Вологодская земля прославилась своими обителями, по числу которых ее сравнивали с Фиваидой Египетской — местом подвигов раннехристианского монашества. Поэтому она и получила название Северной Фиваиды. До революции на территории Вологодской губернии было более 100 монастырей. В годы советского лихолетья их постигла печальная участь. Как сегодня восстанавливаются святыни и развивается в них монашеская жизнь, в какой степени помогает архиерею его личный опыт, полученный в монастырских стенах, — об этом и многом другом мы беседовали с митрополитом Вологодским и Кирилловским Игнатием.
«Я был просто поражен, что это есть — это сохранилось!»
— Владыка, давайте начнем разговор с Вашего приезда на Вологодчину летом 2014 года в качестве правящего архиерея. Вы волновались, получив назначение на древнюю кафедру, в северный край, где подвизалось множество преподобных? И каково было первое впечатление от знакомства с этой землей?
— Уточню: на Вологодской земле подвизались 117 преподобных. А были еще святители, благоверные, блаженные. Вот такой сонм святых! Относительно волнения — я всегда волновался и волнуюсь, получая новое назначение. Помню, когда меня избрали архиереем и назначили в Шахтинскую епархию, я ехал туда и думал: только что был священником, а теперь предстоит нести ответственность за целую епархию! Хотя, находясь рядом с архиепископом Рязанским и Касимовским Павлом (нынешним митрополитом Минским и Заславским, Патриаршим экзархом всея Беларуси), я видел, как он управляет епархией, но это совершенно другое. Ведь тогда в любой момент можно было прийти к владыке за советом — спросить, что мне следует сделать в своей священнической жизни. А тут, получается, я сам стал правящим архиереем и решения теперь надо будет принимать самому. Что и говорить, сильно волновался! Тем не менее сейчас чувство удовлетворения вызывает тот факт, что в Шахтинской епархии (новообразованной — вошедшей в состав Донской митрополии) за неполных три года удалось открыть около 65 храмов. На Вологодчину я уже отправлялся с куда меньшим волнением. Во-первых, определенный управленческий опыт уже появился. Во-вторых, я понимал, что еду в епархию, которая существует много веков. А на месте я увидел, что культура, быт, менталитет здесь совершенно иные, чем на Ростовской земле. Чтобы понять душу северного народа, надо в этом крае пожить. С ходу не получится. Но когда поживешь и сердцем прикоснешься к ментальности северян, тогда становится все понятно.
Если говорить о впечатлениях того периода, меня в первую очередь поразил Спасо-Прилуцкий Димитриев мужской монастырь, игуменом которого я сейчас являюсь. Это обитель XIV века, где под спудом почивают мощи ее основателя — преподобного Димитрия Прилуцкого, современника и сомолитвенника преподобного Сергия Радонежского. В день приезда, под праздник Святой Троицы я совершил здесь первое свое богослужение на Вологодской земле — всенощное бдение. В Ростовской области, откуда я приехал на новое место назначения, храмов почти не осталось, да и не было таких древних святынь. Потом, на следующий день, я служил Литургию со своим предшественником владыкой Максимилианом в Софийском соборе, построенном Иваном Грозным в XVI веке и очень похожим на Успенский собор Московского Кремля. Старинные фрески на стенах и сводах… На колокольне родные колокола — с тех времен. И когда они начинают бить, появляется чувство, что звон идет из глубины веков. Я был просто поражен, что это есть — это сохранилось! Сохранился дух древней Руси. Он ощущается в первую очередь в наследии преподобных, в архитектуре, в культуре и в самом быту. Это надо увидеть — передать словами невозможно. Потом, конечно, ко всему привыкаешь и тебе кажется, что так оно и должно быть. Но посещая какую-то другую епархию, приходишь к мысли: пусть даже она с материальной точки зрения более состоятельна, пусть имеет больше возможностей восстановить святыни или построить новые храмы, но богатое духовное наследие Вологодской земли стоит гораздо дороже.
Как монастырский опыт архиерея помогает открывать обители
— Ваше Высокопреосвященство, мы постоянно видим свидетельства тому, что стремление к идеалам монашеской жизни — это не «отголоски прошлого», а потребность души наших современников, решивших целиком и полностью посвятить себя служению Богу. Так, например, пять лет назад на Вологодской земле было открыто для монашеского братства четыре монастыря. Сегодня их одиннадцать. Плюс архиерейские подворья. Хотелось бы услышать, насколько Ваш монастырский опыт, полученный в молодые годы, помогает в процессе возрождения обителей во вверенном Вам церковном уделе?
— Мое священническое служение, действительно, началось в монастыре. Точнее, в духовном училище, преобразованном позже в семинарию. Находилось оно в Рязанском кремле, в исторических зданиях братского и настоятельского корпуса тогда еще не открытого монастыря. После окончания Санкт-Петербургской духовной академии я нес послушание проректора по воспитательной части в училище, затем — первого проректора в семинарии. Когда Спасо-Преображенский монастырь открыли, меня туда сразу назначили наместником. Мы с семинарией существовали и не слитно, и не раздельно, если можно так выразиться, а наличие духовной школы помогало монастырю решить многие вопросы по богослужению, по пению. Мы старались, чтобы богослужение совершалось чинно, и самое главное — чтобы священники были расположены заниматься с людьми. На территории Рязанского кремля находится кафедральный собор и приходские храмы. Несмотря на это наш монастырский храм всегда был полон. Ведь как говорят в народе, к пустому колодцу за водой не ходят. Хотя наши священнослужители были молоды (скажем так: относительно молоды), они внимательно относились к нуждам верующих, которые приходили к нам, считая семинарию и монастырь родной семьей. Если у кого-то из прихожан случалась беда, мы все подключались, помогали, поддерживали. В последний путь провожали человека как члена нашей большой православной семьи.
— Вспоминаете то время?
— Вы знаете, столько изменений произошло в моей жизни, и все развивается так динамично, что я даже не успеваю мысленно возвращаться назад. Но должен сказать: я прекрасно осознаю, что игуменство в монастыре дало мне колоссальный опыт. Это для архиерея важно — хорошо знать уклад монастырской жизни, монастырский устав. Не только юридический, но и внутренний — с его особенностями, связанными с бытом, монашеской дисциплиной. Объезжая теперь разрушенные или полуразрушенные монастыри, я понимаю, как и что в первую очередь надо там обустроить, чтобы на месте оскверненных святынь возобновилась монашеская жизнь и была она полнокровной. Нужны помещения, где монашествующие могли бы молиться, могли бы жить. Нужны — прежде всего — люди. Сперва мы открывали архиерейские подворья. Затем насельники добавлялись, и видя, что община монашеская состоялась, я подавал прошение на имя Святейшего Патриарха для рассмотрения вопроса Священным Синодом об открытии монастыря. Приезжали члены Инспекционной комиссии Синодального отдела по монастырям и монашеству, чтобы ознакомиться с ситуацией, увидеть жизнь общины, посмотреть, есть ли условия для монашеской жизни. По итогам поездки ими составлялся рапорт. Слава Богу, пока ни одного отказа не было. В нынешнем году два архиерейских подворья были преобразованы в самостоятельные монастыри: Нило-Сорская пустынь и Заоникиева Богородице-Владимирская мужская пустынь. Еще ряд монастырей на Вологодчине, которые сейчас находятся в статусе архиерейского подворья, готовятся к открытию.
О «кузнице кадров», Первосвятительском визите и родительских молитвах
— Ваше Высокопреосвященство, одна из сложнейших проблем — найти человека, который мог бы и стены обители созидать, и быть примером смиренномудрия и любви для монашеской общины. Как Вы ее решаете?
— Действительно, в условиях нашего информационного потока очень трудно найти людей, готовых отказаться от всего мирского. Тем не менее с Божией помощью они находятся — я их специально не ищу, сами приходят. Число монашествующих у нас за эти годы возросло на 65 человек. В июне 2014 года их было 24, сейчас — 89. Что касается игуменов, наместников, то «кузницей кадров» стал Спасо-Прилуцкий Димитриев монастырь. Насельники несли свой монашеский подвиг под сводами замечательных храмов монастыря и жили жизнью обители, которая находится в городе, на виду у архиерея, и отличается от Ферапонтова мужского монастыря и Успенского Кирилло-Белозерского отсутствием светской музейной деятельности. Здесь тоже одно время располагался филиал музея, однако сейчас это полностью монастырские помещения, благодаря чему появился свой быт, свой микроклимат. Многие насельники монастыря закончили Вологодскую духовную семинарию и получили хороший монашеский опыт. Эти люди наглядно видели, как управлять монастырем, как общаться с братией, трудниками, паломниками, поэтому после их назначения в открывающиеся монастыри они шли туда, имея столь ценный багаж. Конечно, им трудно. Большой проблемой является восстановление святынь, которые не просто какие-то здания, а памятники архитектуры федерального или регионального значения, требующие вдумчивого подхода и серьезных материальных средств. Даже сделать проект — это немалые деньги! Все же здания мы потихонечку восстанавливаем, и люди туда приходят.
— Но пока что в большинстве своем северные монастыри немногочисленны?
— Знаете, в монастырях, где братии немного, легче начать подлинный монашеский подвиг. Кроме того, я не стал бы делить монастыри на малочисленные и многочисленные по следующей причине. Вспомним, что преподобные Сергий Радонежский, Димитрий Прилуцкий, Кирилл Белозерский приходили на места для уединенной молитвы — кто-то сам, кто-то с учеником, — а потом все обрастало братией. Даст Бог, и у нас такое произойдет в наших обителях, основанных подвижниками. Уже сегодня столько людей приходит в монастырские храмы на службы! Мы хотим там служить, и люди хотят, чтобы в этих святых для Вологодчины местах проходили богослужения.
— Владыка, а что Вы можете сказать по поводу музейного соседства в Ферапонтовом и Кирилло-Белозерском монастырях?
— Мы не против музеев, но мы за то, чтобы монастырские стены заключали в себе ту жизнь, для которой они предназначались. Можно вполне мирно сосуществовать с музеями, однако во всем должна быть определенная мера разумности. Нельзя, чтобы монастырь являл собой сплошной музей, без действующих храмов. При решении вопроса о передаче нам Ферапонтовой обители, имеющей большое значение в истории Русской Православной Церкви и всей России, внесенной ЮНЕСКО в список Всемирного наследия, — было сопротивление. Но Господь все устраивает. В июне 2018 года, в ходе Первосвятительского визита в Вологодскую митрополию Святейший Патриарх Кирилл посетил архиерейское подворье «Ферапонтов монастырь», расположенное на территории исторического Ферапонтова Белозерского Богородице-Рождественского монастыря. Общаясь с духовенством Вологодской епархии во время осмотра фресок Дионисия, он рассказал, как в 1969 году, будучи иеромонахом, пытался впервые увидеть их, приплыл на теплоходе из Ленинграда и очень сложно (часть пути — пешком, часть — используя попутную технику) добирался до Ферапонтова монастыря. Наконец добрался, с трепетом подошел к храму, храм был закрыт. Нашел музейного смотрителя и сказал, что хотел бы посмотреть фрески. Его не пустили. Сказали, что если открыть дверь, туда проникнет воздух с улицы и фрески разрушатся.
Патриарх приезжал к нам в июне 2018 года, а в октябре того же года решением Священного Синода Ферапонтов монастырь был открыт. Также после визита Святейшего Владыки часть помещений, которые мы просили, нам вернули. Это касается Кирилло-Белозерского монастыря, который Патриарх назвал самым величественным и по размерам, и по состоянию крепостной стены, и по соборным постройкам, добавив при этом, что ничего более грандиозного он не видел. Братия на момент приезда Его Святейшества находилась в чрезвычайно стесненных обстоятельствах. Сейчас мы там немножечко расширяемся. В заключительной фазе находится решение по передаче нам в пользование дополнительных площадей в Ферапонтовом монастыре. Не могу не сказать, что нынешним летом свершилось знаковое для этой древней обители событие. В нее для постоянного пребывания была доставлена часть мощей преподобного Ферапонта Белозерского, Можайского, Лужецкого чудотворца. На Вологодской земле святой основал вместе со своим товарищем преподобным Кириллом Кирилло-Белозерский Успенский монастырь. Через какое-то время, перейдя на новое место подвигов, он основал Ферапонтов Белозерский Богородице-Рождественский монастырь. Затем, по просьбе великого князя Андрея Димитриевича, сына святого благоверного князя Димитрия Донского, создал в Можайске Лужецкую Рождества Богородицы обитель, где почивают его мощи. Но преподобный всей душой хотел вернуться в свой северный монастырь, и его желание спустя века сбылось.
Если вспомнить Первосвятительский визит Святейшего Патриарха на Вологодчину, то из монастырей он еще посетил Спасо-Прилуцкий. В новостях сообщалось, что высокий гость также интересовался деятельностью Вологодской духовной семинарии, расположенной в стенах этой обители и имеющей статус высшего учебного заведения Русской Православной Церкви. Владыка, Вы ректор семинарии, плотно общаетесь со студентами, чувствуете их настроение. На Ваш взгляд, привлекает ли кого-то из них монашеская стезя?
Начну с того, что за годы служения в Вологодской области я совершил более 130 хиротоний, что, полагаю, вряд ли было бы возможным, не будь у нас семинарии. Это и белое духовенство, и монашествующие. Причем многие из обучавшихся в семинарии и принявших постриг несут сейчас серьезные ответственные послушания в монастырях на Вологодчине. Семинария находится под сводами монастыря — и чтобы в ней не нашлось желающих принять монашество? Я такого не встречал! Желающие есть и будут, поверьте. Слава Богу, немало людей хочет получить духовное образование. К нам приезжают учиться из разных регионов: Санкт-Петербурга и Москвы, Архангельской, Новгородской, Костромской, Ростовской, Рязанской и других областей. И конечно же, в семинарии учатся представители всех епархий нашей митрополии — Вологодской, Череповецкой, Великоустюжской. Кто-то из студентов выбрал очную форму обучения, кто-то — заочную. На сегодняшний момент число учащихся составляет более 400 человек. Помимо бакалавриата, в семинарии есть катехизаторское и регентское отделения.
— Ваше Высокопреосвященство, поскольку мы заговорили о духовном образовании, хотелось бы узнать, что дала Вам Санкт-Петербургская духовная академия, которую Вы закончили 17 лет назад?
— Она является для меня неким эталоном, потому что мой папа учился в Ленинградской духовной семинарии и рассказывал нам, детям, о своем первом сильном духовном опыте, когда у него, молодого человека лет двадцати с небольшим, произошла серьезная встреча с Богом. Для меня его рассказ явил какую-то особую ниточку в жизни, связавшую мои мысли с духовными школами города на Неве. Я думал, что если я попаду туда, испытаю то же самое — как папа… Ленинградские духовные школы во время папиной учебы находились под опекой митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима (Ротова), для которого очень важно было, чтобы из семинарии и академии выпускались достойные кадры. Ведь после хрущевских гонений на верующих наступили брежневские гонения. Как видно из целого ряда материалов, посвященных эпохе «застоя», внешне они не принимали формы открытого противостояния — нет, они характеризовались более тонкой и разнообразной организацией. Но несмотря на существование государственного атеистического пресса, владыка Никодим сумел дать сильный импульс духовному образованию. Выпускников духовной школы готовили к активной церковной деятельности на всех ее поприщах. И мы хорошо знаем выпускников той эпохи, которые так много сделали в нашей Церкви и продолжают делать. Должен сказать, что, помимо папы, там учились трое моих дядей и два родных брата. И для меня Санкт-Петербургская духовная академия стала школой, давшей мне практически всё. Конечно, какая-то первоначальная база уже была — я люблю Рязанское духовное училище, люблю Самарскую духовную семинарию, которые закончил, но духовная академия научила меня многому из того, чего нет ни в училище, ни в семинарии.
— И такой вопрос, Владыка. Сегодня к Вашему архипастырскому служению на Вологодской земле, которую, судя по Вашим рассказам, Вы полюбили всей душой, добавилось другое, с высочайшим уровнем ответственности. Чуть менее полугода назад решением Священного Синода Вы были назначены председателем Финансово-хозяйственного управления Московского Патриархата. Жизнь стала еще динамичнее. Скажите, Вы чувствуете силу родительской молитвы в своих напряженных буднях и праздниках?
— Всегда чувствую. И папину молитву, и мамину. У меня есть два брата — оба они священники; есть сестра, которая замужем за священником. Отец, я знаю, за всех нас молится и днем, и ночью, спит он немного. Читает как минимум акафист Ангелу-хранителю за каждого из нас. Служит папа настоятелем в сельском храме Подмосковья. Когда я был помоложе и предстояло сдавать какой-то сложный экзамен, звонил домой — просил помолиться. Сейчас уже совесть не позволяет просить усиленных молитв. Даже когда заболею, стараюсь не беспокоить родителей. А вообще многое в моей жизни свершилось по родительским молитвам.
Беседовала Нина Ставицкая
Синодальный отдел по монастырям и монашеству/Патриархия.ru
