20 ноября 2021 года Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси Кириллу исполняется 75 лет. В этот день в эфире телеканала «Россия 1» состоялся показ большого интервью, посвященного юбилею Предстоятеля Русской Церкви, в ходе которого Святейший Владыка ответил на вопросы генерального директора телеканала «Спас» Б.В. Корчевникова.

— С днем рождения, Ваше Святейшество!

— Спасибо!

— У меня подарок для Вас, посмотрите.

— Да, отец Иоанн Кронштадтский. Такие фотографии во времена моего детства и юности были очень распространены среди верующих в Санкт-Петербурге, тогдашнем Ленинграде.

— Это старинная литография конца XIX века, и я предположил, что такая же или сходная висела у Вас в комнате в коммунальной квартире…

— Да, точно такая, только отец Иоанн был без орденской ленты.

— С этой литографией связано, может быть, первое чудо в Вашей жизни?

— Это факт из моей биографии. Мне было совсем немного лет, когда я тяжело заболел воспалением легких. В то время медицина не была на таком уровне, как сегодня, и такое тяжелое заболевание, как воспаление легких, очень часто плохо кончалось. Все были очень встревожены — и мама, и папа. Мы жили в коммунальной квартире, и помню, что над моей кроваткой висел портрет отца Иоанна Кронштадтского. Мама сняла этот портрет, дала мне в руки и сказала: «Молись, он тебе поможет». Буквально через несколько дней я почувствовал себя хорошо, и мама сказала: «А теперь давай поедем на Карповку и поблагодарим отца Иоанна Кронштадтского». Хорошо помню, как я, закутанный в какие-то теплые платки, поехал вместе с мамой на Карповку. Мы молились около стены, к которой в то время приходило много ленинградцев, и я своими словами благодарил отца Иоанна за исцеление. В относительной близости к месту, где собирались верующие, всегда стоял милиционер, так что на глазах этого милиционера мы и молились — у стены, которая отделяла нас от гробницы отца Иоанна Кронштадтского. Вот самый яркий эпизод в моей жизни, который ввел меня лично в соприкосновение с отцом Иоанном.

— Иоанн Кронштадтский предчувствовал крушение страны и произносил страшные слова: «Русские люди перестали понимать, что такое Русь, что она есть подножие престола Господня». С тех пор мы пережили весь этот страшный ХХ век. А у Вас есть ощущение, что сейчас русские люди стали понимать, что такое Русь?

— Тяжело измерить это понимание. Кто-то, может быть, понимает, кто-то понимает меньше, но то, что в нашей стране произошли судьбоносные перемены, — это факт.

— Про русских людей вне России. Вот Ваши слова, совсем недавние: «С большой тревогой узнал о произошедшем с тобой случае на спортивных сборах. Хотел бы выразить тебе искреннее сочувствие. Проявив мужество и смелость, ты не побоялся дерзких насмешек и издевательств со стороны сверстников и решительно отстаивал свою веру, защищал то, что тебе дорого и ценно. Твой поступок, отвага и твердость достойны всяческой поддержки». Это письмо русскому мальчику девяти лет, которого избили в Киргизии на спортивных сборах за его веру, за то, что он православный. Вы ему написали, Вы его пригласили в Москву, — почему Вы это сделали?

— Потому что этот случай свидетельствует о беззаконии, но, кроме того, здесь был и личный момент. Когда я узнал о том, что с ним произошло, я вспомнил и самого себя. Я был таким мальчиком. Представьте себе: четвертый, пятый, шестой класс — и один мальчишка без красного галстука. И когда меня вызвали на педсовет и сказали, что я обязан вступить в пионеры, я сказал, что с удовольствием вступлю в пионеры при условии, если вы мне позволите, повязав красный галстук, в воскресенье ходить в церковь и причащаться. Должен сказать, что эта позиция мальчишки, ребенка (причем родители никак не участвовали в моем противостоянии школе), конечно, была на благо и на пользу, ведь формировался характер, формировалась убежденность в правоте избранного жизненного пути, и все это проходило через такую закалку, через внешние испытания.

— Мальчик приехал в Москву в результате?

— Да, приехал в Москву.

— Мы много говорим про нападки на Православие и очень мало, почти совсем не говорим про разворот мира к Православию, а ведь он тоже происходит. Вот у меня подборка публикаций за последнюю пару месяцев. Православный американец помогает переезжать в Россию другим иностранцам, и уже многие православные американские семьи, в некоторых по восемь-девять детей, хотят переехать жить в Россию. Семья Клайн, Сент-Луис: «Россия — лидер свободного мира, место, где можно жить в соответствии со своей верой»; они хотят переехать. Семья Боулинг, глава семьи, кстати, полицейский: «Мы хотим, чтобы наши дети росли в таком обществе, какое мы видим в России»; они собираются писать письмо нашему президенту. Семья Кей, шесть человек; семья из Колорадо, девять детей, и так далее. Так что же все-таки происходит, Ваше Святейшество? Мировое отпадение, или мировое прозрение, или то и другое одновременно?

— Не побоюсь сказать, поддерживая авторов этого письма, что Россия — внимательно послушайте! — лидер свободного мира. Мы действительно свободная страна. Это реальный факт. Представляю, какая будет реакция с разных сторон на эти мои слова, но я могу доказать, что Россия сегодня — действительно лидер свободного мира. Мы свободны от самых мощных влияний извне, мы развиваемся своим собственным путем, и дай Бог, чтобы этот путь был успешным. Россия может служить примером для других. Хотя у нас много проблем, но эти проблемы решаемы. У нас нет сейчас никакой острой темы, вокруг которой сталкивались бы общественные интересы и разворачивались глубинные, непримиримые противоречия. Считаю, что это милость Божия. А существующее разномыслие — нормальное разномыслие, не разрушающее основы человеческой жизни, государственного бытия, духовной жизни, — создает почву для творческого столкновения мнений, в результате которого могут появиться новые идеи, новые проекты, направленные на дальнейшее развитие нашего Отечества.

— Иногда разномыслие бывает страшное, как в истории с Варфоломеем. Вы недавно со всей прямотой констатировали, что он ушел в раскол. Вы знаете этого человека много лет, летали к нему в Стамбул, чтобы удержать его от подписания томоса. Как такое могло произойти с человеком, который облечен Патриаршим крестом, Патриаршей ответственностью? Ведь он видит сейчас, как православных людей вышвыривают из храмов, оплевывают, избивают, поджигают — и это результат его подписи! Он же Патриарх, ему отвечать перед Богом! Я просто по-человечески не могу понять, что с ним должно было произойти, чтобы на такое решиться. Что это?

— Думаю, есть две причины. Первая — это абсолютно ложное самопонимание Патриарха Варфоломея, который считает себя лидером православного мира. С точки зрения православной экклесиологии он первый среди равных, но он считает себя не первым среди равных, а первым над всеми остальными. То есть он соблазняется той же идеей, реализация которой привела к разделению христианства на восточное и западное. И сейчас, не побоюсь сказать, по личной инициативе Патриарха Варфоломея эта же тема власти разделила уже Православную Церковь.

Это трагическая страница в истории Православной Церкви, и всем нам, особенно Предстоятелям Поместных Православных Церквей, нужно сделать все, чтобы вновь совершать совместно Божественную Евхаристию вокруг единого престола, укрепляя веру православную среди наших современников. Чтобы Церковь могла стать духовной силой, способной помогать человеку находить пути в этой очень непростой современной жизни.

— Можно ли настолько ослепнуть от ложно понимаемой богословской концепции, чтобы заглушить собственную совесть?

— Мне бы не хотелось так думать. Я еще не упомянул о другом факторе, который мог сильно повлиять на Патриарха Варфоломея, — это фактор политический. Положение Константинопольского Патриархата всегда очень неустойчивое — когда я говорю «всегда», я имею в виду, конечно, время после падения Византийской империи. Константинопольский Патриархат находился и до сих пор находится под контролем неправославных политических сил, и вообще Патриарх Варфоломей обязан, мне кажется, не то чтобы подчиняться, но соотносить свою позицию с тем либеральным контекстом, который существует в западноевропейских странах и Соединенных Штатах. В каком-то смысле Церковь на Западе достаточно уязвима. Вот простая вещь: Православная Церковь не соглашается и никогда не согласится с новомодной идеей, касающейся брачных отношений, — мы называем сожительство, которое сейчас практикуют люди одного и того же пола, особым грехом.

— Помню, когда я Вас впервые увидел вживую, — это было в Киеве в 2009 году. Уже цвела бурным цветом вся эта сложная история с раскольниками, с Филаретом, и Ваш приезд тогда был, конечно, очень рискованным, но очень успешным. Десятки тысяч людей на Литургиях, плакаты «Кирилл — наш Патриарх!» Потом 2013 год — просто фантастика: 1025-летие Крещения Руси, больше ста тысяч людей на Крещатике, на Майдане, концерт артистов двух стран, митрополит Иларион мощами святого Владимира благословляет это человеческое море... Но прошло полгода или семь месяцев, и на том же самом Майдане, на том же самом Крещатике стало опасно появляться без бронежилета. То человеческое море исчезло, появились совсем другие люди, совсем другие лица, скрытые балаклавами, — наступил февраль 2014 года. Вообще, как это могло произойти? У Вас есть ответ на этот вопрос?

— Есть ответ, и он заключается в следующем: нельзя предавать ни своей веры, ни своей традиции, ни своих подлинных национальных интересов. Но я не хочу говорить о политике, мне хотелось бы сказать о религиозном факторе. Самая большая трагедия в том, что Украина разделилась по религиозному признаку, а это разделение началось не сегодня и не в наше время. Появление униатства стало первым таким ударом по Украине, затем были расколы XX века, и меня никто не переубедит в том, что это осуществление определенного плана, направленного на ослабление духовной жизни Украины, на разрыв единства исторической Руси. И нынешняя политика, направленная на разделение Православной Церкви, очень привязана к политической конъюнктуре, потому что никакими богословскими соображениями невозможно объяснить попытки разделить Церковь Православную, ослабить ее. В угоду чему, ради каких целей? Цель только одна — увести как можно дальше от России и от Русской Православной Церкви, но это цель политическая, а не духовная. Но я благодарю Бога за то, что православные люди на Украине сохраняют чистоту Православия и безупречный канонический строй, который полностью отвечает каноническому преданию Вселенской Православной Церкви. А для меня как для Патриарха всея Руси нет разделения на народы и на государства, а есть паства Русской Православной Церкви.

— Я понимаю, что раскол на Украине проходит на самом деле по Вашему сердцу. Как человек, пред Богом ответственный, в том числе, и за этих людей, — как Вы держитесь?

— Для меня это действительно большая скорбь. Мог бы даже употребить более сильное слово: это горе видеть разделение православного народа, видеть страшное ожесточение. Думаю, что и руководство Украины не в восторге от происходящего, но запущен маховик ненависти, разделения, противостояния. В связи с этим хотел бы особенно подчеркнуть роль Блаженнейшего митрополита Онуфрия, который не дает втянуть себя в противостояние. Он, конечно, вместе со своей Церковью, со своим народом, но никто не может показать на него пальцем и сказать: вот лидер другой партии, церковной партии, который возглавляет борьбу с несогласными. Этого нет, и мои слова касаются не только жизни и служения Блаженнейшего митрополита Онуфрия, но и всей нашей Церкви. Мы не участвуем в этой схватке, наша Церковь, наши православные люди не несут ответственность за этот кошмар — ее несут те политики, которые допустили противостояние внутри своего народа. А разделенная нация, разделенный дом — это очень опасно.

— Вызов пандемии. Помню Пасху 2020 года, то, как страшно прозвучали из Ваших уст слова «храм пуст». О чем Вы думали, когда впервые в жизни служили в такой обстановке?

— Это один из самых трудных эпизодов в моей жизни. Когда я вышел из Царских врат и увидел огромное пространство Храма Христа Спасителя практически пустым, я пережил очень непростые минуты, и печать такого состояния легла на все Пасхальное празднование. От этого трудно было отрешиться, и единственное, что оставалось, — надежда на то, что тяжелое время не может продолжаться долго, что оно пройдет.

— Почему с нами это произошло? «С нами» в данном случае — со всем миром, со всей планетой. Почему Господь такое попустил?

— На Ваш вопрос, конечно, никто не ответит. Только Господь знает, почему это было попущено. Но мы можем порассуждать на эту тему, без претензий на то, что выражаем истину. Вот как развивалась цивилизация, особенно в XX веке, в начале XXI века? Постоянно присутствовал некий триумфализм: мы полетели в космос, еще раньше мы расщепили атом, мы создаем технологии, мы, мы, мы становимся сильными-сильными…А в центре этой идеологии человек, который становится таким сильным, автономным от Бога, — это практически реставрация язычества, ведь именно такой была философия язычников. Как писал Горький, «человек — это звучит гордо». А кто отец гордости? Сам диавол. И если «человек — это звучит гордо», если у человека нет смирения, нет способности критически относиться к самому себе, то он превращается в язычника. Но если вернуться к теме пандемии, то, может быть, Господь немножечко привел нас в чувства. Вы такие всемогущие, вы все умеете, все знаете, — вот вам дается опыт вашей слабости, вашей растерянности, вашей неспособности что-то сделать. Не думаю, что Господь будет долго испытывать нас, но придется пройти через какой-то период критического отношения, в первую очередь к современной высокотехнологической цивилизации, чтобы понять, что не всё мы можем решить одномоментно, что потребуется время, усилия и так далее. Я бы сказал, что это опыт самокритичного отношения к самим себе, и, может быть, в XXI веке стоит пройти через него, чтобы осознать свои ошибки и заблуждения — в первую очередь, в сфере оценки самих себя. Ибо Бог гордым противится, а смиренным дает благодать (Иак. 4:6).

— Это иконка святой Матроны, сделанная заключенным, — наша съемочная группа снимала его в колонии в Тульской области. Я процитирую его, простите, с той же лексикой, с какой он про себя говорил. Ему было около пятидесяти лет, большая часть жизни уже позади, когда он начал работать с иконами. Вот его рассказ: «Сам не понял, в какой момент меня словно по башке ударило. Кто я и что я? И вообще, кому я нужен в этой жизни со своими пороками? Что я сделал путевого, хотя бы для себя? Стыдно было до слез. Обратно жизнь не вернуть — можно оглянуться, но не более того. Не скажу, что стал глубоко верующим, но впервые в жизни я обратился к Богу именно в колонии, украдкой, чтобы никто не видел, перед сделанной мною же иконой». Церковь пришла в тюрьмы. А много ли Вы видите подобных примеров преображения людей?

— Относительно преображения сказать не могу, потому что преображение — процесс внутренний, он не всегда зрим. Но расскажу Вам одну историю. Как-то меня пригласили в тюрьму, где сидел пожизненно заключенный человек, совершивший страшные преступления. Если бы у нас был расстрел, его бы расстреляли. И вот этот человек попросил ни много ни мало о встрече с Патриархом. Мне сообщили об этом и сказали: «Конечно, мы не рекомендуем Вам идти, хотя в любом случае не оставим Вас наедине с этим человеком». Однако я ответил: «Нет, я пойду». Привели меня к этому человеку, на столе у него лежало Евангелие, и знаете, я не могу вспомнить другого случая, когда бы я принимал такую исповедь. И я подумал: какой был бы кошмар, если бы наша встреча не состоялась! Человек был осужден пожизненно, и это не был дипломатический ход с его стороны, чтобы через встречу с Патриархом добиться освобождения, — таких преступников не освобождают. Не помню точно слова, которые он, в конце концов, сказал, но смысл был такой: вот теперь и умирать не страшно. Можете себе представить? Думаю, это был очень важный момент в жизни человека, приговоренного к пожизненному заключению.

— Вы сделали так, что сегодня на школьных партах лежит учебник по Основам православной культуры, один из многих в целой стопке учебников. Он так красиво начинается: «Дорогой друг! Перед тобой книга по самому интересному предмету — о главном для человека. Что же это? Главное — наша жизнь, и потому самые важные знания для человека — это знания о том, как надо жить». Зачем же понадобилось, чтобы появился этот урок в школе?

— Ну, а где детям знакомиться с основами духовной жизни? Некоторые, в том числе государственные деятели, говорили нам так: «Пускай они сперва вырастут, а потом сами решают». Но это было бы неправильно, потому что, пока они вырастут, они могут столько натворить в своей жизни, что, простите, мало не покажется. Задача и заключалась в том, чтобы детям с раннего возраста, с того самого, когда мы преподаем Основы православной культуры, была представлена система ценностей, которую бы они приняли и в рамках которой они бы развивались. Тогда можно надеяться на то, что люди будут делать меньше зла в своей жизни, создавать меньше трудностей для ближних. Ведь если христианская этика как-то прорастет через сознание уже в детском возрасте, то есть надежда, что и плоды будут соответствующие.

— Когда я сегодня вижу наших солдат, парней, которые искренне молятся, вижу веру в их глазах — это же невозможно сыграть…

— Присяга требует от человека готовности умереть за Родину или при исполнении приказа. Поэтому духовное окормление, духовная поддержка военнослужащих — это, конечно, одна из важнейших задач, и так было всегда.

— Вы знаете, наш главный храм Вооруженных сил — это чудо, настоящее чудо света, «небо на земле», по мне намного интереснее, красивее, чем даже София Константинопольская. Господи, у меня просто мурашки по коже — как этот храм построили меньше, чем за два года? Как такое могло произойти?!

— Я глубоко убежден, что все те, кто трудился над возведением этого храма, — архитекторы, инженеры, строители — были, несомненно, вдохновлены решением той задачи, которая перед ними стояла. Действительно, построен уникальный храм. И вот еще на чем я бы хотел остановиться. Люди, которые вовлечены сейчас в работу с Вооруженными силами со стороны Церкви, — архипастыри и пастыри — все они в прошлом профессиональные военные. Это не белые воротнички, а это те, кто был профессионально связан с армией, для кого армия — своя семья. Дай Бог, чтобы совершенствовались наши формы работы и чтобы духовное влияние Церкви на наших военнослужащих возрастало, потому что духовная поддержка является очень важным фактором, помогающим человеку, давшему присягу, до конца исполнить свой долг.

— Знаете, этот храм смотрится чудом вдвойне на фоне нашей недавней истории. Откровенно говоря: государство Церковь ограбило, забрало почти все, что у нас было. Потом стали возвращать, но ведь забрали у Церкви когда-то дворцы, а вернули руины. Чудом Божиим этих руин становится все меньше. Вы сегодня практически каждый день общаетесь с самыми разными людьми во власти. Какое настроение со стороны власти Вы чувствуете? Государство как аппарат или люди во власти чувствуют себя в долгу перед Церковью? Или чаще встречается еще советское отношение «Церковь, знай свое место»?

— Советское «Церковь, знай свое место» ушло, и, надеюсь, безвозвратно. Сегодня во власти представители разных религий, но большинство связаны с Православной Церковью по своему крещению, по своему происхождению и воспитанию. Я не встречаю сейчас на разных уровнях власти людей враждебных по отношению к Церкви, и строительство храмов — один из ярких тому примеров. Поэтому я положительно оцениваю уровень взаимодействия Церкви и государства, есть положительный климат, в котором осуществляется наш диалог, и совместными усилиями многого удается достичь.

— Я вынужден по работе читать практически все, что о Церкви пишут, и читаю кучу ерунды. Иногда мне бывает почти физически больно, потому что гадости пишут о том, что мне дороже всего на свете, и о тех, кто мне дороже всего. Вы ведь тоже, наверное, что-то из этого читаете — как Вы это воспринимаете?

— Что-то читаю, мне приносят какие-то сводки. Вы знаете, если бы меня лет десять назад спросили, как я к этому отношусь, я бы тоже сказал, что это меня больно ранит. Сейчас я так не скажу, потому что отчетливо понимаю, кто и зачем всё это пишет. Дело в том, что влияние Церкви, несомненно, укрепилось, количество людей, сознательно приходящих в Церковь, принимающих крещение, увеличивается, а у каждого действия возникает определенное противодействие. Таков уж закон природы, а если учесть, что многие люди в нашем обществе от своей антицерковной позиции получают еще и материальные блага, то становится понятным, откуда все это противление Церкви.

— А Вы можете понять, что у наших противников в голове и на сердце? Я люблю смотреть в глаза людей, которые идут на причастие: в них часто слабость, беззащитность, уязвимость бесконечная, но при этом какая-то непобедимость, сила. Чем же мешает Православие, которое в жизни никому зла не сделало — ни в истории, ни в настоящем?

— Здесь мы с Вами прикасаемся к мистике. Объяснить ненависть к Церкви с рациональной точки зрения невозможно. Понимаю, во времена тоталитаризма, когда государственная идеология была связана с атеизмом, чиновники, получавшие зарплату от государства, педагоги и прочие должны были бороться с Церковью, потому что был заказ государства на истребление религиозных убеждений. Чаще всего эта борьба была скорее формальная, чем фактическая, — хочу подчеркнуть, что даже в то чрезвычайно идеологизированное время невозможно было вытравить силой государства религиозность, потребность людей в духовной жизни. Сегодня у этого явления другая природа. Диавол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей (Ф.М. Достоевский). Это апокалипсическая борьба, она никогда не уйдет, покуда диавол сопротивляется Богу.

— У Церкви сегодня колоссальные возможности для проповеди. Собственный телеканал в каждом доме страны, огромная аудитория, много православных аккаунтов в Интернете, сотни миллионов просмотров — ни в одной Церкви мира нет такого. Но при этом проповедь идет посреди какого-то вселенского шума. Шумит все вокруг, информационный шум из каждой щели. Вот как среди этого шума проповедовать, будет ли услышана проповедь?

— Я когда-то близко сошелся с одним замечательным ученым из среды русской эмиграции, он работал в Принстоне и других очень известных американских университетах. Мы с ним очень подружились. Однажды мы оказались вместе на какой-то конференции — я был тогда совсем молодым и только начинал свой путь во внешней деятельности нашей Церкви. И вот я внимательно записывал все, что слышал во время заседания, а он посмотрел на меня и спросил: «Отец Кирилл, а зачем Вы это делаете?» Я отвечаю: «Ну, как же, хочу записать все, что говорят, а потом проанализировать». А он говорит: «Не делайте этого. Я вам дам сейчас очень важную установку, и Вы будете очень успешным человеком, если ее осуществите. Умейте отличать шумы от сигналов».

— Ух ты! Шумы от сигналов…

— «Умейте отличать шумы от сигналов».

— Потрясающе!

— Вот с этой установкой я и шел по жизни.

— А как нам научиться этому? Ведь чем дальше, тем невыносимее становится, тем сложнее отличить шумы от сигналов…

— Сигнал несет в себе реально существенное и полезное для человека. Если нет, во-первых, содержания, а во-вторых, ценностной ориентации, то это шум или сигнал со знаком минус. Поэтому очень важно уметь отделять одно от другого, и то, что несет в себе негатив, способный отрицательно повлиять на внутреннюю жизнь, следует отметать сразу, как и пустоту. Потому что пустоты так много, что если заполнить ею свою жизнь, то на другое уже не хватит места и времени.

— Шумы и сигналы — это правило, мне кажется, относится ко всей Вашей жизни. А как Вы научились жить так содержательно, чтобы ни одна минута не была напрасной?

— Не знаю, как так получилось, но, закончив восьмой класс школы, я понял, что дальше учиться в средней школе, как все остальные дети, — это непозволительная роскошь. И я пришел к родителям и сказал, что собираюсь, простите, уйти из дома и пойти работать, а одновременно учиться, чтобы закончить школу. Мама отреагировала со слезами на глазах, папа был в полном недоумении, но я достаточно упорно продвигал свою мысль, и тогда мои благочестивые родители поехали в Псково-Печерский монастырь. Там был удивительный старец Афиноген, человек духовной жизни, прозорливый. Пришли они к нему и говорят: «Наш мальчик хочет направить свои жизненные стопы по такому пути, который у нас вызывает опасение». Старец помолчал и произнес: «Я вам сейчас ничего не могу сказать, придите ко мне через два дня». Они пришли к нему через два дня, поднялись по ступенькам крыльца в домик, где он жил. И вот, как рассказывали папа и мама, сияющий старец вышел к ним навстречу и сказал: «Как этот мальчик сказал, так и поступайте». И закрыл дверь. Мама была, конечно, ужасно опечалена — представляете, мальчишка в пятнадцать лет хочет из дома уйти. А папа сказал: «Нет, если старец говорил так уверенно и твердо, давай поступим так, как он сказал». Меня отпустили, и с пятнадцати лет я жил самостоятельно. Зарабатывал деньги, очень маленькие, — моя первая зарплата давала возможность тратить рубль в день. На этот рубль надо было завтракать, обедать, ужинать; 6 копеек на трамвай, по 3 копейки в каждую сторону, а еще я покупал газету — вот так я распределял свой бюджет.

— А зачем Вы сами себя поставили в такие условия?

— Не знаю, просто мне показалось, что пора начинать самостоятельную жизнь. Я чувствовал в себе силы и готовность жить самостоятельно, нести ответственность за самого себя и перед Богом, и перед родителями, и перед другими людьми. Не могу объяснить. Рационально все было как бы неправильно, а на самом деле все вышло очень правильно.

— Вы простите, что я сейчас про это скажу. Я вспомнил, как однажды я исповедовался у Вас, и Ваши слова про борьбу с неким грехом я до сих пор храню в памяти. Вы ведь священник, который до сих пор принимает исповедь, а в исповедях всегда отражаются болезни человека и общества. Если говорить про главные болезни сегодняшнего человека, то какие они?

— Боюсь, я не смогу односложно ответить. Вообще, жизнь каждого человека неповторима, и у каждого свои болезни. Есть, конечно, болезни всего нашего общества — это падение нравственности, это уязвимость со стороны массовой информации и пропаганды, это навязанные стереотипы поведения. Главная проблема заключается в том, что человек теряет свободу, даже не замечая этого. Думаю, нужно время от времени дистанцироваться от того, с чем ты соприкасаешься каждый день, — чтобы не оказаться порабощенным обстоятельствами. Из истории Церкви мы знаем, как в прежние времена в затвор, в пустыню уходили люди, в том числе образованные, занимавшие высокое положение. Так откуда у них была потребность уйти в пустыню, чтобы остаться наедине с собой и с Богом, и это во времена, когда влияние социума на человека было неизмеримо слабее, чем сейчас? Вот и мы должны иметь возможность уйти в пустыню, не уходя, конечно, из этого мира, особенно если речь о человеке семейном, который где-то работает. Но и у него должно быть время для внутреннего сосредоточения, уединения и самоанализа. Очень важно, чтобы это уединение сопровождалось молитвой, потому что тогда Господь помогает человеку обрести силы и прозревать то, на что ему следует обратить внимание.

— А Вам, с Вашим графиком жизни, удается уходить в эту пустыню хоть иногда?

— График жизни Патриарха — это что-то особенное. Практически все мое время уходит на работу. Скажу откровенно: единственное, что мне помогает, — то, что из огромного количества документов, которые я должен прорабатывать каждый день, из большого количества встреч, которые присутствуют в моем рабочем графике, есть такие документы и такие встречи, которые помогают мне что-то понять, в том числе с духовной точки зрения.

— Задам Вам такой личный вопрос, простите за него. Когда Вы, закончив вечерние молитвы, откладываете молитвослов и начинаете молиться своими словами, — о чем Вы чаще всего просите Бога?

— Конечно, об этом трудно говорить, и позвольте, я не буду говорить обо всем, с чем я обращаюсь к Господу. Но я всегда молюсь о нашем народе. Всегда молюсь о президенте. Молюсь о нашей стране. Но, конечно, в первую очередь я молюсь о нашей Церкви, чтобы Господь оградил нас от расколов, от разделений, от всего, что ослабляет церковный организм. Вот эта молитва присутствует у меня каждый день.

— Ваше Святейшество, Вы так часто в своих проповедях в последние годы говорите если не про последние времена, то про последний акт истории. Вы действительно видите какие-то приметы конца? В чем они?

— Невозможно сказать, действительно ли это приметы конца истории или до него еще очень далеко, но то, что есть приметы определенной духовной нравственной деградации в планетарном масштабе — это факт. То, что сужается пространство духовной и высоконравственной жизни, — это факт. То, что происходит смешение понятий добра и зла, — тоже факт. И все это плохие симптомы, поэтому верующему человеку особенно нужно не терять духовного зрения и стараться проникать в суть того, что нас сегодня окружает, в суть тех проблем, с которыми мы сталкиваемся, — чтобы не потерять ориентации в этом очень сложном пространстве цивилизации XXI века.

— Спасибо Вам, Ваше Святейшество! C днем рождения Вас!

Пресс-служба Патриарха Московского и всея Руси