В 2014 году в России широко отмечается 700-летие преподобного Сергия Радонежского. О значении этого великого святого для становления российской государственности, развития русского монашества и церковных институтов в контексте современных церковно-государственных отношений в интервью сайту «Русская идея» рассказывает председатель Синодального информационного отдела В.Р. Легойда.
— Как бы Вы могли оценить роль Сергия Радонежского в становлении государства на Руси, развитии монашества, церковных институтов? Можно ли считать его религиозным философом, богословом?
— Есть такое известное выражение: «Кто молится, тот и богослов». С этой точки зрения преподобный Сергий, безусловно, богослов. Хотя и не в академическом смысле, потому что мы не знаем его текстов, до нашего времени дошло лишь несколько фраз. Также, конечно, вряд ли его можно назвать религиозным философом в привычном понимании. Но он, повторяю, был богословом в самом высшем смысле этого слова. В молитвенном монашеском подвиге преподобного очевидна преемственность традиции исихазма. Как подчеркнул недавно Святейший Патриарх Кирилл, «деятельный исихазм преподобного Сергия и его учеников стал источником собирания народа в единую духовную целостность — которая впоследствии получила наименование Святая Русь» (интервью журналу «Эксперт»)… Действительно, возникновение русской духовной культуры и русской культуры вообще, Святая Русь как культурный идеал, как средоточие ценностных ориентиров (существующих в культурном пространстве и сегодня), безусловно, связаны с преподобным Сергием. Нельзя сказать, что с ним одним, но с ним в первую очередь.
Что касается развития монашества. Преподобный уходит из мира, уходит в леса, и к нему начинают приходить люди, потом возникает Лавра. Тем самым, формируется традиция, отличающая русские монастыри, скажем, от древних православных монастырей. Русское монашество сложно упрекнуть в нетрадиционализме, но оно отличается от жительства раннехристианских отшельников: первоначально люди уходили из мира и больше с миром никак не соприкасались, в чем, собственно, и состоял смысл ухода. И преподобный Сергий, с одной стороны, следовал этой традиции. А с другой стороны… Русский человек не может себе представить, что ему нельзя прийти в монастырь, раз он не монах. Преподобный Сергий заложил новую модель взаимодействия монастыря и мира, откуда, кстати, возник и феномен русского старчества. Монахи уходят из мира, но мир притекает в монастыри — за духовным наставлением, за помощью, за утешением. Люди разных сословий, разных духовных и культурных потребностей находят ответы на свои многочисленные вопросы в стенах Оптиной пустыни в XIX веке. Все это также во многом — наследие игумена земли русской. Кстати, не раз уже замечено, что только преподобного Сергия так именуют: не игумен Лавры, но всей русской земли.
Что касается русского государства. Как известно, русская политическая культура обладает такой особенностью: народ и государство, нация и государство не дифференцированы так жестко, как, например, в политической культуре США. Концепция государства как группы людей, которая нанята народом и обслуживает народ, не вполне органична для русской политической культуры. На это, конечно, можно смотреть по-разному. Но если подходить по гамбургскому счету, то традиционно к тем, кто руководит государством, предъявляются, повторяю, требования не просто как к чиновникам, которых мы наняли, чтобы они нас обслуживали. И здесь даже принципиально иная семантика: «государственные мужи» — совсем не то же самое, что «эффективные менеджеры»… Это понимание тоже связано со временем Сергия, хотя нам вполне очевидно, что и время изменилось, и отношения Церкви и государства менялись многократно. И институционально современное государство мало напоминает княжества XIV века. Но политическая культура как система ценностных ориентаций до сих пор во многом питается тем, что стало складываться еще во времена преподобного Сергия.
— Известно, что Сергий участвовал в примирении князей, уговаривал их выступать вместе с Дмитрием Донским. Он как-то способствовал укреплению Церкви, росту ее авторитета?
— Это вопрос немножко «со стороны». В чем особенное значение преподобного? Он был христианином, т.е. человеком, который старается жить по Евангелию, и мы видим, что ему это в полной мере удалось. Его жизнь, его житие — это блистательная иллюстрация того принципа, который спустя века емко сформулирует еще один известнейший русский святой, преподобный Серафим Саровский — «Стяжи дух мирен, и тысячи вокруг тебя спасутся». Почему суровые воины стали слушать этого человека, человека, который вышел откуда-то из леса? Почему Дмитрий Донской пришел к преподобному Сергию? Кем он был для князя, что тот послушался, когда Сергий предложил ему сначала пойти на богослужение, а потом уже принимать судьбоносные решения? Говоря о значении деятельности Сергия Радонежского для общественной жизни, мы должны понимать, прежде всего, именно его собственную, как бы мы сегодня сказали, мотивацию. Что было важно для него самого? А для него было важно, что жизнь можно прожить так, как об этом говорит Евангелие — победить зло в себе и можно помочь другим победить зло, победить зло в отношениях между людьми, преодолеть «ненавистную рознь мира сего».
— Но это совпадало с общим движением в сторону усиления Церкви, которая, выступая в поддержку московских князей, стала приобретать именно политический авторитет.
— Мне сложно согласиться с такими политологическим формулировками. Что такое политический авторитет в то время, в XIV веке, когда религия и политика не были дифференцированы до такой степени, как это имеет место сегодня? Мы говорим про совсем иную эпоху, когда в пространстве культуры (в широком смысле) еще нет такой дифференциации религиозного и политического. Еще века впереди до формулировки принципа отделения Церкви от государства, еще нет даже самого феномена и понятия «национального государства».
Что такое «политическое»? В античном мире политическое и религиозное во многом практически тождественны. Чего больше в обожествлении римского императора: религиозного или политического? Поэтому приведенная Вами постановка вопроса, как мне кажется, несколько упрощает ситуацию и не вполне корректно описывает социальную онтологию того времени.
— А нужен ли подобный союз Церкви и государства сегодня? Это с одной стороны. С другой стороны, есть ли сегодня такие люди, которые своим внутренним служением способствуют возвышению авторитета Церкви? Нужно ли это? Или это все «дела минувших дней»?
— Сегодня часто вспоминают византийский идеал симфонии. И при всех оговорках, что он всегда был лишь идеалом, и практика всегда отличалась от теории — и на Руси, и впоследствии в России, и даже в Византии, где он впервые был сформулирован, — тем не менее, я думаю, он важен для понимания церковно-государственных отношений в нашей культуре.
Понятно, что византийский идеал симфонии предполагал в целом православное общество, в котором есть православный государь, олицетворяющий государственную власть, и есть Церковь, власть духовная. Поэтому его нельзя просто накладывать на современный мир, это некорректно. Но есть слово, которое можно использовать, характеризуя отношения государства в современной России и в некоторых других странах канонической подведомственности Русской Православной Церкви, прежде всего стран, которые входили в культурный ареал исторической России — соработничество. Вполне, на мой взгляд, аккуратно и адекватно.
Да, государство и Церковь отделены друг от друга в современных условиях, друг от друга независимы. Государство не диктует Церкви внутренние законы ее жизни, формально соприкасаясь с ней только в правовом поле (скажем, Церковь как общественная организация должна зарегистрироваться). Но при этом Церковь независима: государство не диктует правила ни так, как оно, например, диктовало в советское время, ни даже так, как это было в так называемый синодальный период, когда была сломана каноническая традиция патриаршества. При этом, Церковь не вмешивается в политику, у нее нет статуса государственной Церкви со всеми вытекающими из этого особенностями.
Соработничество сегодня — это во многом следствие ХХ века. Вот в каком смысле. Сегодня власть в целом (понятно, что власть — это многосложная реальность, я говорю о политикуме вообще, в том числе о различных ветвях и институтах власти, партиях) развернулась в сторону Церкви и других традиционных религий России. И исходная посылка этого разворота связана, как мне кажется, с признанием того, что все, что произошло с Церковью в ХХ веке, все гонения, были трагической ошибкой. Недопустимой и ужасной.
Значит ли это, что сегодняшние отношения Церкви и государства всегда и во всем безошибочны? Нет, не значит. Но перемены налицо. Кроме того, Церковь — это естественный союзник любого государства, при доброй нацеленности задач, стоящих перед ним. Церковь помогает государству эффективнее реализовывать такие функции, которые направлены на обеспечение свободы и достоинства человека. В нашем случае, в России, православие — это традиция определенного отношения к закону, поведения в согласии с законом. Вполне естественно будет, если государство будет опираться на эту традицию в борьбе, например, с правовым нигилизмом населения.
Что касается людей, то каждое время рождает своих выдающихся личностей.
— Возвращаясь к Сергию Радонежскому. Один из ключевых моментов в истории Руси XIV века — битва на Куликовом поле. Действительно ли Сергий Радонежский благословлял Дмитрия Донского на победу? Или это не более, чем красивая история, не подтвержденная достоверными источниками?
— Я не историк, но знаю, что среди профессионалов есть разные точки зрения. Действительно, были и есть те, которые подвергают сомнению написанное в «Сказании о Мамаевом побоище». Выдвигают свои аргументы, которые, на первый взгляд, могут показаться вполне убедительны. Но на это есть свои серьезные контраргументы. Сугубо исторические свидетельства, анализ всего известного нам о той эпохе показывает, что князь Дмитрий получал благословление Сергия Радонежского. При том многие сомнения в этой версии при кажущейся академичности на поверку оказываются мировоззренчески и идеологически ангажированными.
— Телевизионная передача 2008 года «Имя России» обозначила отсутствие исторического деятеля, которого можно было бы назвать безусловным национальным героем. На Ваш взгляд, почему Сергий Радонежский не попал в число 12 «финалистов» этой передачи? Можно ли считать Сергия Радонежского одним из духовных деятелей, чье наследие сегодня наиболее актуально для России?
— Я прекрасно помню эту передачу, в том числе и потому, что «победителя» передачи Святого Александра Невского представлял тогда митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл. Почему Сергий не попал в число 12 «финалистов»? На мой взгляд, это отражает не действительное значение Сергия для нас сегодня (весь наш разговор об этом), для нашей истории и культуры, а уровень наших знаний. По данным одного опроса, всего 40% граждан России имеют хотя бы какое-то представление о преподобном. Здесь поможет только просвещение. Миссионеры, церковные деятели, журналисты, преподаватели, школьные учителя — всем нужно стараться, чтобы люди из прошлого переставали быть именами или картинками из учебников, а становились живыми, понятными и близкими всем нам.
Беседовала Любовь Ульянова
