Статья советника председателя Государственной Думы Российской Федерации, заместителя главы Всемирного русского народного собора, первого заместителя председателя Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, профессора философского факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова,доктора политических наук А.В. Щипкова.
В России греко-протестантизм находится в поле зрения церковной общественности с 2018 года. Это течение является идеологическим проектом либеральных групп, которые играют в мировом Православии роль своеобразной псевдоморфозы. Оно, подобно троянскому коню, отстаивает идею трансформации не только православного богословия, но и самого церковного устроения в греко-протестантском духе.
Предыстория
Греко-протестантизм представляет собой комплекс идей секуляризированной протестантской этики, соединенный с символическим языком Православия и повторяющий его внешнюю культурную форму, но, тем не менее сформированный под влиянием секуляризма и неолиберальной идеологии.
Определяющую роль в этом формировании сыграло радикал-модернистское учение Константинопольского Патриархата о «греческом этосе Православия», утверждающего, что православные всего мира должны следовать эталонам этого этоса, сформированного исключительно в поле исторического эллинизма. Ведущую роль здесь играют греческие модернистские богословы, проживающие в США и находящиеся под влиянием американского протестантизма и американской внешней политики. В России эти идеи вторичны, их активно пропагандируют ведомые теологи, находящиеся в интеллектуальной зависимости от своих американских учителей.
Последним событием в рамках греко-протестантской тенденции стала новая версия модернистского «богословия после», привязанная к событиям коронавирусной пандемии. Речь шла об «экстренной реформации» Русской Православной Церкви под предлогом «гнева Божиего», явленного во временной приостановке публичных служб в храмах. Носители греко-протестантской идеи вменяли другим членам Церкви прочтение этой ситуации в духе «Господь изгоняет нас из храмов» и — как бы вследствие этого — «мы должны реформировать Церковь прямо сейчас».
Идея использовать богословие в оранжевых целях родилась достаточно давно и отнюдь не в России. «Богословию после пандемии» предшествовало «богословие после Майдана».
Исходом такой риторики обычно является некий богословский категорический императив. Эзотерика в итоге порождает некие силовые технократические решения.
Момент, связанный с пандемией, упущен: «православная реформация» не началась — церковный народ ее не принял. Тем не менее идеи инфильтрации русской православной идентичности элементами греко-протестантизма и связанных с этим структурных изменений в церкви остаются в силе. Речь идет, в частности, о замене исторических церковных институтов аналогами институтов секулярного республиканизма, о деиерархизации и поддержании вялотекущего раскола в виде «конфедерации свободных общин-ассоциаций», выборности епископата, «всеобщем священстве», разрыве с каноничностью, секуляризаций церковного языка.
Проводниками всех этих изменений, по мысли последователей греко-протестантизма, должны стать «активные прихожане» — по аналогии с «активными горожанами» эпохи московской болотной революции 2012 года. Конечной целью тех и других является революционный переворот, в одном случае в государстве, в другом — в Церкви, но производимый по единым образцам.
В церковном варианте речь идет о кардинальном изменении духа и буквы церковного наследия. Вместо христианизации и духовного просвещения общества предполагается секуляризация самой Церкви, приведение ее к стандартам постмодернистского и постгуманистического общества, построение симулятивной «миссии». Вполне очевидно, что все это в случае реального воплощения привело бы к девальвации всей системы христианских ценностей и смыслов, к утрате («сбросу на ноль», говоря языком западного модернистского богословия) опыта святоотеческого наследия.
Религиозный консультант вместо священника
Направленность греко-протестантского реформизма выражается в предложениях провести корректировку содержания учебных дисциплин при подготовке священнослужителей. Необходимость изменений объясняют устарелостью традиционных форм миссионерской работы и проповедничества. В качестве эффективного решения предполагают обновление системы духовного образования с все более явной установкой на консьюмеризацию и психологизацию проповеди и миссионерства.
Подгонка духовного образования под существующие светские образовательные стандарты ведет к появлению в предметной сетке таких дисциплин как основы PR или секулярная психология. Настроения либерал-православных всегда прямо коррелируют с секуляристской повесткой.
В конечном счете речь идет о формировании принципиально нового типа священника — религиозного консультанта. Религиозный консультант в отличие от традиционного священника действует во время исповеди и личных бесед как психоаналитик, а в публичной сфере — как пиар-агент, рассматривающий церковное наследие как своего рода «актив», подлежащий утилитаризации и монетизации.
Содержание и направленность проповеди, произносимой священником-консультантом в рамках действия новых дисциплинарных приоритетов, кардинально меняют смысл и направленность, фактически переориентируются на новые цели, далекие от христианского миссионерства. Они позволяют формировать личность, главные качества которой не коррелируют с православной сотериологией.
Диссертации отдельных фигур, считающихся знаковыми внутри либерал-православного комьюнити, нередко бывают посвящены доминированию нравственного над духовным и придают приоритетное значение постмодернистской аксиоматике. Например, вслед за представителями протестантского богословия утверждается, что атеизм обладает «самостоятельной ценностью», поскольку содержит «бесценный опыт жизни "вне Бога"».
Новая методология работы пастыря в рамках постмодернистского греко-протестантского направления формируется на основе психоанализа, а PR-технологии предписывается использовать как основные приемы проповеди. Категории церковного и божественного тем самым перемещают в сферу денежно-символического (рыночного) обмена.
В Церкви всегда существовали различные школы духовничества — Николая Гурьянова, Авеля Македонова, Наума Байбородина, Кирилла Павлова, Иоанна Крестьянкина и многих иных, — каждая из которых вела ко Христу. Но многообразие духовных методик названных мною старцев не имеет ничего общего с релятивистским и конструктивистским истолкованием дела Церкви и ее идеалов в греко-протестантской доктрине.
В последнее время плоды подобного подхода мы наблюдаем, например, в области культуры. Князь Мышкин скачет по сцене голым, Ленский и Онегин дерутся пивными кружками, дирижер оркестра выходит в клоунском гриме — все это называется «актуализацией классики». В этих рамках правила игры диктует невидимый зрителю продюсер. И если в культуре на выходе получается низкопробная попса, то на месте религиозной проповеди получится фабрика ересей и набор симулякров. В сущности, мы уже наблюдаем примеры такого миссионерского пиара в США и Европе, где плодятся «политкорректные Библии», а призыв к покаянию и избавлению от греха объявляется тоталитарным давлением на личность.
PR-технологии
Традиция церковной проповеди разрушается, реальный миссионерский опыт отбрасывается как якобы устаревший. Проводники греко-протестантизма сегодня используют тезис о том, что деятельность Церкви, которая направлена на духовную помощь человеку в деле спасения его бессмертной души, — это и есть «связи с общественностью». В данном случае применяется ложное тождество понятий «люди» (онтологичное понятие) и «общественность» (конструктивистский концепт). Понятие «общественность» всегда идеологически нагружено теми, кто в данный момент владеет сознанием масс и рычагами власти, контролирует политическую повестку и СМИ. К общественности обращаются партийные спикеры, шоумены, пропагандисты, чиновники-управленцы. Церковь в отличие от них обращается не к общественности, а именно к людям.
В последнее время нередко приходится слышать о наращивании вокруг христианства «символического капитала» (термин левого социолога Пьера Бурдье) — очевидно, что такой капитал обладает именно сравнительной, а не абсолютной ценностью по сравнению с другими его видами, что само по себе противоречит абсолютному, вневременному и надисторическому характеру христианских ценностей. Реформаторы, использующие теоретический инструментарий Пьера Бурдье, умалчивают, что в авторском понимании символический капитал свободно конвертируется в финансовый, и в этом заключается его важнейшее свойство. Между тем монетизация христианства и извлечение прибыли из евангельских истин столь же недопустимы, сколь и невозможны — если только не иметь в виду опыт платного отпущения грехов и продажи индульгенций, во многом подтолкнувший, как известно, западную Реформацию.
Христианская проповедь не имеет ничего общего с рекламными и PR-технологиями. Она апеллирует не к ситуативным потребностям человека, не к потребностям его биологического и социального тела, а к вечным потребностям души. Тогда как всякого рекламщика учат: если вы добьетесь от отдельного клиента хотя бы однократной покупки вашего товара — цель уже достигнута. PR-продвижение всегда формирует завышенные потребности и резко снижает критичность аудитории: «покупай — подешевело», «вы этого достойны», «имидж ничто — жажда все», «голосуй — а то проиграешь» и т.п. Реклама взывает к наиболее элементарным механизмам восприятия, но Церкви нужна умная паства, а не бездумное стадо, Церковь научает людей слушать свою совесть, а не свои сиюминутные пожелания.
Превращение Церкви в фирму по спасению и снисканию благодати невозможно, потому что Церковь говорит не «от себя», а от Бога, в связи с чем неясно, как она создавала бы фирменный стиль, идеологию церковного «бренда» и прочие элементы, необходимые для «продвижения товара». Также, действуя в русле рекламных и PR-технологий по известным в этой сфере методичкам, Церковь была бы вынуждена заниматься «формированием спроса», для начала вычислив и определив свою целевую группу. Последнее также невозможно, учитывая, что слово Божие изначально обращено ко всем людям, а не к той или иной целевой группе. Таким образом, попытка «продвижения» христианского наследия средствами PR-технологий и психоаналитических техник автоматически ведет к ощутимым еретическим искажениям слова Божьего и к полной десакрализации проповеди.
Строго говоря, «продвижение» десакрализирует объект, и он из абсолютного автоматически становится относительным, конечным — не трансцендентным и трансцендентальным, а имманентным и эмпирическим. Бог трансцендентален. «Продвижение» превращает Его образ и Его слово в обычную вещь, не просто профанную, но и совершенно бесполезную с христианской точки зрения.
Психологизация спроса
Как и в сфере «большой» информационной экономики, в предлагаемой греко-протестантизмом церковной «экономике услуг» происходит психологизация спроса — превращение продаваемой вещи в символ самооценки самого покупателя. Этот отрыв образа вещи от самой вещи аналогичен отрыву означающего от означаемого в постмодернистской философии языка. Человек приобретает не вещи, не предметы, а статус, смысл и в конечном итоге оплачивает собственную идентичность, устроенную таким образом, что без подобных приобретений она не могла бы состояться.
Возникает вопрос: как «продвигающему» замкнуть потребление потребителя на его идентичность, чтобы добиться успеха. Путь один — сформировать у потенциального клиента-адепта соответствующие психологические комплексы различными методами селф-билдинга («формирования себя»), используемыми практически всеми направлениями современной практической психологии. И исходный инструментарий для этого, безусловно, дает психоанализ.
Эта связь с психоанализом и современной психологией не случайна. Понятия «PR» и «продвижение» появились в США в 1920-е годы, и смысл их сводился к психоаналитическому манипулированию — именно тогда психоанализ находился на пике общественного интереса. Объектом манипулирования первоначально были домохозяйки со стабильной покупательной способностью. Впоследствии консультанты по «общественным связям» (с этим покупательским контингентом) начали отвечать за рекламу через фокус-группы, состоящие из тех же домохозяек. Дальнейшее развитие «продвижения» привело к созданию методов формирования и стимулирования спроса. В 1930-е годы эти технологии были проданы политикам. Спустя какое-то время протестанты и отчасти католики также попытались применить их в своей работе.
Может ли вообще психология быть полезной для нужд Церкви? Этот вопрос имел бы смысл, если бы не удручающая идеологическая нагруженность современной психологии. Ее направления не столько анализируют свой объект, сколько формируют его, в результате чего объект теряет свободу воли, выбора и сознания.
Методология, как известно, неотделима от идеологии. Психология ставит целью помочь человеку «решить его внутренние проблемы», но в основе любого психологического подхода неизбежно лежит определенное мировоззрение. Не будем сейчас касаться бесконечной темы о либидо и принципе удовольствия, связанных с психоанализом. Возьмем для примера гештальт-психологию, другое популярное направление, созданное американцем Фредериком Перлзом, который предложил удовлетворение потребностей рассматривать как завершение гештальтов — умение человека фокусироваться на существовании «здесь и сейчас». В основе философии гештальтизма лежит убеждение: «Делайте лишь то, что считаете нужным на данный момент. Это позволит в будущем не жалеть о том, что вы делаете сейчас». Такое жизненное кредо исключает долгосрочные ориентиры и формирует «мотыльковое сознание», в пределе исключающее ответственность, а значит, и какую бы то ни было сотерию. Восприятие человека в точке «здесь и сейчас» (сравни «один раз живем», «бери от жизни все») — очевидный регресс для христианской личности. Следующий шаг — переложить проблемы на другого, принести в жертву — его, но не себя.
Христианское сострадание к слабому, униженному и угнетенному человеку — совсем не тот путь, который проповедует сейчас психология, стремясь приспособить человека к релятивистской, внеморальной вселенной, сделать из него конформиста-супермена. Вот почему бессмысленна подмена жертвенной пастырской проповеди тренингами психологов-консультантов.
Церкви нужна своя собственная психология, которая будет строиться на прочных теологических основаниях — то есть работать «служанкой теологии» в самом лучшем смысле этого слова. Именно такой психологический анализ мы находим в христианской аскетике, в «Добротолюбии». Не хватает лишь активного развития этого опыта в интересах современного верующего.
Итог
Долгосрочной задачей греко-протестантской «образовательной реформы» является встраивание церковной жизни в сферу секулярной экономики услуг. То есть в тот сегмент общественного поля, который подчиняется законам производства, потребления и обмена. Это попытка встроить святость в мир потребления.
Религиозные ценности даны нам изначально, они не «производятся», не «потребляются» и ни на что не «обмениваются». Христианские истины не могут быть включены в область действия электорально-политических институтов. За Бога не голосуют, Ему проявляют верность.
Любое «PR-продвижение» означает выбор из ряда альтернатив. Но альтернатива Богу только одна — диавол, других альтернатив нет.
В XX веке наблюдались две попытки церковной реформации русского Православия — февральская и октябрьско-советская. Сегодня мы становимся свидетелями очередной попытки, на этот раз в русле либеральной модернистской идеологии греко-протестантизма.
При условии верности аутентичной святоотеческой традиции православный церковный организм преодолеет запущенный процесс внешних и внутренних расколов. Как в конце XX века не состоялся обещанный нам «конец истории», так и сегодня не состоятся «новое Просвещение» и «бесконечный» модерн. Наше духовное зрение позволит нам отличить злаки от плевел.
«Парламентская газета»/Патриархия.ru
