Председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата архиепископ Волоколамский Иларион ответил на вопросы корреспондента «Российской газеты».

Самоволка: со службы на службу

— Владыка, еще недавно Ваше богослужение проходило в одном из музыкальнейших городов мира — в Вене. Там жили и творили величайшие композиторы — Моцарт, Гайдн, Бетховен, Шуберт, Брамс. Наверное, это вас и подвигло к сочинению музыки?

— Моя композиторская судьба странная и неординарная. Однажды в своей жизни я музыку бросил. Причем сделал это сознательно и, как предполагал, навсегда. Просто оказался перед выбором: служить музыке или Церкви. И выбрал Церковь.

11 лет я учился по классу скрипки и композиции в музыкальной школе им. Гнесиных, потом в Московской консерватории. Предполагалось, что стану профессиональным музыкантом. Но параллельно я начал ходить в церковь. И с каждым днем храм притягивал меня все больше, а музыка — все меньше.

— То есть Церковь Вас оттеснила от музыки?

— Несколько лет я жил в состоянии не то что раздвоенности, но как бы постоянно спрашивал себя: чему все же я должен посвятить свою жизнь? В конце концов осознал, что больше всего хочу служить Церкви.

— Сколько Вам было лет?

— 15. Думаю, мой выбор стал результатом того внутреннего процесса, который непросто объяснить словами. Но поиск привел к безошибочному результату.

— Вы так уверены в этом?

— Человек, который ступил на путь служения Церкви и сделал это сознательно, никогда не пожалеет о своем выборе.

— И Вы бросили Московскую консерваторию?

— Из консерватории меня призвали в армию. Такие были условия: сначала требовалось отдать Родине «священный долг», а потом уж заниматься тем, к чему призывает душа. Конечно, если бы не служба в армии, я бы стал поступать в семинарию сразу. Однако я не хотел уклоняться от службы в армии, знал, что надо отслужить и после этого со спокойной совестью оставшуюся жизнь посвятить тому, к чему стремился — церковному служению.

— Где Вы служили, если это не военная тайна?

— В Образцовом оркестре Пограничных войск. Всем оркестром мы ездили по погранзаставам Дальнего Востока, играли концерты эстрадной музыки. Моим инструментом был электроорган. Мы проехали часть границы с Китаем — от Хабаровска до Благовещенска. От одной заставы к другой — сотни километров.

— У Вас, наверное, и награды имеются?

— Был нагрудный знак «Отличник погранвойск». Хотя, на мой взгляд, я не заслужил его. В самоволки ходил.

— Что толкало Вас на столь опрометчивые шаги?

— В храм ездил. Приходилось скрывать, что я верующий. Тогда нельзя было носить на шее нательный крестик, я зашивал его в ворот гимнастерки.

— А где хранили Евангелие — не в солдатской же тумбочке?

— Мне подарили миниатюрное Евангелие, которое помещалось в кармане. Но я понимал, что рано или поздно его обнаружат. Потому выучил наизусть Евангелие от Иоанна, а книгу спрятал.

— Что было после армии?

— Демобилизовался я в ноябре, но поступать в семинарию было поздно, учебный год уже начался. Чтобы не терять время, я решил поехать в монастырь Святого Духа в Вильнюсе. И к следующему сентябрю я уже был священником.

— А как же музыка?

— Порвал с ней, как казалось мне тогда, раз и навсегда. Отречение от мира для меня прежде всего означало отречение от музыки. Потому что меня с миром, кроме музыки, по большому счету, ничто не связывало. Музыку я больше не писал, на музыкальных инструментах не играл и даже не слушал музыку в записи.

В церкви не бывает скучно

— Есть немало молодых людей, которые считают себя верующими, но в церковь не ходят. Им там, говорят, скучно. Ясно, что церковь не дискотека, сюда приходят не развлекаться, но, тем не менее, можно ли изменить ситуацию?

— Не представляю себе, как можно скучать на богослужении. В школьные годы я иной раз бывал на дискотеках, школьных вечеринках, где собирались мои сверстники «себя показать и на других поглазеть». И умирал там от скуки. Велись пустые, никчемные разговоры. События, которые происходили в так называемой молодежной среде, мне всегда казались какими-то пресными, а веселость одноклассников — искусственной.

— В церкви иначе?

— В церкви все по-другому. Только здесь мне удалось ощутить реальность подлинной жизни.

— Служение Господу — доходное дело?

— Когда я начинал свой священнический путь и служил в Литве, то просто нищенствовал. Мои прихожане были беднейшими людьми, а зарплату я получал символическую. В 1991 году приехал в Москву, и тут у меня уже было три должности: служил клириком в храме, а также преподавал в Московской духовной семинарии и Свято-Тихоновском институте. Общий доход за месяц составлял 12 долларов. Один доллар я получал за службу в храме, 10 — в Духовной академии, и еще один — в Свято-Тихоновском институте. Считаю в долларах, потому что рубль тогда падал очень сильно. В общем, реально зарабатывал на два килограмма сыра в месяц.

— Как же Вы жили?

— Переводами подрабатывал — с английского на русский и наоборот.

Когда приходит музыка

— Как же Вы вернулись к музыке?

— Постепенно я начал вновь слушать музыку. Например, в машине — за рулем. Но на концерты или в оперные театры не ходил и до сих пор не хожу. За шесть лет жизни в Вене был в знаменитой Венской опере всего один раз. И только потому, что певец из нашего церковного хора исполнял там партию Командора в «Дон Жуане» — умолял, чтобы я послушал его.

— Крепкая же у Вас воля!

— Просто когда мне было 20 лет, я был настроен очень радикально. Отошел от музыки и думал навсегда. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. В какой-то момент, видимо, период радикализма миновал, я начал позволять себе понемногу слушать классическую музыку. Хотя активно ей все равно не занимался. Но в 2006 году что-то во мне вдруг поменялось — и я стал писать музыку.

— Как это «вдруг» — ни с того ни с сего? Был же, наверно, какой-то толчок?

— Эту роль, по-видимому, сыграл один концерт в Москве на фестивале православной музыки. Хор храма Святителя Николая в Толмачах при Третьяковской галерее исполнил мое сочинение 20-летней давности — «Ныне силы небесные». Я послушал и...

— Захотелось что-то еще сочинить?

— Да. В моей голове вдруг стали возникать музыкальные идеи, темы, причем в таком изобилии, что казалось, будто они во мне копились, как в шкатулке, два десятилетия. Мелодии словно падали с неба. Не помню, чтобы подобное со мной было в годы учебы в консерватории. Тогда я с большим трудом сочинял музыку.

«Божественную Литургию» для смешанного хора я сочинил за 10 дней. Причем процесс сочинения совпал с командировками в разные страны, потому писал в основном в самолетах или залах ожидания.

— Писали на нотной бумаге?

— Вначале и этого под рукой не оказалось. Разлиновывал обычный лист вручную и тут же записывал ноты.

— Наивный, наверное, вопрос: как рождается музыка? Нужно, чтобы под рукой, помимо нотной бумаги, всегда был, допустим, еще и рояль?

— Музыка рождается в голове и сердце. Наличие рояля при этом совсем необязательно. Когда пишешь за инструментом, творческий процесс совершенно иной. На рояле можно подобрать музыку, сыграть одно, другое. И вдруг услышать нечто оригинальное. Тогда можно и записать. Но когда нет рояля, музыкальные темы рождаются внутри, мне же остается только перенести их на бумагу. Именно так я сначала написал «Божественную Литургию», затем «Всенощное бдение». Точно так же появились и «Страсти по Матфею».

— Вы так бесстрашно вторглись в сферу Иоганна Себастьяна Баха. Ведь известно, что вершиной его вокально-драматической музыки стала именно оратория «Страсти по Матфею». Насколько она созвучна с Вашим творением?

— Моя идея заключалась в том, чтобы старую форму «Страстей», которая, кстати, существовала еще до Баха, но нашла свое наивысшее выражение в его творчестве, наполнить православным содержанием. Получились «Страсти», основанные на православной духовной традиции. Там и тексты из православного богослужения, и сама музыка постоянно отсылает к церковной службе. Это попытка перенести на сцену атмосферу, возникающую в православном храме в Великую пятницу, когда совершается богослужение, посвященное страданиям Христа.

В то же время каждый композитор определяет для себя те художественные принципы, которым он будет следовать в своем творчестве. Иногда он поступает так рационально, а иногда это происходит как бы само собой, в процессе творчества. В данном произведении я опирался (вольно или невольно) на три разных стилистических пласта. Во-первых, баховская традиция — музыкальный стиль эпохи барокко. Во-вторых, стиль русской церковной музыки, той, которую мы слышим и сегодня в храмах, но которая в основном относится к XIX веку. И, в-третьих, стиль отдельных композиторов XX века, таких как Шостакович, Прокофьев.

— Как оценил ваше творчество Патриарх Алексий II, бывший большим знатоком классической музыки?

— Приснопамятный Святейший Патриарх Алексий II присутствовал на первом исполнении «Страстей по Матфею» в Большом зале Московской консерватории 27 марта 2007 года. После концерта он пригласил меня к себе и сказал: «Спасибо Вам за прекрасную музыку». Вместе с ним на концерте был и митрополит Кирилл, ныне Святейший Патриарх.

— Затем «Страсти по Матфею» слушали в Риме. Какой была там реакция? Мнение католиков не разнилось с мнением православных?

— Прием со стороны публики был самый теплый. Когда пишешь музыку, не знаешь, найдет ли она отклик в душах людей. Одно дело, что ты сам вкладываешь свои переживания в произведение, а другое — удастся ли передать их другим, будут ли они восприняты слушателями. Контакт с публикой может получиться, а может и нет. В данном случае контакт был стопроцентный. Люди поняли то, что я хотел выразить этой музыкой.

Одевался за 40 секунд, обедал за шесть минут

— Цветы, аплодисменты... Вы почувствовали себя звездой?

— В первую очередь я — священнослужитель. И своим творчеством — будь то музыкальные произведения, переводы или книги, я стараюсь свидетельствовать о Христе, донести Слово Божие и Его красоту до человеческого сердца. А это — первоочередная задача пастыря.

— Что Вы испытываете, когда выходят ваши новые книги или переиздаются старые?

— Когда я получаю книгу из типографии, не испытываю никакой эйфории. Более того, первое, что обычно происходит со мной в таких случаях: я открываю какую-нибудь страницу и тут же обнаруживаю опечатку, которую не нашли при вычитке ни я, ни редактор, ни корректор.

— Возвращаясь к началу нашего разговора — о притягательности Церкви для молодежи. Как Вы считаете, способствуют ли этому священники, которые в недавнем прошлом были кумирами молодых?

—Каждый священнослужитель привносит в Церковь свой собственный опыт. Этот опыт может оказаться ценным и востребованным. Действительно, есть священнослужители, которые вышли из среды ученых, музыкантов, артистов или представителей других профессий. Часто такие священники способны наладить диалог с представителями своего прежнего круга гораздо лучше, чем священнослужители, не имеющие подобного опыта. Однако суть не в этом. Принято почему-то считать, что Церковь — это только священники. На самом же деле Церковь — это вся полнота верующих людей: и епископы, и священники, и диаконы, и монахи, и миряне. Каждый священнослужитель должен использовать досвященнический опыт и весь свой творческий потенциал во славу Бога и Церкви и для пользы людям. И это относится не только к священникам, но и ко всем членам Церкви. Будучи мирянином и занимаясь каким-либо светским делом, также можно принести пользу и Церкви, и другим людям, воспринимая свою мирскую профессию как форму служения Богу.

— Известные в России рок-музыканты относят себя к верующим. Зачастую свои концерты они совмещают с проповедью. Как Вы относитесь к идее «православного рока»?

— Я воспитывался в традициях классической музыки и рок-музыкой никогда не увлекался. Мне гораздо ближе музыка классическая. Современная молодежь, к сожалению, классику слушает мало. А ведь это огромный пласт мировой культуры.

— Как Вам кажется — почему молодежь отторгает классическую музыку?

— Чтобы принять музыку, надо ее понимать. Но если ты воспитан на каких-то иных образцах, сделать это непросто. Хотя я бы не сказал, что интерес к классической музыке падает. Концертные залы полны, компакт-диски раскупаются быстро, значит, классика тоже востребована. Более того, думаю, многие рок-музыканты, чьи имена гремят сегодня на всю Россию, со временем забудутся, а вот Бах, Бетховен, Шуберт, Брамс остаются в веках. Человечество будет вновь и вновь обращаться к этим колоссам классической музыки.

— По-вашему, рок-музыкант не может влиять на умы благотворно?

— Почему же. Если он верующий человек, то может. Слова о вере, о христианской нравственности из уст рок-музыканта на каких-то его почитателей, думаю, произведут впечатление или заставят задуматься. Это своего рода миссия. И потом, любой христианин, чем бы ни занимался, может всегда оставаться с Богом, все его дела, да и вся его жизнь может быть освещена Им.

— Для Вас сочинение музыки, книг — это хобби?

— Хобби предполагает наличие свободного времени. А его и раньше-то у меня практически не было, а теперь — после назначения Председателем ОВЦС — и вовсе нет.

— Так уж совсем — ни полчасика?

— Если постараться, то полчасика найти можно. За долгие уже годы служения Церкви я разработал целую систему для выкраивания свободной минутки.

— Секретом поделитесь?

— Надо вставать пораньше, а ложиться попозже.

— Для Вас это какое время?

— Все зависит от обстоятельств, но сон не должен превышать шести часов. Конечно, можно спать еще меньше, но это уже для таких подвижников, к каким я себя отнести не могу. Потом у меня с армии выработалась привычка быстро «принимать пищу». В армии на обед отводилось шесть минут. Сейчас я обычно обедаю минут за 10. Экономия времени по мелочам в конечном итоге может дать полчаса, может час, а то и два. К тому же немало времени мне приходится проводить в дороге. В самолетах, в аэропортах, в машине. Стараюсь распланировать и использовать даже эти часы. Ведь перелет может и полдня занять, и день, и даже сутки — в Австралию, например.

— Есть ли у Вас музыкальные планы?

— В августе прошлого года, когда находился неделю в Финляндии, я написал одно произведение, которое пока еще не исполнено. Это симфония для хора с оркестром на слова псалмов — «Песнь восхождения». Предположительно, это сочинение прозвучит 26 ноября в Большом зале консерватории.

Но никаких дальнейших музыкальных планов у меня сейчас нет. Святейший Патриарх Кирилл как-то сказал: «Владыка Иларион должен теперь писать только одну симфонию — внешних церковных связей». Этим я и занимаюсь денно и нощно.

«Российская газета» — Неделя №4969 (145) от 6 августа 2009