4 апреля 2010 года, в день праздника Светлого Христова Воскресения, Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл посетил детский дом-интернат для умственно отсталых детей № 15 Департамента социальной защиты населения города Москвы. В завершение визита Святейший Патриарх Кирилл ответил на вопросы корреспондента телеканала «Россия 24» Ивана Семенова о социальном служении и других аспектах общественной деятельности Русской Православной Церкви. Стенограмма интервью подготовлена Пресс-службой Патриарха Московского и всея Руси.
— Ваше Святейшество! Уже вторую Пасху на посту Предстоятеля Русской Православной Церкви Вы встречаете в социальном учреждении. В прошлый раз Вы были в доме для бездомных, сегодня Вы приехали в дом для детей-инвалидов. Вы хотите создать новую традицию в Русской Церкви?
— Я как-то не думал о том, чтобы традиции создавать, но есть и внутренняя потребность в день Святого Воскресения посетить людей, которые страдают, и, кроме того, у меня очень хорошие сотрудники, которые занимаются социальной работой, — они мне помогают делать правильный выбор. Действительно, в прошлый раз я был среди бездомных, а сегодня посетил это замечательное учреждение. Если Бог даст сил, буду и в будущем это делать, но не хочу это никак формализовать. И если кто-то будет брать пример с того, что делает Патриарх, я буду счастлив, но тоже не буду никого к этому призывать, потому что здесь должно быть внутреннее движение и желание самого человека день Христова Воскресения разделить с теми, кто страждет.
— Но все-таки Церковь, наверное, должна как-то призывать своих чад разделить страдания со страждущими, принести радость тем, у кого ее не хватает. Как будет развиваться социальная работа Церкви под Вашим руководством?
— Сейчас мы делаем очень большой акцент на развитие работы. Происходят большие перемены на общецерковном уровне, и я надеюсь, что активизируется работа и на местах. Должен сказать, что и сейчас делают много, очень много, но в масштабах страны это еще не очень заметно. Мы должны стремиться к тому, чтобы социальная работа Церкви имела значительный удельный вес в масштабах страны. И не для того, чтобы что-то показать, а потому, что такова реальная потребность верующего сердца.
Сегодня я встретился здесь с сестрами милосердия. Молодые девушки и женщины. Какие светлые лица! Какая радость! А работают с самыми тяжелыми детьми — с теми детьми, у которых практически не существует контакта с окружающим миром. Ни скорби, ни печали, ни какого-то занудства в общении — живые и радостные люди. Но ведь они сюда пришли не потому, что их кто-то заставил придти, а по велению сердца.
У верующего человека всегда есть потребность разделять свои ресурсы с другим человеком. Во-первых, Сам Христос нас к этому призывает, а потом и религиозный образ жизни формирует такой взгляд на мир. И поэтому мне кажется, что в соответствии с задачами, которые стоят перед Церковью, и в связи с внутренней потребностью верующих людей делать добро мы должны организовать соответствующую систему. Система — это механизм, система — это, что должно мобилизовать, помочь организовать, найти средства; а делать должны сами христиане.
— Ваше Святейшество, здесь, в этом детском доме, работают не только сестры милосердия, но и православные добровольцы, не являющиеся профессионалами, которые приходят просто чтобы позаниматься с этими детьми, принести им радость. Очень мощные христианские добровольческие организации существуют в мире; в Русской Православной Церкви это только начало. Как будет развиваться это движение?
— Когда я говорил о светлых лицах, я и имел в виду этих добровольцев. Мы называем их сестрами милосердия. Они проходят специальную подготовку в Церкви. Это верующие люди, в основном это молодые девушки, которые посвящают свою жизнь свершению добра. В Русской Церкви развивается сейчас этот институт — может быть, не так скоро, как хотелось бы. Но я надеюсь, что опыт Москвы — а Москва в этом отношении на первом месте во всей стране и во всей Церкви — будет распространен и на всю Церковь, тем более что отца Аркадия Шатова, который возглавлял социальную церковную службу Москвы, я вместе с Синодом назначил возглавлять общецерковный Отдел социального служения и благотворительности. Поэтому я думаю, что опыт Москвы будет сейчас активно переноситься и в регионы.
— Ваше Святейшество, сегодня день Пасхи — главного православного праздника. Согласно опросам общественного мнения, 70 % наших соотечественников признают себя православными. Но, по самым оптимистичным оценкам, сегодня на службах в храмах Москвы причащалось максимум 300, может быть 400 тысяч человек — это 3-4 %. Вот этот огромный разрыв — что с ним будет делать Церковь? Как-то будет в этом направлении вестись работа?
— Это наша главная задача. Если вы спрашиваете человека, верующий он или неверующий, он отвечает: «Да, я верующий, я православный». Сама эта констатация очень важна. Некоторые критики, в том числе и «профессиональные критики» Церкви…
— Вы имеете в виду моих коллег?
— Ваших коллег, и есть некоторые, кто называет себя учеными, но их профессионализм заключается в том, чтобы всегда и везде критиковать Церковь, говорить, какая она плохая. Так вот, из этого источника можно почерпнуть самую пугающую информацию о том, что у нас так мало верующих: «Вы посмотрите, как немного причащается в день Святой Пасхи». На самом деле, это констатация факта — действительно, причащается не так много людей. Но другим фактом является свидетельство людей о самих себе. И когда человек говорит, что он верующий, а еще три-четыре года тому назад он называл себя неверующим, то это значит, что на уровне личности и общества происходит большой сдвиг.
Сегодня мы становимся действительно религиозным народом, но для того, чтобы религия стала образом жизни людей, от времени констатации «я верующий» до момента реального воцерковления — путь величиной в жизнь. И ничего здесь быстро произойти не может. Нужно терпеливо и кропотливо работать. Но уже сегодня мы должны свидетельствовать о том, что мы православная страна. Большинство наших людей связывают себя с православной традицией, и это великая Божия милость.
Но я хотел сказать еще о чем-то. Я вспоминаю Пасху — даже не в советское время, когда Пасха была просто борьбой на баррикадах, когда власть делала все, чтобы сокрушить этот праздник, когда кордоны милиции и комсомольцев окружали каждый храм и не пропускали ни одно молодое лицо…
— А по ночам специально показывали иностранные комедии…
— Совершенно верно. Или какой-нибудь боевик, типа «Лимонадного Джо» — помню, это было в годы моей юности, — чтобы оторвать людей, особенно молодежь, от храма. Но, кроме того, была другая тенденция на разрушение церковной жизни — когда запускались пьяные люди или, может быть, не очень пьяные, но их дебош и хулиганство в храме поощрялись властями. Затем все это сменилось на огромное количество подвыпившей молодежи, которая шла в храм просто поглазеть. Придя в храм, они вели себя по-разному. Кто-то действительно был поражен величием богослужения и оставался и становился верующим. Ну, а кто-то просто бузил, хулиганил, свистел, раскачивал толпу.
Так вот, сейчас в наших храмах на Пасху нет глазеющей публики. Вчера 5 тысяч человек в Храме Христа Спасителя — они как пришли, так они до конца службы и стояли. Большая часть из них причастились. Для меня это очень важный показатель.
Мне сейчас звонят из разных епархий, я задаю один и тот же вопрос. Ответ везде: практически нет глазеющих, почти нет этих подвыпивших любопытных. Народ идет в храм Божий. Но ведь и прошло совсем не так много времени, и мы уже имеем эту реальность. Дай Бог, чтобы церковная жизнь и дальше развивалась, чтобы у нас строилось больше храмов. Нам трагически еще не хватает храмов, потому что невозможно вести вдумчивую, индивидуальную работу с людьми, когда один храм на 25-30 тысяч человек. Дай Бог, чтобы эти балансы менялись, чтобы увеличилось количество храмов, чтобы священники наши становились способными на индивидуальном уровне работать с современным человеком.
— Ваше Святейшество, это воцерковление народа происходит все-таки в светском государстве. Сейчас есть такие острые моменты дискуссии Церкви и некоторой части светского общества, например дискуссии о судьбе ценностей и культурных сокровищ, которые Церкви принадлежали исторически. Как сделать, чтобы эти дискуссии не превращались в противостояние, в конфронтацию, в борьбу?
— Здесь, с одной стороны, у представителей музейного сообщества есть разумная озабоченность. В течение десятилетий хранили какие-то предметы, ценности; проводилась большая работа по сохранению иконописи, памятников, связанных с православной культурой. И вот сейчас возникает перспектива использования икон не только музеями, но и Церковью, и у многих есть такая действительно реальная проблема: «А что же будет?» Но на этом поле усиленно ножками топчут «профессиональные критики», о которых мы только что говорили. Вот они и создают эту неблагоприятную атмосферу, когда рассказываются какие-то дикие истории, каковых на самом деле никогда не было, или что-то очень сильно гиперболизируется. Создается какое-то дикое впечатление о том, что, во-первых, Церкви возвращаются несметные сокровища. Где эти сокровища? Ведь икона — это то, что Церковь никогда не продаст. Сейчас они находятся в кладовых, в фондах. А если это будет передано Церкви, то все это будет иметь свое прямое предназначение — служить людям. И у Церкви никогда не поднимется рука продать это, а тем более за границу. Сейчас мы собираем средства и выкупаем наши иконы из-за рубежа. За последнее время очень большие деньги были собраны Церковью, и на эти деньги были закуплены иконы, вывезенные некогда из Советского Союза и из России. Поэтому Церковь возвращает сокровища в страну.
Некоторые говорят: «Не справитесь, не сумеете сохранить». Я с одной мудрой женщиной на эту тему разговаривал, она мне очень правильный аргумент сформулировала: но ведь сокровища церковные, ценности церковные, святыни церковные передаются не в племя тумба-юмба, которое поколет эти иконы, бросит в костер и начнет шашлыки жарить. Не Церковь бросала в костры иконы, а государство бросало. И Церковь ведь сохранила все эти иконы на протяжении столетий, а потом они были силой взяты, и большинство было уничтожено или продано. Поэтому говорить от лица светского мира, что «мы сохраним, а вы не сохраните», — это говорить против исторической правды.
А вот что действительно нужно — во-первых, нужно, чтобы в музеях сохранились те экспозиции, которые есть. Ведь было бы совершенно неправильным взять и экспозицию Третьяковской галереи или музея Андрея Рублева разделить и по храмам раздать эти иконы, потому что они действительно представляют и духовную, и художественную ценность. Они в руках специалистов. Кроме того — очень высококвалифицированные экскурсии. Когда интеллигентные, чаще всего верующие люди рассказывают об этих иконах, это тоже имеет большое значение. Иконы в музеях тоже говорят своим языком. Поэтому речь не идет о разделении всех этих экспозиций.
— То есть это молчаливая миссионерская работа, можно сказать?
— Конечно, конечно. Но почему, допустим, чудотворный образ, который находится в экспозиции, нельзя разместить таким образом, чтобы перед ним молились десятки тысяч людей? Ведь нашли же возможность Владимирскую икону Божией Матери поместить в храм при Третьяковской галерее. И икона ожила: люди приходят и молятся. Я, вступая на Патриарший престол, первое, что сделал, — пришел помолиться перед этой святыней и города Москвы, и всея Руси.
Поэтому нужно будет искать какие-то разумные решения. Причем Церковь если что-то берет на хранение, то чаще всего она привлекает спонсоров, и создаются идеальные условия для хранения икон. Огромные средства направляются на то, чтобы создать специальные ковчеги, специальные хранилища для чудотворных икон. Я думаю, что это будет и дальше происходить.
И самое главное, нам нужно работать вместе с музейным сообществом. Я недавно посетил музей Андрея Рублева. У нас состоялась замечательная беседа и с директором, и с представителями музея. Люди очень образованные, прекрасно относящиеся к делу своему. Я думаю, что с такого рода людьми Церковь должна сейчас активно работать, для того чтобы, с одной стороны, иконы были не только музейными экспозициями, но и тем, что они являют для верующего человека, и, с другой стороны, чтобы наши художественные ценности сохранялись как можно тщательнее.
— Спасибо большое, Ваше Святейшество, за это интервью.
