храме этот фильм советуют посмотреть прихожанам, а в другом настоятель считает его антицерковным. Как Вы к этому относитесь и что посоветуете газетчикам, которые ориентируются на широкие слои верующих?
— По слову апостола Павла, должны быть разномыслия (1 Кор. 11, 19). Говоря о том, что должны быть разномыслия в Церкви, апостол Павел не призывал к разномыслиям, а скорее авторизовал этой замечательной фразой сам факт их наличия. Если разномыслия исчезают, значит, общество жестко регулируется, значит подавляются человеческие свободы. И поэтому в Церкви никогда не подавлялось разномыслие. Церковь вела борьбу с расколами, то есть с тем видом разномыслий, которые разрушают церковное единство. Но Церковь никогда не вмешивалась в вопросы, решение которых зависит от личного взгляда на жизнь, от мироощущения человека.
Вы коснулись темы проповеди на рок-концертах. Одни священники считают, что это правильно и нужно. Другие полагают, что этого делать не следует. Церковь никогда не приказывает: «С завтрашнего дня все идите на рок-концерты». Такого никогда не будет, но мы никогда и не скажем священнику, который нашел общие слова с огромным количеством молодежи, посещающей эти рок-концерты: «Не ходи туда, потому что батюшка с соседней улицы против». Ведь мы видим реальный результат его слов, видим обращение людей ко Христу.
Единственное, что хочется в связи с этим сказать. Миссия по природе своей сопряжена с риском, потому что она предполагает некую инкультурацию, вхождение в другую культуру. Ведь те же самые риски были у апостола Павла, у Кирилла и Мефодия, у князя Владимира — огромные риски, связанные с соприкосновением с другой культурной средой.
Если вы хотите быть понятым в другой культурной среде, вы должны стать для нее понятным. Здесь тончайшая грань. Те, кто видит эту грань и не переходит границ допустимого, осуществляют свою деятельность безупречно. А тот, кто грани не видит и от проповеди в той или иной среде переходит к ее апологии и пропаганде, то есть непременно отождествляет себя с этой средой, тот грань переступает.
Миссия на рок-концерте, собственно говоря, не означает для священника признания этой культуры важной лично для него. Мне приходилось два раза в жизни выступать на рок-концертах, и я понял, что ни о какой проповеди речи быть не может. Разогретая публика никакой логики повествования не уловит — улавливается только «логика» ритма и шума. Значит, любое логическое повествование в такой среде контрпродуктивно; значит, вы можете говорить только лозунгами и только одну-две минуты. Этот лозунг должен лечь на сознание людей, обратить их мысль к Богу. Если это происходит — слава Богу. А если не происходит, то священнику надо отказаться от участия в этом деле.
Вот почему я считаю, что такого рода миссионерские эксперименты не могут жестко предлагаться всей Церкви — скажем, в виде синодальных постановлений. Однако не будем и мешать тем, кто находит возможность через умное, правильное слово будить в людях религиозность, поддерживать где-то там, на глубине сердца, то, что, быть может, почти угасло.
Все то, о чем вы меня спросили, отображает многообразие нашего мира. И если мы научимся жить в Церкви при всем нашем многоообразии — сохраняя, как говорит св. Викентий Леринский, единство в главном, давая возможность быть свободными во второстепенном, но во всем пребывая в любви, — тогда мы непременно научимся преодолевать те проблемы и те дилеммы, которые волнуют и вас.
— (Нижегородская епархия, радио «Образ») Ваше Святейшество, сегодня для решения многих социальных проблем необходима помощь добровольцев, но лишь небольшое количество молодых людей интересуются добровольческой деятельностью. Как Вы считаете, как Церковь может стимулировать развитие волонтерского движения в России?
— Мы только что говорили здесь о создании синодальных учреждений. Реорганизация Синодального отдела по социальному служению и благотворительности привела к тому, что в масштабах всей Церкви была организована работа по оказанию помощи пострадавшим от пожаров. Это очень яркий пример того, как структура может помочь организовать процесс.
На Архиерейском совещании, состоявшемся в феврале нынешнего года, было принято решение о том, чтобы в каждой епархии была создана примерно та же структура, что и в Патриархии. В каких-то епархиях, может быть, и не в полной мере, в каких-то епархиях могут быть созданы несколько иные учреждения — жестких инструкций никто никому не дает; но важно, чтобы на уровне епархий были профессиональные работники, способные организовать, в числе прочего, социальное служение, а также деятельность в области образования, работу с молодежью и т.д.
Но сейчас речь идет не о епархиальном уровне. Знакомясь с отчетами епархиальных архиереев, я вижу, что практически везде все это уже существует. В одних епархиях это более развито: есть специальный бюджет, есть люди на зарплате. В других эту работу ведут, по совместительству, священники, что, может быть, не самый лучший выход, но если получается, то почему бы и нет? Но на уровне благочиний нам нужно иметь, по крайней мере, трех профессиональных специалистов, которые получали бы зарплату, — это специалист в области социальной работы, специалист в области работы с молодежью и профессиональный педагог-методист.
Также и в крупных, материально состоятельных приходах должны появляться свои освобожденные сотрудники, на полный рабочий день, с зарплатой, причем с нормальной зарплатой, перед которыми настоятель ставил бы конкретные задачи в области организации социальной деятельности, благотворительности, молодежного служения и образования. Настоятель не может заниматься всеми этими вопросами. Он должен только формулировать задачи — может быть, вместе с приходским советом, вместе с благочинным, — а потом наблюдать за тем, как эти задачи реализуются.
Приведу простой пример. Приглашают в приход специалиста для работы с молодежью. В приходе на Литургии присутствует десять молодых людей. Ставится задача — к концу года должно быть двадцать. Это профессиональная задача. Это не значит, что сотрудник будет хватать за руки людей и вести их насильно на службу. Но это означает, что он должен так организовать работу с молодежью, чтобы в результате число молодых прихожан выросло не меньше, чем на 100%.
Если это поручить священнику, который и без того обременен семьей, заботами, требами, богослужениями, то это сверхдолжная задача. Мы не можем требовать от человека так много, хотя, конечно, есть отдельные выдающиеся священники (и, кстати, до недавнего времени только они этим и занимались). Но сейчас наступает время, когда нужно привлекать мирян. Для этого в Свято-Тихоновском университете мы открыли специальный факультет для подготовки специалистов во всех этих трех областях; обучение началось уже в этом году. Кроме того, на двух площадках в Москве — на базе школы «Вера и дело», работающей при поддержке правительства Москвы, и на базе Патриаршего молодежного центра при Даниловском монастыре — работают курсы по ускоренной подготовке людей, способных на уровне благочиний и приходов осуществлять это служение.
Думаю, такое реформирование приходской жизни и потянет за собой всю эту активность. А если не будет специалистов и не будет бюджета, то организовать все исключительно на добровольных усилиях не удастся. Однако и работать в полном масштабе только за зарплату невозможно. Обязательно должны быть добровольцы, потому что добровольное служение человек воспринимает как свой дар Богу. Это не только осуществление конкретных добрых дел, но и важнейший процесс воспитания личности и всей приходской общины. Наверное, мы не сразу достигнем необходимых показателей, но мы уже стали на этот путь и, Богу содействующу, будем иметь результаты в ближайшем будущем.
— (Сайт «Милосердие.ru») Ваше Святейшество, скажите, пожалуйста, будут ли создаваться фонды помощи многодетным семьям священнослужителей?
— У нас в советское время был пенсионный комитет. Церковные люди старшего поколения помнят, что священники тогда не получали государственных пенсий и поэтому все пенсионное обеспечение было на самой Церкви. Пенсии были очень небольшие, поэтому выход на пенсию для священника был катастрофой, особенно если у него были какие-то обязательства перед детьми или внуками.
Сегодня священники получают государственную пенсию, но эта пенсия опять-таки не обеспечивает достаточного уровня жизни для человека, имеющего обязательства по отношению к другим людям, а священник, даже пенсионер, всегда такие обязательства имеет. Поэтому мы сейчас прорабатываем возможность создания в Церкви собственной системы поддержки священников, выходящих на пенсию, и не только священников, но и архиереев, а также вдов и сирот священников. Ведь нередко жены священнослужителей, в случае утраты кормильца, также не защищены материально на постоянной основе. Им, конечно, помогают приходы, но важно, чтобы у людей было чувство защищенности, и над этим мы сейчас работаем. Пока не могу сказать ничего определенного, есть много разных предложений, но очень хотелось бы в обозримом будущем создать систему, которая бы достойно поддерживала наше духовенство.
— (Интернет-сообщество «Устав») 2010 год стал знаменательным для нашей Церкви, прежде всего тем, что начал действовать общецерковный приходской устав. Как бы Вы могли оценить первые результаты его работы, а также результаты работы епархиальной судебной системы?
— Устав был создан не потому, что кому-то захотелось инициировать некие новации. Принятием этого устава завершился долгий и сложный процесс приведения реальной приходской жизни к тем нормам, которые проистекают из канонической традиции Православной Церкви. Эти канонические нормы были нарушены в 1929 году, когда был принят закон, запрещающий священникам принимать какое-либо участие в административной, финансовой, хозяйственной жизни церкви. Священник был поставлен на уровень наемника, с которым приходской совет должен был заключать трудовой договор. В послевоенные годы, когда церковная жизнь в Советском Союзе несколько нормализовалась, когда стали открываться епархии, приходы, духовные школы, на этот закон закрыли глаза. Его не отменяли, но и не требовали строгого исполнения; и так все это продолжалось до 1961 года.
В 1961 году, как вы знаете, Н.С. Хрущев и правительство предприняли решительные меры по окончательному разгрому Православной Церкви. Все это проистекало из горячего желания построить к 1980 году научно-техническую базу коммунизма — с тем, чтобы уже тогдашнее поколение советских людей жило при коммунизме. Я хорошо помню эти лозунги, которые висели у нас в классе: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». Мы сейчас улыбаемся, но тогда было, конечно, не до улыбок, потому что главная задача на идеологическом фронте сводилась к тому, чтобы ликвидировать Церковь, и ликвидировать так, чтобы мир не очень протестовал, потому что все эти резкие движения тогдашней власти воспринимались в мире чуть ли не как демократизация, как «хрущевская оттепель».
Вот тогда и была разработана хитроумная система разрушения Церкви изнутри. Надо было разрушить приходы, надо было их закрыть. А для этого нужно было отстранить священников от руководства приходами, ввести в приходское руководство светских людей, назначенных местными властями, — чтобы приход подчинялся не настоятелю и не архиерею, а местным властям и, в конце концов, тем органам власти, которые контролировали религиозную жизнь, и перед которыми была поставлена задача уничтожить Церковь. Тогда и вспомнили о законе 1929 года, и в 1961 году принудили Церковь внести в свой внутренний Устав такие изменения, которые бы соответствовали действующему законодательству, то есть закону 1929 года. После этого и началось массовое закрытие храмов, потому что во главе приходов встали светские люди, разного рода отставники, а иногда и действующие «товарищи», перед которыми была поставлена задача ликвидировать приходы.
Я был свидетелем всего этого — как раз на эти годы пришлось мое сознательное возрастание в вере, желание стать священником. Я помню, какое страдание эти гонения приносили людям, когда храмы закрывались десятками, но при этом власть уверяла, что не применяет никаких административных мер: «верующие, мол, сами приняли такое решение; приходской совет постановил после смерти пожилого священника не заключать договор с другим, это их право». И разрушение Церкви осуществлялось, как мы бы сказали, в правовом поле того времени…
Церковь тяжело пережила это потрясение, и поэтому, когда времена изменились, возник вопрос о новом приходском уставе. Но сразу выйти на канонический уровень — когда в соответствии с канонами ответственность за приход несет, через настоятеля, правящий архиерей, — было невозможно, потому что резкие повороты всегда сложны, а в то время еще и отношения Церкви и государства не вышли на достаточный уровень. И окончательно все точки над i мы по милости Божией поставили только в этом году.
Поэтому те, кто выступает против нового устава, называя его недемократичным, не знают, о чем говорят, не знают, что они отдают дань тем самым гонителям, которые, используя тогдашнюю схему, разрушали Церковь. С другой стороны, следует понимать, что вне зависимости от того, какая политическая система существует в государстве, Церковь основывает свою деятельность не на господствующих в обществе политических моделях, а на своем собственном каноническом предании, которое идет от святых апостолов. Всякая попытка это предание откорректировать, подогнать под современные политкорректные модели всегда оборачивается бедой для Церкви.
Я благодарю Бога, что сейчас среди духовенства, среди народа Божиего есть ясное понимание того, что Церковь должна жить по своим собственным законам, и приходской устав 2010 года является документом, который помогает приходам по таким законам жить.
Пресс-служба Патриарха Московского и всея Руси
