Интервью председателя Учебного комитета Русской Православной Церкви протоиерея Максима Козлова порталу «Русская народная линия».

— Сегодня в связи с ростом епархий, приходов, семинарий усложняется система духовного образования Русской Православной Церкви. Создана не так давно Общецерковная аспирантура. Что сегодня входит в ведение Учебного комитета Русской Православной Церкви, который Вы возглавляете?

— Учебному комитету Русской Православной Церкви подведомственны все высшие духовные учебные заведения. Непосредственно подведомственны на территории России и консультативно-рекомендательно на территории других государств, входящих в область канонической ответственности Русской Церкви, за исключением Украины, где есть свой Учебный комитет. По понятным обстоятельствам сегодня жизнь Украинской Церкви определяется своими внутренними решениями. Хотя, конечно, есть стремление идти в одном направлении.

В России сегодня 39 высших духовных учебных заведений — семинарий и академий (духовных академий на территории России две — Московская и Санкт-Петербургская). Есть еще Таврическая семинария в Симферополе, но она в церковном отношении подчинена Учебному комитету Украинской Православной Церкви. Хотя, конечно, мы работаем вместе, потому что им необходимо находиться в сфере российского законодательства, — и тут они не справились бы без Учебного комитета Русской Православной Церкви. Кстати, о Таврической семинарии, — когда мы ее в первый раз посетили с ознакомительным визитом, заметили, как нахождение на территории близлежащего государства тормозило образовательные процессы. Но с Божией помощью, выровняется и крымская духовная школа.

Кроме семинарий и академий у нас есть Свято-Тихоновский университет, Российский православный университет, который с конца прошлого года решением Святейшего Патриарха подчинен Учебному комитету, и Новосибирский православный институт.

Зоной ответственности Учебного комитета являются также в значительной мере центры по подготовке приходских специалистов, которые сейчас созданы в разных епархиях в количестве почти четырех десятков. Центры занимаются подготовкой молодежных, социальных работников, катехизаторов и миссионеров. По конкретным профилям с ними работают другие Синодальные отделы — миссионерский, молодежный, социальный, но богословская, вероучительная составляющая вся была прописана и контролируется Учебным комитетом. С недавнего времени существуют также Курсы повышения квалификации духовенства, которые организуют и проводят епархии, но программы, сроки, преподавательский состав и прочее согласовывается с Учебным комитетом.

Когда мы говорим о семинариях и академиях, то имеем в виду, что, прежде всего, они занимаются подготовкой наших будущих батюшек, священно- и церковнослужителей. И для этого с 2015 года введен единый учебный план бакалавриата, о чем я скажу позже. Кроме того, сейчас на уровень упорядоченности переходит подготовка регентов. У нас давно существуют регентские школы, но они действовали часто, согласно народным пословицам «кто в лес — кто по дрова», «где густо, а где и пусто». Не было даже единой программы по годам обучения, я уж не говорю о единой внутренней программе. Теперь разработан стандарт регентского образования, и он постепенно вводится в духовных школах.

Сейчас начата разработка такого же образовательного стандарта для иконописцев. Понятно, что иконописцы — дело более «тонкое», чем регенты. Здесь многое связано с конкретным мастером, со школой, местной традицией, но наша задача состоит в том, чтобы предотвратить положение, когда под видом иконописных школ существовали бы фактически частные иконописные мастерские, стремящиеся, прикрывшись статусом церковной организации,уйти от налогов. А с другой стороны, чтобы образование иконописца не сводилось к навыкам копирования, чтобы человек был и вероучительно подготовлен, смысл иконы понимал и вообще был в мировой культуре укоренен.

Вот все вместе взятое это и есть то, чем занимается Учебный комитет.

— А штат у отдела большой?

— Штат у нас небольшой,но в целом достаточный для Синодального учреждения, — порядка 30 человек, включая технических сотрудников. Ну а «содержательно-мозговая», административно-содержательная часть — порядка 20 человек, — вот они всей этой работой и занимаются.

— Нынешняя система духовного образования вписана в «Болонскую систему»?

— Я ушел бы от термина «Болонская система», потому что он сразу порождает отрицательные коннотации в сознании, что это — нечто иноземно-западное. Я бы сказал в понятных терминах: на сегодня высшее российское образование в основном своем объеме существует в виде двух уровней — бакалавриата и магистратуры. Есть еще и аспирантура, но это уже уровень научной деятельности. Соответственно, исходя из того, что Святейшим Патриархом была поставлена задача, чтобы мы находились в едином поле высшего российского образования, уже давно, до моего прихода в Учебный комитет, был осуществлен переход на бакалавриат и на магистратуру, но с поправками, которые требуются для наших духовных школ.

— Что означает это на практике? Человек заканчивает бакалавриат и на что он имеет право?

— Право на рукоположение. Бакалавриат — это полноценное высшее образование. У нас бакалавриат имеет единое направление — пастырско-богословское. И каждый выпускник бакалавриата, не имеющий канонических препятствий, потенциальный кандидат на священнослужение.

— А что же тогда дает магистратура?

— Магистратура дает следующую, более специализированную, ступень образования. Бакалавры учатся по единому учебному плану, введенному с 2015 года, с минимальной специализацией и минимальной вариативностью. Вариативность, конечно, присутствует,- скажем, в регионах с исламским населением изучают ислам, почти везде есть регионоведение, церковная история своего региона, какие-то другие предметы. Но все-таки вариативность образования на ступни бакалавриата невелика, базовые дисциплины изучаются по единому плану.

А магистратура уже специализированная, — есть церковно-историческое, библейское, богословское, историко-философское, апологетическое, педагогическое направления. Магистратура — это, с одной стороны, кузница педагогических кадров для наших школ, а, с другой, подготовка тех клириков, которые будут работать, служить в городах, где значительный процент вузовской молодежи или людей с высшим образованием, а, значит, они должны быть подкованы, готовы к работе как в высшей, так и в средней школе дополнительно. Магистр с точки зрения канонической не имеет никаких преимуществ перед бакалавром, он просто получает более углубленное образование.

У нас сегодня примерно 10 магистратур в разных учебных заведениях. По решению декабрьского Синода прошлого года, открытие новых магистерских программ будет утверждаться Священным Синодом по представлению Учебного комитета. И Священный Синод тогда же показал, насколько все это будет строго, — в две магистратуры был приостановлен прием — в Тобольскую и Самарскую. По причине общей неудовлетворительности ситуации в этих семинариях. Напротив, в Тамбовской семинарии, была открыта новая магистратура. Они очень хорошо подготовились, и Синод счел возможным открыть магистратуру.

— Тобольская и Самарская семинарии давно уже существуют...

— Исторические. Но общая совокупность наших инспекционных поездок, рейтинг высших духовных учебных заведений побудили Синод принять такое решение.

Поэтому я не стал бы пугаться словами «Болонская система». На сегодня такова система высшего российского образования. В чем наша специфика? В том, что, во-первых, бакалавриат стандартно предполагает обучение четыре года, а у нас есть еще подготовительный курс. Он не входит формально в высшее образование, но для большинства студентов, не кончавших православные гимназии и лицеи или не имеющих предварительного высшего светского образования, вообще как-то «неподкованных» в церковном отношении, этот подготовительный курс является обязательным. Более 80-85% студентов идут не на первый курс непосредственно, а на подготовительный курс. То есть для большинства студентов фактически пятигодичный курс обучения. Отмечу, это важно знать нашим читателям, что все российские семинарии имеют лицензию на ведение высшей образовательной деятельности. Впрочем, по нашим законам по-другому и быть не должно. У нас уже восемь семинарий имеют государственную аккредитацию и выдают диплом государственного образца. Мы стремимся к тому, чтобы лучшие наши семинарии выдавали такие дипломы, которые дают их выпускникам возможность беспрепятственно работать как в высшей, так и в средней школе, вне зависимости от настроения руководства.

— Работать — это значит на какой должности?

— Это значит, что человек, будучи священником, может преподавать те же «Основы православной культуры» или какую-то другую дисциплину в школе или в вузе. Важно, чтобы преподавали молодому поколению не только переучившиеся учительницы русского языка, истории или обществознания, но именно клирики. Это для нас очень важная возможность.

— Сегодня слышны самые разные разговоры и оценки. С одной стороны, говорят о «перепроизводстве» священнослужителей, мол, в таком количестве семинарий нет нужды, скоро выпускники семинарий не будут находить себе места для службы и даже могут стать, как было до революции, горючим материалом социального протеста. Другие говорят, что, напротив, учебных заведений, особенно духовных академий в стране мало. На Ваш взгляд, нынешнее количество Духовных академий и семинарий соответствует церковным нуждам?

— Я начну с высшего звена — с академии. Академии на сегодня формально отличаются от семинарий наличием аспирантуры, кандидатского совета, где могут защищаться кандидатские диссертации, словом, особым акцентом на научно-богословской работе, которая в их стенах может вестись. Понятно, что статус академии — это не просто набор формальных признаков, это сформировавшаяся традиция церковно-научной работы, которую не просто создать. До революции, как мы знаем, в Российской империи было четыре академии: Московская, Санкт-Петербургская, Казанская и Киевская. Сегодня на канонической территории нашей Церкви тоже существуют четыре академии — две в России, одна — в Киеве, одна — в Минске. Минской академии не было до революции, сейчас есть. В Татарстане сегодня ведется активная работа по становлению высшей духовной школы, но это — не однодневный и не одномоментный процесс. Приказом академию не создашь. Хотя, конечно, желательно развивать церковно-научные центры не только в столицах, но и в регионах. Кроме Казанской академии я бы немножко помечтал об академии в Сибири. Восток нашей страны, Зауралье, безусловно, нуждается в особенном внимании и развитии, в том числе и в сфере церковной науки. Хорошо, чтобы там появилось что-нибудь аналогичное Новосибирскому исследовательскому университету, который входит в число лидеров Российского высшего образования. Но этого нельзя сделать, просто послав туда преподавателей и построив для этого какие-то стены...

Что касается семинарий, то этот вопрос, требует внимательного рассмотрения. Сейчас на него нет однозначного ответа. Тем более, я должен говорить об этом вопросе ответственно как глава Учебного комитета. Сегодня меня волнует, скажу так, наличие целого ряда маленьких семинарий с точки зрения разумности распределения церковных средств. Есть случаи, когда на 5-10 учащихся на курсе и соответственно 40-50 человек на всю семинарию нужно содержать штат педагогов вдвое больше, чем учащихся. Затраты церковных средств и усилий тут не всегда адекватны. Тем более, что мы имеем не Ломоносовых на выходе из этих маленьких семинарий. Поэтому сегодня стоит вопрос о реструктуризации, особенно в отношении тех семинарий, которые не показывают хороших результатов по итогам обучения. Тут вопрос не только в количестве обучающихся, но и в том, какие на выходе будут знания, ведь знания — это то, что можно проверить. Уровень духовности студента — это не то, что однозначно можно оценить, хотя никто не забывает, что наша цель — не только образовать, но и воспитать будущего пастыря. Но есть вещи, которые можно пощупать и потрогать, а есть, которые вот так с очевидностью никакими инспекциями и проверками не выявишь. Хотя, конечно, определенное впечатление создается. Но если человек на выходе из семинарии перебивается с двойки на тройку — это ведь показывает его отношение к своему служению. В редких случаях это — вопрос какой-то малоспособности учащегося. Значительно чаще — это взгляд такой: кадилом я буду махать, простым вещам я научился, а остальное мне ничего и не нужно. Ну и куда поведет такой пастырь паству?!

У нас все семинарии распределены по соответствующим группам в соответствии с рейтингом. Вопрос о закрытии семинарий, имеющих низкий рейтинг, пока не ставится, но вопрос об ограничении их деятельности стоит. В отношении ряда семинарий Священный Синод уже принимал решение запретить прием на сектор заочного обучения, чтобы руководство семинарий все силы направило на исправление ситуации на главном отделении — очном. Не исключаю, что могут быть приняты решения (они сейчас в стадии рассмотрения) разрешающие некоторым школам подготовку только приходских специалистов, но не священнослужителей, исключить у них пастырский профиль. Это возможно. Тогда семинария превратится в среднее специальное заведение, которое будет готовить молодежных и социальных работников, катехизаторов, но не священнослужителей. Выпускники таких заведений смогут поступать в полноценные семинарии, где будут доучиваться, но только лучшие выпускники. Не исключаю, что такое решение может быть принято в отношениитех семинарий, которые сегодня замыкают рейтинг.

— Вы вспомнили о Казанской духовной академии, имевшей богатые традиции в подготовке миссионеров для Востока. Насколько мне известно, некоторое время назад обсуждался вопрос о ее возрождении. Сейчас вроде разговоры прекратились. Стоит сегодня вопрос о возрождении Академии в Казани или нет?

— Работа ведется. Мы находимся в тесном взаимодействии с правящим архиереем и с руководством семинарии. И пришли к пониманию, что следующий шаг, который следует предпринять в Казани, — это государственная аккредитация семинарии. Это требует немалых усилий с точки зрения подготовки как кадровой, так и материальной, учебно-методической. Соответственно, в процессе этой подготовки может быть приближен и будущий, чаемый митрополитом Феофаном и администрацией семинарии, статус академии. Но повторю, он должен естественно родиться. Святейший Патриарх Кирилл требует от нас действовать по принципу: сначала — содержание, а потом — вывеска. Некоторые говорят: дайте нам вывеску семинарии и под это у нас будут и студенты, и губернатор нам даст помещение. Мы говорим: нет, сначала докажите, что вы соответствуете уровню высшего учебного заведения, а потом может быть вывеска.

— Вы отметили, что в ведении Учебного комитета входят курсы повышения квалификации духовенства. Святейший Патриарх Кирилл постоянно говорит о необходимости повышения образовательного ценза духовенства. Как решается эта проблема? Сегодня все священнослужители имеют высшее духовное образование?

— Пока у нас не все священнослужители имеют полноценное духовное образование. Именно поэтому сохраняется актуальность секторов заочного обучения. От получения образования освобождены только престарелые клирики, которым учиться затруднительно. Священным Синодом принято решение, которое последовательно проводится в жизнь, что в случае, если речь идет о рукоположении человека, не удовлетворяющего образовательным критериям, скажем, в диаконы (обычно он должен учиться на последнем или, минимум, на третьем курсе семинарии), то это может быть осуществлено только через Комиссию по рукоположениям, которую возглавляет Управляющий делами Московский Патриархии, а в ее состав по должности входит председатель Учебного комитета. В эту комиссию стекаются прошения всех архиереев, в которых аргументируется, почему такой-то человек в силу каких-то особенных обстоятельств может быть рукоположен, не имея достаточного образовательного уровня. Теперь, когда все это стекается в центр, это не происходит бесконтрольно, кроме того, архиерей обязуется проследить, чтобы человек получил все-таки образование. Сейчас не бывает такого, чтобы рукоположили без соответствующего образовательного ценза и забыли.

Когда мы говорим о курсах повышения квалификации, то речь идет о тех клириках, которые уже имеют высшее образование, но чтобы они не выпадали из контекста реалий современной церковной жизни, каких-то актуальных тем, которые необходимо знать современному священнику, они должны повышать свою квалификацию. Сейчас действует такой порядок: повышение квалификации происходит один раз в 7 лет, до достижения,конечно, преклонного возраста.

— Разработаны специальные программы?

— Да. При этом они имеют как обязательную часть, так и разрабатываемуюсамой епархией, исходя из местных условий, специфики и наличия кадров. Но и эта местная часть программы согласуется с нами. В наших российских реалиях это очень важно. Во-первых, у всех есть ощущение, что они не сами по себе где-то варятся в своем дальнем углу. Во-вторых, это побуждает к ответственности, — не просто так собрались, о чем-то поговорили, выдали диплом и разъехались. Это в любой момент может быть востребовано и церковным центром.

Кстати, у нас происходит постепенная замена секторов заочного обучения дистанционным образованием, которое подразумевает значительную большую степень контакта между преподавателем и учащимся, еженедельное выполнение работ, тестов, написание проверочных заданий. Это непростая и новая для нас сфера деятельности. Но сейчас, прежде всего, на базе Московской духовной академии эти электронные дистанционные курсы прописываются. Уже не только в Москве, но еще в четырех семинариях они начали реализовываться, заменяя собой привычные сектора заочного обучения. В среднесрочной перспективе полноценное дистанционное образование должно прийти на замену нашим сегодняшним секторам заочного обучения.

— То есть, большая степень возможности контактов по сравнению с заочниками.

— Конечно, ведь заочник приезжает два раза в год на сессию, сдает экзамены, слушает установочные лекции и уезжает. А здесь постоянно в интернет-режиме, сейчас же ведь уже не найти клирика, который не умел бы пользоваться интернетом. Если и есть такие священнослужители, то уж его матушка точно знает, как пользоваться.

— Дистанционное обучение не вытесняет очное обучение?

— Нет. Мы, безусловно, делаем акцент на очном обучении как на главном. Для кого предлагается дистанционное обучение? Для тех клириков, которые уже рукоположены, но им надо доучиться, особенно, когда речь идет об удаленных епархиях. Таких по-прежнему немало. Есть случаи, когда кандидаты в священнослужители, которых стоит рекомендовать в духовные школы, связаны социальными обязательствами, старше по возрасту, имеют многодетные семьи, несут государеву службу или выполняют обязанности в обществе, — всем им нужно дать возможность получения образования.

— 30 января был создан Академический докторский совет, который, как Вы сообщали, начнет функционировать с нового учебного года. Расскажите подробнее, чем вызвана необходимость его учреждения и на базе какого учебного заведения он будет существовать?

— Начну со второй части вопроса. Его равноправными учредителями являются три академии — Московская, Минская, Санкт-Петербургская. Количество представителей от них разнится, потому что у них разное количество докторов, причем, некоторые их них задействованы уже в общецерковном докторском совете. Мы полагаем, что защита докторских диссертаций может проходить по очереди на базе одной из трех академий. В ближайшие дни, когда интервью это появится, Святейшему Патриарху будет представлено положение о докторском совете, (первоначальный персональный состав уже утвержден) и кандидатуры председателя, заместителя, секретарей совета. После того, как положение будет утверждено Святейшим Патриархом, можно будет начинать практическую деятельность.

Иногда спрашивают — зачем нужен второй совет? Сравним ситуацию со светским высшим образованием. Нас же не удивляет, что есть докторские советы и в Московском университете, и Петербургском, и в других крупнейших вузах. Создание еще одного совета, несомненно, приведет: а) к конкуренции (в хорошем смысле) между докторскими советами; б) к большей открытости и стимулированию написания докторских диссертаций, к большей вариативности в работе над темами. При этом Академический докторский совет может быть в каком-то смысле психологически проще для тех кандидатов, которые выйдут из нашей системы высшего духовного образования.

А доктора наук нам очень нужны в системе духовного образования, нам не хватает докторских сил в наших семинариях по необходимым параметрам. Сейчас их замещают приглашаемые уважаемые, достойные доктора философии, филологии, юриспруденции, культурологии. Но понятно, что профиль духовной школы — это церковная история, богословие, церковное право. Нам нужно здесь растить своих специалистов, создавать свои научные школы. И я думаю, что создание второго докторского совета должно по замыслу повести к увеличению количества докторских диссертаций и к повышению их качества.

— В состав Совета будут входить и светские ученые?

— В него входят, как я говорил, представители трех академий как базовых учебных заведений, но определенный процент участников может быть и из других учебных заведений. Сегодня там представлены те доктора наук, которые трудятся в ряде региональных семинарий. Ну, а из светских вузов пока отдельно представлен только Московский государственный университет, кафедра церковной истории, которую возглавляет архимандрит Филипп (Симонов). Что не исключает расширения представительства других вузов по мере развития работы докторского совета.

— Будут ли котироваться в научной среде докторские диссертации, присваиваемые советом?

— Сегодня в отношении диссертаций у нас есть два направления развития. Есть ВАКовский совет по теологии, где защищаются диссертации теологической тематики. У нас уже есть прецедент защиты отца Павла Хондзинского, который столкнулся с надуманным сопротивлением со стороны наших биологов-дарвинистов, тем не менее, диссертация была защищена. На подходе там другие диссертации.

Но чем для нас важен наш внутренний совет по богословию, наши кандидатские степени по богословию и докторский совет? Когда государство в лице соответствующих инстанций оценивает наши высшие учебные заведения, то одним из критериев является наличие «остепененных» преподавателей, -их должно быть не менее 60%. Для наших семинарий и академий государство признает наши степени в качестве действительных, наших докторов в качестве докторов. Это одна сторона вопроса.

Вторая сторона вопроса, качество защищаемых диссертаций, от этого, прежде всего, будет зависеть авторитет Совета. Могу сказать, что требования к докторским диссертациям у нас ничуть не ниже, чем в светских советах, — это и 15 публикаций в ВАКовских журналах, и наличие соответствующей учебной и научной деятельности, и многое другое, что требуется от нашего претендента на степень доктора.

Кстати, на днях состоялись две защиты степеней докторов наук в общецерковной аспирантуре и докторантуре. Это был абсолютный прецедент. Никогда еще не было в один день двух последовательных защит. Причем, это были представители не центральных семинарий — оба соискателя представляли Коломну: протоиерей Вадим Смирнов и иеромонах Тимофей (Ясеницкий). Ониподготовили интересные, глубокие и чрезвычайно актуальные работы. У одного диссертация посвящена вопросу понимания первенства в православной экклесиологии, а у второго — истории греко-католической церкви на Украине в ХХ веке. И та и другая тема — сейчас нерв нашей действительности. Но работы начинали готовиться 8-9 лет тому назад. Кто мог знать тогда, что это будет столь актуально?! Ну, допустим, греко-католики уже тогда были для нас больной темой, но знать, что вопрос первенства в мировом православии станет столь жестко, никто не мог. А теперь, в том числе для обоснования нашей официальной церковной позиции, собрана прекрасная аргументация и фактологическая база, которую можно использовать. Так церковная наука служит и общецерковной пользе.

— А в каких ВАКовских журналах могут публиковаться священнослужители?

— Есть довольно большой список ВАКовских журналов, куда докторанты на общих основаниях подают свои статьи, которые рассматриваются редколлегиями. В добавление к этим журналам у нас есть собственный список церковных изданий, которые признаются Советом. Правда, церковных публикаций нужно побольше, чем ВАКовских, например, три церковных публикации засчитываются за одну ВАКовскую. Но этот путь есть.

Могут быть ситуации, когда тема работы столь специфична, что нет светского издания, где можно было бы опубликовать по ней статьи. Предположим, таких затруднений нет по тематике церковной истории или церковного права, а вот по богословию такие затруднения, конечно, могут быть. Трудно сыскать философского направления журнал, где вопросы догматики или сравнительного богословия охотно взяли бы в качестве публикации. Для этих случаев есть список наших церковных журналов, он вывешен на всех наших ресурсах. Докторанты и кандидаты уж точно знают, где можно публиковаться. Так что в общем я бы не сказал, что эта проблема сейчас стоит остро. Где опубликовать работы будущие кандидаты и доктора знают, им помогут, подскажут, соединят с редакцией.

— А есть ли случаи отказа в публикации из-за того, что автор — священнослужитель?

— Не знаю ни одного такого случая! Более того, если такого рода аргументация по этому критерию будет иметь место, мы будем очень жестко реагировать и обращаться к нашим государственным коллегам. Но, повторю, на сегодня так проблема не стоит. Бывают отказы по причине невысокого качества предложенных текстов. Но здесь дело другое, тут что священнослужитель, что светский соискатель — не имеет значения. Здесь надо принимать, если это объективная оценка.

— И если редакция в состоянии разобраться в специфических богословских вопросах...

— Да, в специфически богословских вопросах разобраться непросто, но у нас пока не так уж и много диссертаций чисто богословских. В вопросах патрологии, церковной истории, церковного права могут разобраться специалисты в сопредельных дисциплинах византинистике, философии и так далее. Основательность публикации оценить могут.

— Коснемся немного другой темы. Преподаватели светских вузов часто сетуют на низкий уровень знаний абитуриентов, по их отзывам в вузы все чаще приходит молодежь с крайне низким умственным и культурным уровнем. Подобная тенденция касается семинарий? Или к вам приходят другие абитуриенты?

— Нет, к нам приходят те же молодые российские мальчики — русские и других национальностей, населяющих нашу Родину, — которые выходят из наших российских школ, а не с луны к нам сваливаются, и живут в начале ХХI века. Я здесь выделил бы в качестве главной не проблему пресловутого ЕГЭ, в котором есть, на мой взгляд, плюсы и минусы (тут отдельная тема для рассуждения), а катастрофическое влияние интернета и гаджетов на сознание молодых людей. Речь даже не о «промывании мозгов», хотя, конечно, интернет-зависимый человек теряет способность самостоятельно мыслить и становится управляемым. Речь о том, что у людей просто атрофируется способность длительного чтения, то есть дольше объема экрана человеку уже прочитать трудно, не перейдя по ссылке, у него не концентрируется внимание. Так чтобы час, полтора, два читать книгу, конспектируя и самостоятельно делая по ней сноски, — этот навык приходится прививать часто в самой семинарии, из школы учащиеся его не выносят. Влияние интернет- и компьютерных технологий, современных гаджетовна понижение ментальных способностей выпускников школ нельзя не заметить. Увы.

— А вопросы духовной цензуры входят в компетенцию Учебного комитета или нет? К примеру, многих смущает, когда от представителей учебно-духовной корпорации они слышат какие-то сомнительные идеи, например, призывы оправдать предателя генерала Власова. Это ведь дискредитирует Церковь в глазах государства и общества.

— Публикации в виде книг проходят рассмотрение не в нашем Синодальном учреждении, а в Издательском Совете, где есть соответствующая коллегия. Туда входят и представители Учебного комитета. Когда я был первым заместителем, то я там больше 10 лет работал, трудился в этой коллегии, а теперь Учебный комитет там представляет мой заместитель — протоиерей Валентин Васечко.

Если говорить о каких-то высказываниях в общественном пространстве, винтернет-публикация и проч., то это — компетенция самих духовных школ, их администраций. Если это становится предметом внимания Священноначалия, тогда может подключиться и Учебный комитет. Но принципиально это — забота самих администраций.

Соглашаясь или не соглашаясь с церковно-общественной, церковно-исторической позицией тех или иных преподавателей наших духовных учебных заведений, мы, в первую очередь, должны думать о том, чтобы удержать кадры, которые при специфике взглядов являются основательными церковными учеными и хорошими преподавателями. И не вытеснять, и без того не многочисленных, церковнообразованных людей в сферы околоцерковной оппозиции. Мы видим, как люди, теряющие те или иные должности, часто в своих взглядах быстро маргинализируются, и какие-то сдерживающие центры, которые ранее у них до какой-то степени работали, вдруг начинают отказывать. Здесь можно вспомнить клириков и мирян, которые занимали те или иные церковные должности. Ну и приносит ли это пользу Церкви? Для меня это, как минимум, вопрос. С одной стороны, не здорово, когда человек работает «с фигой в кармане», занимает церковную должность, а при этом имеет какие-то свои взгляды, я сказал бы даже «взглядики». А с другой стороны, он работал-работал, а теперь начинает приносить очевидный вред. Можно вспомнить разных людей, которые занимали разные церковные должности, не хочу называть фамилий.

— Я понимаю, о ком идет речь. Конечно, это сложный вопрос. Но тут уместно вспомнить, к примеру, дореволюционных обновленцев. Они ведь не с бухты-барахты сделались обновленцами. Они были внутри Церкви и пропагандировали свои сомнительные взгляды, а Священноначалие не реагировало на это. А когда Церковь оказалась в трудных условиях, то они начали действовать открыто.

— Тема обновленчества — отдельный разговор. Непростой, потому что всякого рода движения, типа священника Петрова и проч., были неким аналогом будущей католической «теологии освобождения» — выступление за предельную социальную активность Церкви. Но была и другая группа, выступавшая за богослужебные канонические реформы, — это несколько другое направление. Близкие позиции до революции занимал и будущий Патриарх Сергий по ряду вопросов. Неслучайно на какое-то недолгое время он оказался среди обновленцев.

— До революции он ведь был одним из организаторов религиозных философских чтений.

— Да. И судьбы их различны, и оценивать их нужно конкретно. Иной раз, когда говорят об обновленчестве, представляют какое-то чудище, коллаборационисты с большевистской властью, готовые предать и веру, и каноны церковные. Все было сложнее.

— Последний вопрос: какие еще реформы стоят в повестке дня Учебного комитета?

— Слово «реформа» мне внутренне очень антипатично... Я — за постепенное эволюционное естественное развитие, но при этом за развитие, а не за стагнацию.

Иной раз приходится слышать стенания: ах, как было хорошо 20 или 30 лет назад в духовной школе. Нам нужно понимать, что невозможно вернуться в ту реку. Я больше 30 лет, с 1985 года, в системе духовного образования, в качестве студента, преподавателя, клирика, а затем и работника синодального учреждения. Да, было очень много хорошего в наших школах, когда было три семинарии и две академии. Но мы не можем вернуться в ту реальность, — это был другой мир. Точно также, как Советский Союз того времени был другим миром по отношению к реальности современной России. Так невозможно духовные школы вернуть в ту ситуацию. Было как хорошее, так и плохое, но тогдашняя ситуация и нынешняя — совершенно различны.

Поэтому нам нужны не столько какие-то новые преобразования, сколько последовательное доведение до логического конца тех решений Священноначалия, который реализует Учебный комитет. Ведь мы, по сути дела, ведомство, которое реализует поставленные задачи, предоставляет аналитику, предлагает варианты решений и реализует то, что определяет Священноначалие на Высшем Церковном Совете или Священном Синоде.

Очень хотелось бы увидеть, как у нас регенты и иконописцы станут готовиться систематически и серьезно.

Очень хотелось бы дожить до момента, когда у нас все клирики, за какими-то особенными исключениями — академик РАН или министры культуры и образования — будут рукополагаться в священный сан, предварительно получив духовное образование.

Очень хотелось бы увидеть, когда государство поймет (а мы сможем ему это показать!), что уровень наших высших духовных учебных заведений таков, что необходимо признать все их дипломы в качестве равноценных дипломов светских вузов.

Очень хотелось бы добиться того, чтобы разного рода нравственные и канонические нестроения, которые у нас встречаются порой в духовной школе, встречали бы нулевую терпимость. И чтобы человек, преступивший этические нормы православного христианина, священнослужителя не мог быть членом администрации или преподавателем в духовной школе, не надеялся бы там оказаться.

Я думаю, что сейчас мы должны говорить не об очередном витке преобразований, а о последовательном проведении той линии, которая была определена Священноначалием, Святейшим Патриархом. О стабильном поступательном развитии в этом направлении.

Беседовал Анатолий Степанов

«Русская народная линия»/Патриархия.ru