Иерарх Константинопольского Патриархата митрополит Диоклийский Каллист дал интернет-порталу «Слово Богослова» интервью, в котором, в частности, поделился своими размышлениями о ситуации на Украине и состоянии межправославных отношений.

— Прежде всего, большое спасибо Вам, Ваше Высокопреосвященство, что Вы пришли и за Ваше желание дать интервью порталу «Слово Богослова». Мы не будем спрашивать Вас о том, как Вы пришли к Православию, — Вы рассказывали об этом в разных интервью. Расскажите, пожалуйста, о Ваших родителях, о Вашей семье.

— Да, мои родители были членами Англиканской Церкви. Мой отец служил в армии. Он служил в армии 30 лет, участвовал и в Первой и во Второй мировых войнах. У меня есть один брат и две сестры. С большой теплотой вспоминаю своих родителей, я всегда был близок к ним. Позже они переехали жить со мной здесь, в Оксфорде. Перед своей смертью моя мама присоединилась к Православной Церкви.

— Сейчас в России книги протопресвитера Александра Шмемана пользуются определенной популярностью в православной среде. Особенно когда они стали доступны после распада Советского Союза. Особый взрыв интереса к его личности произошел после публикации его дневников. Мы знаем, что Вы общались с ним. Насколько тесным было Ваше с ним общение, и что Вы можете рассказать об этом и о Вашем отношении к трудам и наследию отца Александра Шмемана?

— Я глубоко восхищаюсь трудами отца Александра, особенно мне помогла книга «За жизнь мира», также опубликованная как «Таинства и Православие». Я несколько раз встречался с ним. Меня всегда поражал его глубокий ум. Он был, конечно, очень глубоко начитан в Православии, но также он очень хорошо знал европейскую литературу. Из его дневников совершенно ясно, что у него был живой интеллект и много контактов. Да, он определенно был одним из тех авторов, которые оказали влияние на меня, на то, что я стал православным.

Я мог бы упомянуть двух других русских православных авторов, которые привлекли меня к Православной Церкви: отец Георгий Флоровский и богослов-мирянин Владимир Лосский. Наверное, они оказали на меня большее влияние, чем отец Александр. Также я хорошо знал отца Иоанна Мейендорфа, глубоко ценил его книгу о святителе Григории Паламе.

Позже я был также вдохновлен богословскими трудами митрополита Иоанна Зизиуласа. Так что не только русские, но и греки помогали мне на моем православном пути.

— Кто был самым великим православными богословом XX века? Вы могли бы назвать чье-то имя?

— Многие люди сказали бы, что самым выдающимся православным богословом XX века был отец Сергий Булгаков. Я никогда не встречался с ним. Мне было только десять лет, когда он умер. Но наряду с отцом Сергием Булгаковым я бы назвал очень значительными православными богословами Владимира Лосского и отца Георгия Флоровского, которых уже упомянул. Поэтому вместо того, чтобы выделять одного православного богослова, я предпочту упомянуть троих.

— Один из важных аспектов Церкви — это единство. О единстве Церкви сказано в Символе веры, на самом деле и Вы писали об этом в Вашей книге «Православная Церковь». Мы помним слова Христа о единстве, обращенные к ученикам. Но получается, что чертой Православия всегда была связь с государством. Изначально это была Византийская империя, потом национальные государства. Связь государства и Церкви приводит к тому, что Церковь делится на Патриархаты, число юрисдикций прибавляется. Насколько это все соответствует духу евангельского единства? Как бы Вы это прокомментировали?

— Да, в прошлом Православие часто оперировало идеей, что должна быть государственная церковь. Именно так существовала Константинопольская Церковь во времена Византийской империи. Это мы видим и во многих автокефальных Церквах, но в XX веке мы явились свидетелями тому, что связь между государством и Церковью становится намного слабее в разных странах.

Отсюда мы приходим к вопросу: что же объединяет Церковь и делает ее единой? В прошлом люди, наверное, ответили бы: государство — это то, что объединяет Церковь. Совершенно очевидно, что в XXI веке мы не можем дать такого рода ответ. Давайте пойдем глубже. В действительности объединяет Церковь Святая Евхаристия — общение в Теле и Крови Христовых. Это наиболее существенное дело, которым занимается Церковь, и которое никто другой не может делать. И я думаю, что именно Божественная литургия является основанием единства как внутри каждой Православной Церкви, так и между разными Православными Церквами. Итак, мы не ищем у секулярного государства поддержки в нашем единстве. Святые Таинства являются тем, что сообщает нам единство.

— Я думаю, что подход Римско-Католической Церкви и в протестантских церквах немного отличается. Кажется, что главный принцип единства в них — это не Евхаристия, не так ли?

— Не в такой степени, как у православных. Были некоторые католические богословы, которые подчеркивали важность Евхаристии. Я думаю, особенно это можно сказать про Анри де Любака, который говорил так: «Церковь творит Евхаристию, а Евхаристия созидает Церковь». Но в целом, по католическому учению, особенно в соответствии с решениями Первого Ватиканского Собора, юрисдикция Папы является тем, что объединяет Церковь, — юридический, а не литургический принцип единства.

Что касается протестантов, они так разделены между собой, так многочисленны, что в целом более подчеркивают личную веру верующего, а не единство Церкви.

— Учитывая такую важность Евхаристии и, конечно, евхаристического общения, мы не можем не коснуться текущих сложных событий в Православной Церкви, которые явились причиной разделений между православными в данный момент. Что Вы думаете о ситуации вокруг вопроса об автокефалии Церкви на Украине? Ваше мнение особенно ценно, так как Вы являетесь архиереем Константинопольской Церкви, Вселенского Патриархата, и Вам должна быть знакома ситуация изнутри. Что происходит? Могли бы Вы поделиться этим с нами?

— Во-первых, ситуация на Украине чрезвычайно серьезная. И я очень расстроен тем, что происходит. И на данный момент я не вижу, в чем может состоять решение проблемы.

Во-вторых, хотя я и являюсь митрополитом Вселенского Патриархата, я совершенно не согласен с позицией, которую занял Патриарх Варфоломей. Со всем должным уважением к моему Патриарху я обязан сказать, что я согласен с выраженным Московским Патриархатом мнением, что Украина относится к Русской Церкви. В конце концов, Киевская митрополия по соглашению 1676 года была передана из-под омофора Вселенского Патриархата под омофор Московского Патриархата. Таким образом, на протяжении 330 лет Украина была частью Русской Церкви. Это, конечно, не будет популярной точкой зрения в Константинополе, и я знаю, что его Всесвятейшество Вселенский Патриарх имеет другое мнение, но я определенно считаю, что со стороны Константинопольского Патриарха было неразумным односторонне заявить, что соглашение 1676 года отменено. В конце концов, как говорит Аристотель, «даже Бог не может изменить прошлое». Это исторический факт: Украина относилась и относится к Русской Церкви. Поэтому я считаю ошибкой Вселенского Патриарха давать автокефалию двум раскольничьим епископам Филарету и Макарию.

Выходом из данной ситуации, возможно, должна быть встреча глав Православных Церквей — не только Константинополя и Москвы, но также и всех других. Потому что это проблема, которая касается всех Православных Церквей. Продвижение вперед должно быть только через всеправославные дискуссии. Возможно, нам нужно будет опять созвать Святой и Великий Собор, который два года назад собрался на Крите.

Одновременно я обеспокоен действиями Патриарха Московского Кирилла и Русской Церкви. Я встревожен, что они разорвали общение с Константинополем. Я считаю, что дискуссия о ситуации на Украине должна рассматриваться в духе братской любви, без всякого разрыва общения. Таким образом, я не могу полностью согласиться ни с одной из сторон. И я усиленно молюсь, чтобы каким-то образом произошло примирение.

— Вы уже много сказали и поделились своим мнением, но, если пойти дальше, каково Ваше личное мнение по поводу того, почему этот вопрос был активирован сейчас? Потому что, конечно, вопрос украинской автокефалии, различное понимание того, кому принадлежит Украинская Церковь, — это все длится многие годы. Но почему именно этот момент — каково Ваше видение?

— Я не знаю. У меня нет никакой инсайдерской информации по этому делу. Отмечу, однако, что в 2016 году Русская Церковь не участвовала в Святом и Великом Соборе, который проходил на Крите. Вселенский Патриарх Варфоломей чрезвычайно много потрудился, чтобы этот Собор состоялся. И это для него, вероятно, было большим разочарованием, что в конце концов Русская Церковь, хотя она и приняла активное участие во всех приготовлениях, решила, что не может приехать на Собор. Это уже является трудностью, разделением между Константинополем и Москвой. Но, помимо этого, я не знаю, почему Патриарх Варфоломей выбрал именно этот момент, чтобы вмешаться на Украину.

— Вы уже упомянули, как Вы расстроены разрывом. У Вас были близкие отношения с Русской Церковью, Вы посещали Россию почти каждый год в течение многих лет. Как Вы думаете, насколько серьезна ситуация с разрывом общения между Русской Православной Церковью и Константинополем? Влияет ли это на Ваши контакты с русским Православием?

— Да, следует отметить, что в то время, как Русская Церковь нашла целесообразным разорвать общение с Константинополем, Вселенский Константинопольский Патриархат ни с кем не разорвал общение. Мы продолжаем говорить, что мы бы хотели иметь полные братские отношения со всеми Православными Церквами, включая Московский Патриархат. Поэтому со стороны Константинополя я все еще свободен поддерживать все свои многообразные контакты с Русской Церковью. И я могу засвидетельствовать, что мои связи с Русской Церковью и здесь, в Западной Европе, и в самой России всегда были очень важны для меня. Когда я только стал православным, я был принят греческим епископом в Лондоне, но он потом послал меня для исповеди к моему духовному отцу, который был русским священником, — отцу Георгию Шереметьеву. И с того времени я всегда поддерживал близкие отношения с Русской Церковью.

Я высоко ценю мои поездки в Россию. Одни из самых счастливых часов моей жизни были проведены перед святыми иконами в Третьяковской галерее в Москве.

— Есть мнение, может быть, не всеми разделяемое, что в России Церковь как институт подверглась негативному влиянию советского режима и результатом этого является поддержка государственной политики Кремля епископатом в наши дни. Многие, особенно в западных СМИ, лидеры оппозиции в России, говорят об очень близких отношениях между Церковью и государством в России. Что Вы об этом думаете? Многие ли епископы в Константинополе придерживаются такого мнения?

— Я не могу говорить за других епископов в Константинополе, но скажу за себя. Важно разделять то, как Церковь существовала во времена коммунизма, и положение Церкви сегодня. При коммунизме государство было официально атеистическим, оно занималось уничтожением Церкви. И хотя иногда оно могло терпеть Церковь, конечная цель всегда была ее уничтожить. Сегодня, конечно же, режим в России не является антихристианским или антиправославным. Путин — это не то же, что и Сталин. Путин, как нам говорят (и есть все основания этому верить), практикующий член Православной Церкви.

Итак, две ситуации — при коммунизме и сегодня — очень различны. И не нужно их путать. Что касается коммунистической эры, скажем, с 1917-го по 1988 год, мы должны отметить, прежде всего, свидетельство Российских новомучеников и исповедников. До того, как я стал православным, я читал о гонениях, которые были в 1920-1930-х годах, и о тех страданиях, которые многие православные христиане претерпели в это время. Я был глубоко тронут, и на самом деле это была одна из причин, почему меня привлекла Православная Церковь. Я видел Православную Церковь как Церковь мучеников. И я очень рад, что сейчас Московский Патриархат имеет возможность открыто прославлять в своем богослужении этих исповедников и мучеников. Однако ситуация при коммунизме была очень сложной. Я преклоняюсь перед памятью Патриарха Тихона. Но я бы хотел знать, насколько мудрыми явились уступки Патриарха Сергия (он еще не был Патриархом в то время), которые он делал перед советскими властями в 1927 году и впоследствии. Мне кажется, что Церковь в коммунистическую эру не лучшим образом была используема атеистическим государством, особенно за границей для продвижения международной политики советской власти. Таким образом, есть много вещей которые в ситуации Церкви в России во времена коммунизма меня беспокоят, но я не жил, как они, во времена гонения, поэтому у меня нет права судить. Важно отметить, что даже если были некоторые епископы, которые были секретными агентами КГБ, все же было неисчислимое количество епископов, священников и мирян, которые остались по-настоящему верны Церкви. И мы не должны этого забывать. Даже если и было некоторое проникновение секретных служб в церковь, это не помешало преследуемой Русской Церкви иметь живой духовный опыт. Если говорить о сегодняшней ситуации, лично мне было бы приятнее, если бы не было такой довольно-таки близкой связи между Русской Церковью и государством. Истинный идеал, к которому мы стремимся, состоит в том, что Церковь должна иметь хорошие отношения с государством, но она должна всегда сохранять свою внутреннюю свободу. И я молюсь, чтобы так было и в России, и сейчас, и в будущем.

— Возвращаясь к вопросу единства Церкви. Христос, молясь с апостолами на Тайной вечере, говорил о единстве: Да будут все едино; как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, — да уверует мир, что ты послал Меня. И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как Мы едино (Ин. 17:21-22). Возможно ли сегодня единство христианства?

— Я вспоминаю слова покойного Патриарха Константинопольского Афинагора. Он сказал: «Единство будет являться чудом». Но потом добавил: «Чудом в истории». Единство будет чудом, потому что мы не сможем просто через наши человеческие усилия добиться восстановления единства христиан. Нам нужно просить Святого Духа, чтобы Он сошел и объединил нас. Но Вселенский Патриарх Афинагор был совершенно прав, когда говорил, что единство будет чудом в истории. Мы не просто надеемся, что мы будем едины в будущем веке, мы призваны работать для единства даже сейчас. Поэтому я поддерживаю усилия, предпринимаемые в экуменическом движении. Я думаю, что мы можем больше приобрести через двусторонние диалоги, чем через членство во Всемирном совете церквей. Но я поддерживаю также участие Православной Церкви во ВСЦ. Я поэтому определенно не считаю экуменизм ересью, мы должны от всего сердца работать для примирения. Но в то же самое время мы верим, что Православная Церковь есть единая истинная Церковь Христа. И когда мы вступаем в дискуссии с другими христианскими общинами, мы не должны делать компромисс по отношению к Святой Православной вере. Без фанатизма, но с твердой ясностью, в наших контактах с другими христианами мы должны свидетельствовать о полной истине Православия.

Единство не может быть достигнуто через компромисс. Таким образом, в православной вере мы обладаем неоценимым сокровищем. По словам святого апостола Павла, «сокровище сие мы носим в глиняных сосудах, чтобы преизбыточная сила была приписываема Богу, а не нам». Таким образом, конечно, мы, православные сегодняшнего дня, недостойны этого сокровища, но давайте будем всеми силами держаться его. Давайте будем открыты с любовью по отношению к другим христианам, но никогда не отречемся от нашего Православия.

— В ситуации, которую мы уже обсудили, когда у нас есть серьезные проблемы с единством между православными на уровне церковной иерархии, в самом деле — это епископы и Синоды, кто решает в общении мы или не в общении, трудно переоценить важность менее официальных и неофициальных контактов на всеправославном уровне. Недавним примером неофициальных православных инициатив на всеправославном уровне является IOTA — Международная православная богословская ассоциация, которая планирует провести конференцию в январе в Румынии. И также наша местная инициатива OATS — Православная ассоциация богословских школ. Будут ли такие инициативы каким-то образом подрывать авторитет епископов? Что бы Вы сказали об этом?

— Это зависит от того, как работают эти, можно сказать, парацерковные, неофициальные группы. Важно, чтобы они работали в полном сотрудничестве с епископами. В этих неофициальных движениях присутствуют те же проблемы, с которыми сталкивается наше Православие сегодня. Таким образом, мы желаем работать с епископами, но мы просим их доверять нам.

Говоря о неофициальных движениях, у нас в Британии есть Православное содружество Иоанна Крестителя, которое каждый год организовывает конференции и издает небольшой журнал «Предтеча». Но мы всегда в нашем Содружестве святого Иоанна Крестителя старались получить благословение православных епископов, которое они нам и давали. Во Франции и в других странах Западной Европы существуют очень активные православные братства, которые, по моему мнению, вносят большой вклад в жизнь разных приходов на местах.

Также в Британии у нас есть Содружество святых Албания и Сергия, которое не является исключительно православным. В этом движении участвуют западные христиане, особенно англикане, которые хотят быть ближе с православными. Но я думаю, что это Содружество очень помогает самим православным глубже понимать их собственную веру. Таким образом, я приветствую такие неофициальные группы. Нам нужны такие группы, которые работали бы бок о бок с нашими приходскими структурами и организованными епархиями. Конфликта быть не должно. Они могут обогатить нашу православную жизнь. И я считаю, это именно то, что они сейчас и делают.

— В качестве добавления к нашему изначальному плану я приготовил несколько коротких вопросов, которые, может, не потребуют большого ответа, — такой блиц. Кто у Вас любимый писатель?

— Писатель, который оказал на меня очень большое влияние — это Чарльз Вильямс. Он был англичанином и умер в 1945 году. Среди всего прочего он был автором семи замечательных романов, которые мы могли бы даже назвать «cверхъестественные триллеры». Особенно я помню одну книгу под названием «Канун дня Всех Святых» и другую «Сошествие во ад». Эти романы, которые я читал, когда был подростком в школе, мне они всегда нравились, и я часто к ним возвращался. Чарльз Вильямс не очень широко известен, он был близким другом К.С. Льюиса, который гораздо более известен, и также Дж. Р. Толкиена. Наряду с романами Чарльза Вильямса, я очень любил и часто перечитывал трилогию Толкиена «Властелин колец». Вот эти книги, можно сказать, христианская фантастика, которые я люблю, но которые и многому меня научили.

— На скольких языках Вы говорите?

— Языки, которые я знаю лучше всего, — это те, на которых я на самом деле не говорю: древнегреческий и латынь. Я изучал их в университете и получил диплом по классическим языкам. Но в свое время я выучил новогреческий, также весьма бегло говорю по-французски, могу писать на французском языке и говорить на нем проповеди. Но у меня не очень хороший акцент. Другие языки я не знаю так уж хорошо, но могу читать по-немецки и по-итальянски. Знаю в достаточной мере церковнославянский и могу служить Литургию на этом языке, если нужно. Но я должен был бы знать современный русский язык лучше, чем его знаю.

— Кого бы Вы назвали самым выдающимся православным богословом сегодня? Назовете какие-то имена?

— Да, ранее я упомянул людей, которые в основном уже перешли в иной мир. Среди тех, кто сегодня жив, я наиболее всего чту митрополита Иоанна (Зизиуласа), митрополита Пергамского. Глубоко уважаю его труды и касательно Церкви, и о человеческой личности. Так что я бы его поставил на первое место.

— Вы смотрите телевизор?

— Обычно нет. У меня нет телевизора.

— Слушаете музыку?

— Я люблю музыку. Особенно композиторов эпохи барокко и, возможно, также немного более ранних. Я люблю Монтеверди, Вивальди и Баха. И я очень люблю русскую церковную музыку. Она чрезвычайна красива.

— Что Вы сейчас читаете? Может, несколько книг?

— Я читаю несколько книг. Но именно сейчас в минуты отдыха я читаю роман Джона Бакана «Джон Бернет Барнский». Очень люблю романы Бакана. Я люблю читать романы более раннего времени и не очень много читаю современных авторов.

— У Вас есть мечта, которая еще не осуществилась?

— Есть ли у меня такая мечта, которая еще не исполнилась… У меня были мечты, которые исполнились. Очень давно, когда еще были мои первые контакты с Православием, задолго до того, как я стал православным, у меня был сон, в котором я видел себя православным священником, кадящим святые иконы на иконостасе. Это было очень живо. Для меня это было знаком, что, возможно, я был призван присоединиться к Православной Церкви. Эта мечта осуществилась.

— Могли бы Вы поделиться своей любимой шуткой?

— О, это трудно. Шутки зависят от контекста, они должны возникать спонтанно из общения. Мне сказали, что в интернете есть программа с названием «Шутки епископа», которая состоит из разного рода шуток, которые я использовал в разных беседах. Но мне кажется очень странным, когда они вырваны из контекста и соотносятся просто сами с собой. Так что мне кажется трудным выделить какую-то отдельную шутку.

— В любом случае, спасибо большое! Есть ли у Вас особое слово, с которым Вы хотели бы обратиться к нашей аудитории? Я упоминал, что это будет, в основном, российская аудитория. Что Вы хотели бы пожелать зрителям и читателям портала «Слово Богослова»?

— Мы встречаемся во время Рождественского поста. Таким образом, мое обращение к русским православным людям будет таким: да благословит вас Господь в грядущий праздник Рождества Христова. Один из текстов, который особым образом упоминается в службе всенощного бдения накануне Рождества, — это «С нами Бог». И я молюсь, чтобы вы почувствовали реальное присутствие Христа в вашей повседневной жизни, и особенно в грядущий праздник! Христос Бог избрал для Себя войти в общение с человеческим родом самым ближайшим из всех возможных способов, Сам став человеком. И это является источником постоянной радости и неисчерпаемой надежды для всех нас. Пусть вы станете сопричастниками Рождественской радости в этом году и в каждом году!

Перевод текста интервью опубликовал сайт «Православие и мир».

Служба коммуникации ОВЦС/Патриархия.ru