Председатель Синодального информационного отдела В.Р. Легойда дал интервью РИА «Новости».
— Владимир Романович, сегодня самая важная тема в информационном пространстве — Украина. Все, что там происходит, включая церковную жизнь, вызывает повышенный интерес. Но представители Русской Православной Церкви крайне скупы на комментарии. Почему?
— Мы руководствуемся в первую очередь принципом «не навреди». Потому что, попав в логику войны, уже невозможно из этой логики вырваться. А сама попытка отвечать на подобные вопросы очень часто навязывает нам подобный путь. Церковь же не может встраиваться в эту логику, так как среди ее паствы есть люди с разными политическими убеждениями.
Каноническая территория Русской Православной Церкви распространяется на многие страны. Их границы менялись и могут меняться. В храм приходят люди разных политических взглядов. Поэтому бессмысленно спрашивать, почему Церковь не комментирует ситуацию на Украине.
Церковь возвышает свой голос, когда страдают люди, когда разрушают храмы, больницы и жилые дома. Когда захватывают заложников, будь то журналисты или наблюдатели ОБСЕ.
— Однако с декабря прошлого года, начиная с Майдана, мы то и дело видим в теленовостях представителей разных конфессий, солидаризирующихся с той или иной стороной противостояния.
— Кроме официальных представителей Украинской Православной Церкви — она никакой политической позиции не заняла. Это общая позиция Русской Православной Церкви. Позиция пастырская и единственно возможная для Церкви.
— Но Церковь — это люди и, судя по заявлениям отдельных иерархов, им далеко не всегда удается сохранить нейтралитет. Кроме того, после кончины предстоятеля УПЦ и перед выборами нового возобновились разговоры о возможности объединения всех православных церквей Украины в одну, автокефальную. Это возможно?
— Мы все молимся об уврачевании раскола на Украине и верим, что с Божией помощью это возможно. Но это может свершиться только путем возвращения наших братьев, уклонившихся в раскол, а не некоего слияния раскольников с канонической церковью по итогам торга. Украинская Церковь таких сделок заключать не будет.
Так называемый Киевский патриархат существует уже без малого четверть века, и никто в православном мире его не признает. Ведь в каноническом пространстве уже существует единственная и независимая Украинская Православная Церковь Московского Патриархата.
Она не только самостоятельна, но сама оказывает огромное духовное и административное влияние на жизнь Русской Православной Церкви в целом, участвуя в работе высших общецерковных органов власти.
— В 2016 году планируется Всеправославный Собор. Кто будет на нем представлять украинское Православие?
— Русских, украинцев, белорусов и многие другие народы на соборе будет представлять Русская Православная Церковь. Представители Украинской Православной Церкви Московского Патриархата будут в составе единой делегации. Всеправославный Собор — это Собор Поместных Православных Церквей. Так что и Японская Православная Церковь, к примеру, тоже будет представлена в составе нашей делегации. И процедура принятия решений на соборе будет не демократической, а консенсусной, и у каждой будет право вето. Почему это важно? Чтобы избежать ситуации, когда какая-то Церковь проголосует против, потому что понимает, что это решение не поддержит паства, но оно все-таки будет принято большинством голосов на Соборе, а приедут домой — и не смогут воплотить такое решение в жизнь.
— У нас во всех церквях каждый день молятся о мире на Украине. Почему же там становится все хуже и хуже?
— «Молиться за людей — кровь проливать», — говорил старец Силуан Афонский. Не просто вздохнуть: ах, пусть всем будет хорошо! — и вернуться в фейсбук или к каким-то своим делам. У каждого человека, даже абсолютно неверующего, наверняка были в жизни моменты, когда тяжело болел кто-то из самых близких, или человек оказывался в трагической ситуации, или в большой опасности, и он всем своим сознанием, всей волей, всеми силами организма сосредотачивался на одной точке. Все остальное в такие минуты просто перестает для тебя существовать. Так что, никому не надо объяснять, что такое молитва.
Но нужно, наверное, все время об этом напоминать. Вот и митрополит Сурожский Антоний писал о том, что Церковь призывает не к «той легкой молитве, которую мы возносим из успокоенности нашей», а к той, которая не дает покоя, которая рождается из бессонных ночей «от ужаса сострадания» и которая уже не позволяет просто вернуться ко всяким привычным пустякам.
— Но ведь сейчас многие побросали «привычные пустяки» и занимаются помощью украинским беженцам.
— Действительно, сейчас очень многие в порыве искреннего сострадания собирают деньги, закупают гуманитарную помощь, организуют ее доставку, помогают вывозить беженцев, расселяют их, стараются обеспечить работой. И церковь в этом активно участвует. И это замечательно. Но порыв может пройти, а люди-то эти — многие — у нас останутся. За новейшую историю России мы принимали несколько волн беженцев — у нас разный, в том числе горький, опыт: порой, когда проходят первый шок и первая благодарность, возникают проблемы.
Для многих именно тогда и начинается настоящая школа христианского милосердия, христианской любви.
Для чего-то же все это попускается Богом. Может, для того, чтобы наше христианское чувство, подлинно христианская любовь проявлялись не только тогда, когда человек в благородном порыве отдает беженцам свой только что построенный дом, а когда он понимает, что они будут теперь там жить долго или даже всегда — без обратного билета. Наверное, кто-то это выдержит, кто-то нет, но нужно внутренне к этому готовиться. А заодно и к тому, что и у этих людей может круто поменяться настроение.
— У нас оно тоже может поменяться. Уже сейчас больше обсуждают санкции. Это тревожный симптом?
— Наше время дает много возможностей чувствовать себя приличным человеком, поставив лайк в Facebook или перепостив чью-то просьбу о помощи. А если не одну, да еще каждый из твоих друзей сделал то же самое, можно с чистой совестью поставить галочку в графе «добрые дела». Это очень опасно. Потому что настоящая молитва, как и настоящая помощь — это тяжелый труд. Недаром же лепта вдовицы стала безусловным общекультурным примером.
Пока нас никто еще всерьез «на вшивость» не проверял. И я надеюсь, что, по крайней мере, церковные благотворители с этим испытанием справятся. Очень высоко оцениваю деятельность нашего Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению — они настолько вникли во все сложности нынешней ситуации, и люди там есть, и опыт тоже. Они, с одной стороны, берут на себя рутинные административно-хозяйственные функции, но при этом не превращаются в какую-то бюрократическую структуру, и это дает надежду, что и все мы будем и дальше поступать по-христиански.
— Поступать по-христиански означает жить по-христиански? Не иногда, не в эмоциональном порыве, а изо дня в день. А много ли людей на это способны?
— Попробую провести аналогию, хотя любая аналогия условна. В IV веке, когда на христиан прекратились гонения, когда исповедовать свою веру уже не нужно было ценой жизни, и христиан стало гораздо больше, родилось монашество. Люди, задолго до Алеши Карамазова осознавшие, что не могут отдать вместо «всего» два рубля, а вместо «иди за Мной» ходить лишь к обедне, получили мощную мотивацию.
Или вот, к примеру: сейчас закончился «университетский призыв» семинаристов, который был в 1980-90-х, теперь в семинарию поступают прямо из школы — той самой школы, к которой сегодня столько вопросов. Изменится ли от этого духовенство? Конечно. Но и сто лет назад к священникам и монахам тоже было много претензий, часто вполне обоснованных. И вот эти не безупречные, очень разные по своим человеческим качествам, интеллекту и образованию люди через несколько лет стали мучениками и исповедниками нового времени. Хотя кому-то тогда казалось, что они на это не способны.
Вот и мы на многое не способны. Но Господь и нам может создать такие условия, когда мы проявимся, — кто-то сможет, кто-то нет.
— Выходит, чтобы жить по-христиански, нужны все время какие-то страдания? Но ведь люди даже в церкви молятся, чтобы Бог их от страдания избавил…
— И это нормально. Даже апостол Павел много раз просил Бога избавить его от «жала в плоть» — видимо, от какой-то болезни. И получил ответ: «Довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи». Ведь, кроме как этими постоянными щелчками, иногда очень сильными и болезненными, никакими другими способами заставить нас сконцентрироваться на том едином, что действительно важно, зачастую невозможно. У нас столько дел и забот, что порой только сильная встряска может заставить нас выскочить из этого круговорота.
Вот сейчас все возбужденно обсуждают санкции. Многие осознали, что это неизбежно скажется и на их частной жизни. Но мы за последние годы настолько расслабились, нам стало уже так привычно жить комфортно, что сама мысль, что придется этим комфортом отчасти поступиться, вызывает панику. Я совсем не против бытового и прочего комфорта, скорее, наоборот. Просто, несмотря на наши «за» и «против», ситуация все равно может измениться. И надо и в ней суметь остаться христианами.
— А разве нужно было жить в соответствии с народной мудростью: не жили хорошо, нечего и привыкать?
— А это не так просто, особенно когда у тебя нет личного опыта преодоления трудностей. А даже если и есть — к хорошему привыкаешь быстро. Это же так легко затягивает: ты вроде бы все такой же и в жизни своей ничего радикально не меняешь, и вдруг — бац! — у тебя уже хороший автомобиль, сотрудники-помощники, кабинет, и ты жалуешься, что телефоны звонят, не переставая. А если завтра они замолчат?
Если у тебя вообще не будет никакой связи, потому что ее нечем будет оплатить? Обстоятельства бывают разные. И отношение к ним определяется твоим мировоззрением. Что должно измениться, когда человек приходит в Церковь? Угол зрения, отношение к происходящему.
Трагические времена гонений на христиан в России давно в прошлом. И когда мы с воодушевлением говорим, через какие страдания ради Христа прошли новомученики и исповедники российские, мы редко спрашиваем себя: а мы-то готовы идти путем наших отцов и дедов? Не сломаемся ли на иных, простых, житейских проблемах? Просто жить по Евангелию — это и есть самый главный вызов.
Никто не призывает бежать навстречу страданиям. Но христианин не должен от них убегать. Моя любимая молитва — оптинских старцев:
«Дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день». Не «все, кроме отключения горячей воды и невозможности покупать в супермаркете любимый французский сыр», или «все, кроме того, с чем я не согласен по политическим мотивам».
Там нет сноски: в ситуации международных конфликтов это не действует, и ты можешь с утра до вечера рыдать и перестать быть христианином.
Когда моя новорожденная дочь попала в реанимацию, я просил всех знакомых священников молиться о ее выздоровлении, и один из них мне сказал: «Я помолюсь, конечно, но имейте в виду: с точки зрения спасения она сейчас в гораздо лучшей ситуации, чем вы». И это был для меня двойной шок — первый, когда он это сказал, а второй — когда я подумал, что, в общем-то, он прав.
Беседовала Марина Борисова
РИА «Новости»/Патриархия.ru
