Интервью председателя Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата митрополита Кирилла газете «Известия» (№ 204(27729) от 30 октября 2008 года).
— Владыка, расскажите, пожалуйста, как возникла идея построить в Гаване русский храм?
— В конце 1990-х годов в Отдел внешних церковных связей Московской Патриархии начали приходить письма с Кубы от наших соотечественников, которые оказались здесь по разным причинам и обстоятельствам. Специалисты, оставшиеся работать по контракту, женщины, которые выходили замуж за учившихся в Москве кубинских студентов и приезжали сюда, и так далее. По нашим подсчетам, количество русскоязычных людей, имеющих православные корни, составляет на Кубе около 14 тысяч. И вот, от них стали приходить письма с просьбами открыть в Гаване православный храм.
До кубинской революции здесь был один православный храм — греческий — святых Константина и Елены. В 2002 году я приехал на Кубу, встречался с членами ЦК местной компартии и поставил вопрос о передаче нам этого бывшего греческого храма, где последние годы располагался молодежный театр. Кубинцы, понимая всю правомерность вопроса о создании прихода, оказались не готовы отобрать это здание у молодежи и передать его Церкви. Я говорил о возможности нашего финансового участия в строительстве нового театра, но и этот вариант не прошел. Тогда мы начали обсуждать перспективы возведение русского православного храма с нуля. И в 2004 году я снова вернулся на Кубу, чтобы лично встретиться с Фиделем Кастро.
Незадолго до того Фидель был прооперирован — во время одного из митингов он упал, сломал руку, повредил колено. Однако, несмотря на это, он нашел возможность со мной встретиться. Эта встреча была во многих отношениях замечательной. Во-первых, я был поражен его полной открытостью к самой постановке вопроса. Его реакция превзошла все мои ожидания. Он не просто сказал, что приветствует строительство в Гаване русского храма, но пообещал сделать со своей стороны все, чтобы храм появился как можно быстрее. «Я буду комиссаром этой стройки», — сказал Фидель.
Не зная, чем завершится разговор с Кастро, я, тем не менее, привез с собой из Москвы грамоты на русском и на испанском языке, которые планировал заложить в основание храма — если удастся все согласовать. Грамоты были очень красивые — золотое тиснение, мелованная бумага, изображение Казанской Божией Матери — и замечательные по содержанию. Они свидетельствовали о том, что храм закладывается с очень серьезной духовной перспективой. У меня были опасения, подпишет ли Кастро эти грамоты. Внимательно прочитав испанский текст, он взял ручку и тут же подписал. За ним поставил свою подпись я. А потом он обратился ко мне с просьбой: не могли бы Вы русскую грамоту заложить в капсулу, а испанскую я бы взял себе... Так и произошло.
В ближайшее после нашей встречи воскресенье я совершил первую славянскую Литургию в центре города, в церкви святого Франциска Ассизского. Храм был битком забит народом. Я заметил, что в первых рядах сидели министры правительства Кубы, другие известные люди, многие из них крестились, никто своих чувств не скрывал... Я решил, что хорошо бы после богослужения пройти крестным ходом до места закладки нашего храма. Мы тут же получили разрешение на этот крестный ход и двинулись. Привезли два государственных флага — кубинский и российский, поэтому крестный ход оказался необычным: впереди крест, хоругвь, а дальше — два флага. За нами шло огромное количество людей. Мы пришли туда, где должен был со временем подняться наш храм, и я торжественно заложил капсулу с грамотой в его основание.
— На чьи деньги строился храм в честь Казанской иконы Божией Матери в Гаване? В какой степени финансово вложились в него Куба и Россия?
— При нашем разговоре с Фиделем присутствовал господин Эусебио Леаль. Его официальный титул — главный историк города Гаваны, но человек он очень влиятельный, близкий к политическому руководству Кубы. Когда я сказал, что желательно нам бы все-таки поставить храм и духовно-культурный центр в центральной части Гаваны, Кастро спросил у Леаля, есть ли подходящее место. Тот ответил: есть. Земля была показана мне и выделена под строительство в тот же день. Существовала только одна проблема: там стояли ветхие дома, в которых жили люди. Их надо было расселить. Тут потребовалась помощь наших спонсоров. Основные средства внес господин Анисимов Василий Васильевич, президент фирмы «КОАЛКО», который очень много делает доброго, многие храмы строятся при его участии. Он по первой моей просьбе выделил средства, мы их перечислили кубинцам, и очень быстро люди, жившие в трущобах, получили благоустроенное жилье, а дома были снесены. Замечательный московский архитектор Алексей Воронцов спроектировал и храм, и центр, после чего началось строительство.
Вот здесь я хотел бы, как говорится, снять шапку и низко поклониться кубинцам. Совершенно очевидно, что Куба — бедная страна. Однако, несмотря на бедность, несмотря на то, что Церковь здесь отделена от государства, кубинцы возвели храм сами. Не просто построили коробку из материалов, имеющихся на Кубе, но даже закупили за границей стеклопакеты, кондиционеры, прочее техническое оснащение... Мы привезли иконостас, позолотили купола, но здание храма — это целиком и полностью дар кубинцев.
Во время нашей встречи Фидель сказал: «Мы не должны забыть подвига советских людей, которые так много сил и средств отдали когда-то Кубе. В память об этих жертвах, в память о том, что люди делали для нас, отрывая от себя, мы возведем этот храм на свои деньги...». Мне часто приходится иметь дело с руководителями государств — в основном, западноевропейских, и обсуждать вопросы строительства в той или иной стране русских храмов. Чаще всего мы находим общий язык, но всегда оговаривается то обстоятельство, что ни на какую финансовую помощь рассчитывать не следует. И это — в богатых странах. А бедные кубинцы нашли средства.
— На первом богослужении, обращаясь к пастве, Вы сказали: «Мы являемся участниками этого события, но даже нам не дано пока осознать в полной мере его значение». Что Вы имели в виду? Почему появление русского храма в Гаване кажется Вам настолько важным?
— Русский храм на берегу океана — не только памятник давней дружбе между Россией и Кубой. Думаю, на этот жест кубинского народа нам следует ответить усилением нашего нынешнего взаимодействия с Кубой — в экономической сфере, культурной и духовной. У нас разные политические системы, но появление в Гаване русского храма свидетельствует о том, что наши двусторонние отношения могут развиваться уже на принципиально новых условиях, однако не менее тесно. Во всяком случае, Куба позиционирует себя как искренний и безусловный друг России.
Думаю, что это событие будет способствовать и развитию отношений кубинского государства со своими собственными христианскими общинами. На открытии нашего храма присутствовал кардинал Хайме Ортега Аламино, архиепископ Гаваны, и впервые к нему подошел Президент страны Рауль Кастро, произнес теплые слова. В частности, он сказал: ну, вот теперь мы должны подумать о том, чтобы и вам что-то построить. А Католическая Церковь Кубы нуждается в новых храмах.
— Говорят, у Рауля вообще напряженные отношения с католицизмом.
— Неизвестно, что было в прошлом, но это очень важный символический шаг — когда он в русском православном храме поприветствовал своего архиепископа. Куба ведь на семьдесят процентов католическая страна.
— В этот приезд Вам удалось повидаться с Фиделем?
— Я был принят Фиделем Кастро, и у нас состоялась продолжительная и очень содержательная беседа. Фидель физически слаб, но по-прежнему обладает великолепной памятью, ясным умом и сохранил присущую ему способность аналитически реагировать на происходящее в мире.
— Меня очень интересует, что Вы думаете о специфически кубинском симбиозе религии и революции. Может быть, социализм не потерпел здесь фиаско именно потому, что нравственные ценности христианства не были изъяты из арсенала революции? Наш «Кодекс строителя коммунизма» — это те же Десять заповедей, но без Бога. И выяснилось, что без Бога они не работают. А на Кубе ухитрились построить социализм с католическим лицом.
— Вы правы. На Кубе были трудные моменты в отношениях между Церковью и государством сразу после революции. Закрывались, например, католические школы. Но ничего подобного происходившему в России — массового закрытия храмов, гонений на духовенство, тотального давления одной идеологии — на Кубе не знали. Социальная функция Церкви была ограничена, но богослужебная, духовная жизнь Церкви никогда не ограничивалась. Сегодня отношения Церкви и государства на Кубе складываются благоприятно. Здесь действительно совершенно другой социализм, нежели был у нас. Один из членов нашей делегации, поднимаясь в лифте здания ЦК компартии Кубы, сказал очень остроумную вещь: «Может быть, тот факт, что в ЦК компартии Кубы так спокойно и по-деловому могут прийти священники, и является причиной того, что здешний ЦК существует до сих пор, а ЦК КПСС давно нет?». Если бы у нас в стране не произошло деления на верующих и неверующих, то многое могло бы сложиться по-другому в новейшей истории нашего Отечества.
— В отличие от Кубы, Россия — страна многоконфессиональная. Не думаете ли Вы, что насаждением единого коммунистического культа большевики пытались предотвратить межрелигиозную рознь?
— Нет, я не думаю, что это так. В Российской империи не существовало межрелигиозной розни. Вообще наших революционеров эти вопросы интересовали меньше всего. Их занимала исключительно идея идеологического господства. Если все называть своими именами, требовалось разрушить историческую Россию. А сделать это, не разрушив Православную Церковь, было невозможно. Уничтожить село, не разрушив приходов, было невозможно. С этого все и началось. Церковь в России всегда была выразителем национального самосознания. Она несла систему ценностей, в которой воспитывался народ. На Кубе лозунгов «разрушим до основанья, а затем построим новый мир» не было. В начале и про социализм не говорилось. Ведь революция на Кубе не была социалистической…
— Она была национально-освободительной.
— Совершенно верно. Здесь 60 лет хозяйничали американцы. Главными хозяевами были компании «Юнайтед Шуга», «Юнайтед Фрутс» — фактически те же плантаторы. Главная идея революции заключалась в том, чтобы разделить землю, потому что народ жил в нищете. Но земля-то была американская, и в ответ кубинцы получили мощный удар. Поняли, что одни, сами по себе, этому удару противостоять не смогут. А чтобы получить поддержку Советского Союза, требовалась идеологическая верность своему партнеру. Отсюда и возникла социалистическая доктрина.
— Готовность Фиделя Кастро построить в центре социалистической Гаваны православный храм не продиктована ли той простой логикой, что Россия, страна, на которую он всю жизнь ориентировался, поменяла религию — с коммунизма на Православие, а Фидель готов следовать любому нашему курсу?
— Я абсолютно уверен, что его желание построить в Гаване русский храм не было продиктовано никаким политическим прагматизмом. Да и потом — ну, не было бы храма, что бы изменилось по большому счету? Ведь в отношениях государств глобальную роль играют другие факторы — геополитические, стратегические, военные. На мой взгляд, он действительно хотел сказать «спасибо» российскому народу и заложить новый камень в фундамент наших духовных отношений.
— Из личного общения с легендарным кубинским лидером какой вывод Вы сделали: Фидель религиозен?
— Что касается его убеждений, он марксист, и, публично отвечая на этот вопрос, всегда говорит, что является человеком неверующим. Однако у него хорошие знания истории Церкви — он окончил церковную школу, во время нашей беседы он проявил большой интерес к истории Православной Церкви, внимательно слушал, задавал вопросы, и, конечно, его очень интересовала консолидирующая роль Православия в России. Он вообще очень положительно оценивает роль религиозного фактора в жизни современного общества. Ведь мировые кризисы — будь то экономический, экологический, демографический — обусловлены именно отсутствием нравственного начала. Фидель это очень хорошо понимает. Он понимает, что именно религия является силой, прививающей и сохраняющей нравственные начала в обществе.
— Почему Дни России в Латинской Америке имеют столь явный религиозный уклон? Не связано ли это с тем, что ряд здешних приходов РПЦЗ не приняли воссоединения Церквей?
— Впервые я побывал в Латинской Америке, в Аргентине в 1975 году. Уже тогда у меня возникла мысль, что будущее христианства во многом будет зависеть от происходящего в России и на южноамериканском континенте. Хотя у нас еще был Советский Союз, но у нашего народа оставался огромный религиозный потенциал. И такой же потенциал чувствовался в Латинской Америке. Мы сегодня много говорим о необходимости многополярного мира, так вот Латинская Америка, как и Россия, безусловно, является одним из мировых полюсов. Это не периферия, это цивилизационный центр. Один из центров. Не развивать наши отношения было бы величайшей ошибкой. Политики и дипломаты ведут интеллектуальный диалог – на уровне сознания. Экономисты и бизнесмены общаются на уровне кармана и желудка, что тоже очень важно. Но настоящей дружбы между народами не может быть, пока не задействован сердечный фактор. Мы ведь называем человека другом не в силу выгоды или схожести культурных предпочтений. Мы говорим «друг», если чувствуем, что наше сердце открывается ему навстречу. Именно с этой целью мы сюда и приехали. Но тот факт, что часть приходов Русской Зарубежной Церкви не воссоединилась с Московским Патриархатом, тоже является причиной — не единственной, но важной — нашего здесь присутствия.
— Латинская Америка — континент преимущественно католический. Это не является препятствием для Вашей поездки?
— В наших общих интересах, чтобы сохранялись христианские ценности. Сегодня огромную опасность для Латинской Америки представляют секты. Как и у нас, после распада СССР, когда секты были заброшены в Россию, чтобы не дать подняться Православию, так североамериканские секты работают и здесь — для уничтожения католической традиции. В борьбе с ними православные и католики должны объединиться.
Беседовала Елена Ямпольская
