13 октября 2011 года в конференц-зале кафедрального собора Христа Спасителя г. Калининграда под председательством Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла состоялось епархиальное собрание Калининградской епархии. Предстоятель Русской Церкви обратился к духовенству со словом.
Ваши Высокопреосвященства и Преосвященства! Дорогие отцы, братия и сестры!
Я очень рад, что имею сегодня возможность встретиться со всеми вами, чтобы поговорить о наших епархиальных делах. Скажу несколько слов о том, что сегодня происходит в нашей Русской Церкви и что имеет непосредственное отношение к организации епархиальной, приходской, монастырской жизни. <…>
Вы, конечно, читаете церковную прессу и пользуетесь Интернетом. На наших официальных сайтах — а это и Патриархия.ru, и mospat.ru, и Милосердие.ru, и многие другие, не буду их все сейчас перечислять — содержится полная информация и о деятельности Патриарха, и о том, что сегодня в Церкви происходит. Но я хотел бы обратить ваше внимание на главные точки роста и точки перемен, которые при благоприятных условиях могут привести к значительному изменению к лучшему нашей церковной жизни.
Первое, что нужно отметить, — это историческая роль и значение Архиерейского Собора, который состоялся в феврале сего года. Этому Собору предшествовало заседание Межсоборного присутствия. Вы знаете, что на последнем Поместном Соборе, который избрал меня Патриархом, был высказан целый ряд пожеланий и предложений для разрешения вопросов, которые беспокоят все церковное сообщество. Но разрешить эти вопросы на Поместном Соборе было невозможно, потому что Собор — это большая группа людей, тысяча с лишним человек. Серьезные рабочие дискуссии в таком огромном зале, при таком большом стечении людей — дело неподъемное, поэтому было принято решение, чтобы Синод выработал предложения относительно того, как решать вопросы церковной жизни.
Таких вопросов очень много. В годы советской власти нам не разрешали вести работу, нацеленную на развитие жизни Церкви. В постсоветское время все наши силы были обращены на то, чтобы восстановить разрушенные храмы, построить новые, — а проблемы-то оставались! Это вопросы, связанные и с устройством приходов, и с богословским образованием, и с состоянием наших монастырей, и с нашими внешними церковными связями, в том числе в сфере развития отношений с иными конфессиями, а вы знаете, что на этом поле иногда паразитируют некие раскольнические настроения. Поэтому рано или поздно надо было начать всенародно, вселюдно, всецерковно обсуждать эти проблемы.
Вот тогда мы обратились к истории нашей Церкви в XX веке и вспомнили, что замечательному Собору 1917-1918 гг., который избрал Патриарха Тихона, предшествовало так называемое Предсоборное присутствие. Это была площадка для широкой дискуссии о главных, насущных проблемах церковной жизни. И архиереи, и духовенство, и профессора богословия, и светские люди, которым была небезразлична церковная жизнь, вовлеклись в эту дискуссию. Здесь обсуждались и тема возрождения Патриаршества, и тема устроения церковной жизни: как должны выглядеть епархии Русской Церкви, как должно строиться епархиальное, приходское управление и т.д.
Многое из того, что выработало Предсоборное присутствие, затем обсуждалось и было принято на Соборе 1917-1918 гг. Эти решения Собора в Церкви никто не отменял, но их как бы отменила сама жизнь, потому что вслед за этим Собором началось гонение на нашу Церковь, которое сменилось небольшим периодом передышки после того, как Патриарх Сергий подписал свою известную Декларацию, давшую возможность легализовать положение Церкви. Эта передышка длилась с 1928-го по 1934 год, а затем страна прошла через тяжелейший период террора и репрессий, которые похоронили остатки церковной жизни в Советском Союзе. В послевоенные годы — вы знаете об этом, может быть, и по собственному уже опыту, и понаслышке — какая-то небольшая свобода Церкви была дана, но вся жизнь проходила под контролем государства; и только в последнее время мы получили новые возможности.
И вот когда мы стали размышлять о том, что должен представлять собой Архиерейский Собор, какие проблемы он должен поднять и обсудить, мы пришли к выводу, что проведению Собора должно предшествовать общецерковное обсуждение проблем. Так был создан замечательный, на мой взгляд, механизм постоянно действующего Межсоборного присутствия с участием иерархов, духовенства, монашествующих и мирян, причем как мужчин, так и женщин. Это как бы соборный срез, как бы малый Поместный Собор, действующий в периоды между Соборами и готовящий решения Архиерейских и Поместных Соборов. Деятельность Межсоборного присутствия протекает совершенно открыто, свободно — люди вносят разного рода предложения, дискутируют, потому что документы Межсоборного присутствия, до того как быть принятыми в последнем чтении, обсуждаются всенародно. Проекты этих документов выставляются на соответствующие сайты, в том числе на сайт Богослов.ru; кроме того, у Межсоборного присутствия сейчас появился свой собственный сайт. В ответ на эти опубликованные проекты мы получаем большое количество разного рода замечаний, предложений, критики, поддержки. Таким образом, общецерковная дискуссия помогает понять общее настроение Церкви по тому или другому вопросу, но, что самое главное, помогает опровергнуть ложные и необоснованные аргументы аргументами обоснованными, которые соответствуют Преданию нашей Церкви.
Вот так мы теперь работаем на общецерковном уровне. Поэтому все решения, которые принимает Архиерейский Собор, это не решения, которые Патриарх или Синод спускают сверху, — это решения, которые вырастают снизу и которые поддерживаются церковной иерархией настолько, насколько убедительна лежащая в их основе аргументация, насколько она соответствует православному Преданию. Именно так действовал Архиерейский Собор в феврале сего года, принявший целый ряд очень важных решений, которые, в первую очередь, касаются приходской жизни.
Совершенно очевидно, что мы с вами живем в эпоху, когда перед человеком, особенно молодым, лежит целое поле соблазнов, искушений — заминированное поле. Внешне оно очень привлекательно: цветут красивые цветы, зеленеет травка, журчат свежие потоки, и уж так хочется пробежаться по этому полю, а где-то вдали грезятся прекрасные образы счастливой жизни, процветания, личного благополучия, материального роста, достатка, наслаждений, которые эта картина райской жизни будто бы открывает перед человеком. И люди устремляются по этому полю — а оно заминировано.
Наша современная цивилизация рисует перед человеком эту заманчивую картину. Возьмите фильмы, рекламу, глянцевые журналы — это же какой-то сказочный мир благополучия! А ведь огромное количество людей верит в это как в нечто вполне реальное, и это не просто реклама — это еще и приглашение к тому, чтобы соучаствовать в построении этого мира. А как соучаствовать? Больше зарабатывать, больше тратить, больше наслаждаться, больше радоваться жизни… Одни наши телевизионные передачи чего стоят! Каждый день телевидение смешит людей, а ведь все эти развлекательные программы уже никому неинтересны, большинство зрителей выключают эти передачи — а нас все развлекают, смешат, развлекают… Так происходит некая подмена человеческого счастья — радость, внутренняя радость человека, которая и есть синоним счастья, подменяется весельем, а веселье быстро проходит, особенно после похмелья. Вот и натыкаются люди на эти мины — верят в то, что им показывают, а на самом деле все это не так. Потому мы и видим сейчас колоссальный рост алкоголизма, наркомании, количества самоубийств, разводов, абортов, а ведь счастливый человек всего этого делать не будет…
В 90-е годы был большой интерес к вере, к Церкви. Вчера отец Марьян рассказывал мне, что он по 170 человек в воскресенья крестил, все батюшки с ног сбивались. Сегодня у нас столько людей не крестят, и неизвестно, что еще будет. Есть социологические центры, которые без всякой симпатии относятся к Церкви, а их руководители порой занимают в отношении Церкви открыто враждебную позицию. Не буду сейчас называть один такой социологический центр, но он хорошо известен. Так вот, его руководитель утверждает: «В России еще продолжают жить некие мифы. Во-первых, миф, что Россия — великое государство, что Россия отлична от других, что у России особое предназначение. А самый главный миф — это то, что Россия православная страна. Но по мере развития современных средств связи, современного образа жизни эти мифы будут уходить. Люди будут жить реально — они будут бороться с коррупцией, с произволом чиновников, жизнь будет становиться стабильнее, и в следующие 10-20 лет уйдет из обихода миф о том, что Россия — православное государство. Вот тогда, избавившись от этого мифа, мы и заживем».
С одной стороны, ничего нового не сказано, ведь и Демьян Бедный после революции говорил: «Надо расправиться с попами, с обскурантистами, которые внедряют в сознание людей антинаучное мировоззрение, и тогда жизнь будет счастливая». Мы знаем, что ничего из этого не получилось; точно так же и из этой мифологемы — кстати, именно мифологемы — ничего не получится. Но некоторые жизненные обстоятельства помогают такого рода людям делать подобные заключения о скоропреходящем успехе Православной Церкви.
В чем же заключается рациональное зерно? От чего эти люди отталкиваются? Они отталкиваются от того, что наше общество десятилетиями находилось под властью атеизма, и обращение к вере, когда в день крестили по 170 человек, было выбором не только религиозным, но и политическим. Люди отказывались от прошлого, они не хотели жить так, как жили раньше, и поэтому Церковь рассматривалась как альтернатива, в том числе марксистской идеологии. Но Церковь не может быть альтернативой идеологии — Церковь сама по себе, Церковь предлагает свое послание миру.
Вот этот первоначальный интерес к религии как к некоей альтернативе у кого-то полностью исчез — такие люди, даже будучи крещеными, живут как безбожники. А у других из этого подхода развилась настоящая, подлинная церковность, и мы знаем, как за последние двадцать лет состав наших верующих качественно изменился. Завтра на Литургии, может быть, мы это так очевидно не увидим, потому что день рабочий. Но когда в воскресный день я совершаю Литургию здесь, в кафедральном соборе, и вспоминаю, кто вместе со мной молился 25 лет назад, я понимаю, что произошло за эти годы с Церковью нашей — действительно, значительная часть народа пришла и вошла в Церковь.
Ну, а что происходит с теми, кто не вошел? Подход к вере как к альтернативе сегодня уже не работает, потому что молодежь родилась после крушения Советского Союза. Аргумент «мы жили плохо, потому что мы жили без Бога» уже не работает, потому что повзрослевшие дети не знают, что это такое. Аргумент «как плохо, что были у нас разрушены храмы, монастыри, осквернено все, а значит, мы должны изменить свою жизнь» тоже не работает, потому что дети не помнят разрушенных храмов — они уже помнят пятикупольный собор в центре Калининграда. И вот эти дети и молодежь, которые никоим образом не определяют свою религиозность в качестве альтернативы старому и безбожному мировоззрению, сегодня подвергаются мощнейшему воздействию извне, которое навязывает антихристианский, безбожный образ жизни. Никто не спорит, есть Бог или нет, однако навязывается безбожная картина мира.
В среднем наши люди проводят от четырех до семи часов в сутки перед телевизором или компьютером. А сколько времени они проводят в Церкви? В лучшем случае два часа в неделю — это если они ходят каждую неделю. Разве можно сравнить по силе воздействия на человеческое сознание все то, что мы с вами делаем, наши воскресные школы, наши сайты, наши епархиальные отделы, наши приходы — со светскими СМИ? Это несоизмеримые величины. Кстати, они никогда и не войдут в баланс — мы никогда не сможем сказать, что наше воздействие такое же, как воздействие светской, безбожной философии жизни. Во-первых, потому, что у Церкви нет таких средств, а, кроме того, Церковь никогда не будет использовать многие из существующих способов воздействия на сознание человека. Церковь ведь никогда не будет апеллировать к инстинкту; а безбожный мир апеллирует именно к нему, потому что идет не по пути Божиему, а по пути диавольскому. А когда инстинкт человека раздражается рекламой, фильмами, литературой, то эта стихия, включаясь, затмевает глаза, и мы знаем, что в результате происходит с человеком. Отсюда и выводы современных социологов, что через 10-20 лет «миф» о Православии исчезнет, — потому что они убеждены, что через 10-20 лет, несмотря ни на какие наши усилия, молодежь будет полностью оторвана от веры.
Ну, а что мы можем всему этому противопоставить? Можно, конечно, ничего не делать. Можно жить, как мы с вами всегда жили — в субботу вечером послужили, и то не во всех приходах; в воскресенье Литургию послужили, затем молебны, панихиды, требы… В лучшем случае проповедь сказали, подготовившись к ней, а в худшем случае — и не готовились, сказали что-то от ветра главы своея, а то и вовсе ничего не сказали, убедив себя: «я так устал, что уж какая тут проповедь». Еще, может быть, занятия с группами детей — человек по семь-восемь, да и то нерегулярно.
И вот возникает вопрос: что мы как Церковь должны сегодня делать? Архиерейский Собор очень ясно осознал эту проблему. При этом Архиерейскому Собору предшествовала работа Межсоборного присутствия в составе 170 человек, — а среди них были и светские, и церковные профессора, и богословы, и наши очень активные архиереи, и представители духовенства, и редакторы журналов и газет, — и эта активная, свободная дискуссия вылилась в то, что на Архиерейском Соборе был принят целый ряд документов, которые разворачивают нашу церковную жизнь в ту сторону, где нам предстоит борьба и где мы не хотим оказаться побежденными.
Что же предлагает Собор? Собор предлагает принципиально изменить в первую очередь структуру прихода. Речь идет, конечно, не обо всех приходах: есть бедные, небольшие сельские приходы, где невозможно нести ту ответственность, которую предлагает Архиерейский Собор. Но в нашей Церкви много городских и поселковых приходов, где достаточное количество верующих, где существует или может быть создан актив; и предлагается, чтобы в таких приходах — конечно, по согласованию с архиереем — штат формировался не так, как раньше. Раньше штат формировался следующим образом: настоятель и, если нужно, второй (и третий) священник, диакон, псаломщик, регент. В бедных приходах: настоятель, псаломщик, регент. Теперь предлагается следующая структура штатного расписания (а это означает, что люди должны быть на должности и получать зарплату). В тех приходах, где это возможно, должен быть человек, ответственный за молодежную работу. И это не должен быть диакон или второй священник — это должен быть освобожденный от любой другой работы сотрудник, который получает зарплату, причем такую зарплату, на которую можно жить, а не так, как настоятели иногда говорят: «ну, три-пять тысяч я ему дам, и хватит». Перед этим работником ставятся совершенно конкретные задачи: «Вот у нас на приходе в воскресенье причащается пять или десять молодых людей. Давай сделаем так, чтобы к концу года их было в два раза больше». И это уже задача этого человека. Настоятель должен ставить цели, вдохновлять, материально поддерживать. А освобожденный специалист — а человек на этой должности обязан быть специалистом — должен работать с тем, чтобы непременно развивалась молодежная группа, молодежная инициатива при храме.
Аналогично в каждом большом приходе, особенно в городском, должен быть катехизатор-миссионер. Приведу вам пример. Вы знаете, что сектанты ходят по улицам, хватают людей за руку, предлагая им свои учения. Мы так не поступаем и не будем ходить по многоквартирным домам с тетрадками, отмечая в дневничке, кто за, а кто против нас. Но ведь сам по себе храм привлекает людей. Нам никуда ходить не надо — к нам в храм просто приходят. Например, приходит человек в этот кафедральный собор — надеюсь, он у нас открыт в течение дня. Что происходит с этим человеком? Чаще всего ничего. В лучшем случае, когда он подойдет и спросит, кому свечку поставить, ему вежливо, или не очень вежливо, а иногда совсем невежливо ответят. А почему такого человека не должен встречать специально подготовленный сотрудник, который вежливо поговорил бы, поинтересовался, почему человек пришел в храм. Поскольку время внебогослужебное, предложил бы провести экскурсию по храму, рассказал бы о святынях, помог свечечку купить. А потом обменяться телефонами и как-нибудь позвонить: «А как Вы поживаете? А то уже давно Вас в нашем храме не было».
Через Храм Христа Спасителя в Москве ежедневно проходит, по моим подсчетам, более тысячи человек. Я спросил наших московских клириков, сколько из этих людей стали прихожанами, и мне никто не смог ответить на этот вопрос, потому что никто с ними не работает, — разве что в свечном ящике, где с них деньги получают. Но ведь это же люди, которые пришли в храм! Им же интересно! А батюшка у нас занят, хотя на некоторых приходах мог бы и сам подежурить, особенно если служит только в субботу и воскресенье.
Я понимаю, что не в каждый храм человек придет на экскурсию. У нас есть храмы бедные и архитектурно невыразительные, но ведь и на Калининградской земле есть храмы, куда люди придут с удовольствием. Поэтому Архиерейский Собор и вынес постановление, что на приходах, там, где это возможно, следует вводить должность приходского катехизатора-миссионера, чтобы такой человек «брал под контроль» тех, кто приходит, — в хорошем смысле слова, имеется в виду установление контакта с заходящими в храм.
Конечно, при наших приходах должны быть педагоги. К счастью, в большинстве храмов нашей епархии они существуют, есть педагоги, которые ведут занятия в воскресных школах — эта должность также очень важна и должна оплачиваться.
И, наконец, в некоторых приходах должны быть социальные работники. А что означает социальная работа в Церкви? Конечно, это помощь нуждающимся. Многие люди у нас несут шефство в больницах, домах престарелых — все это очень хорошо и правильно. Но ведь и в самих наших приходах есть нуждающиеся. А знает ли настоятель, сколько из его прихожан живет ниже прожиточного минимума? Знает ли, сколько у него в приходе нищих? Знает ли, сколько у него в приходе совершенно одиноких пожилых людей, которым деваться некуда, которые умирают от одиночества? Конечно, не знает.
Так вот: может быть, нам в первую очередь нужно научиться творить дела милосердия внутри своей общины? Для этого тоже должен быть человек, который вел бы учет людей неимущих, организовывал бы какую-то систему помощи, может быть, праздничные денежные сборы в пользу неимущих, навещал бы одиноких, особенно если они заболели. Почему светская социальная система обеспечивает посещение неимущих, больных, одиноких? Не всегда успешно, как мы знаем, но такие патронажные службы существуют — а на приходах ничего нет. И вот мы о милосердии проповеди произносим, а реального опыта милосердия у тех, кто приходит в наши храмы, нет.
Поэтому молодежный работник, социальный работник, педагог (он же может быть и катехизатором-миссионером) — эти должности должны быть в штатных расписаниях наших приходов, особенно в городах и крупных поселках.
Когда в феврале 2010 года Архиерейское совещание приняло это решение, я провел в Москве заседание Епархиального совета и сказал: «Братья, нам нужно примерно 300 сотрудников каждого профиля — 300 молодежных, 300 социальных, 300 миссионеров. Как нам поступить, чтобы подготовка — а людей надо профессионально подготовить — не затянулась на годы?» Для ускоренной подготовки такого рода специалистов мы организовали в Москве две площадки: это молодежный Патриарший центр в Даниловом монастыре и это программа «Вера и дело», осуществляемая совместно с московским правительством. За год через двухмесячные курсы у нас прошло 270 молодых людей, которые изъявили желание быть молодежными руководителями на приходах, и 220 социальных работников (с катехизаторами еще не начинали, и с педагогами особая статья). За один год с Божией помощью мы укомплектовали этими людьми большинство приходов Москвы, где такая работа ведется. Не могу сказать, что там все отлично, и на московском собрании я обращаюсь с такими же словами к духовенству, потому что кое-где настоятели денег не дают, кое-где пытаются «выехать» на отце диаконе. Диаконов нужно непременно привлекать к такой работе, потому что диакон и есть служитель; иногда и собрата — второго священника — запрячь в работу больше чем надо; это и необходимо, и возможно, где священник свободен целую неделю. Но там, где несвободен, ничего доброго от такого подхода не происходит. Поэтому есть издержки, но, я думаю, на 60-70% опыт в Москве удался. Кроме того мы открыли специальный факультет в нашем Православном Свято-Тихоновском университете — четырехгодичное обучение, которое предполагает подготовку молодежных церковных руководителей, социальных церковных работников и миссионеров-катехизаторов.
Поэтому я попросил бы, владыка, очень внимательно посмотреть на то, что у нас здесь происходит. Вы мне докладывали и сообщали, что кое-где в приходах это уже появляется. Но мы с Вами должны переводить все это на основу, которую определил для всей Церкви Архиерейский Собор. В некоторых епархиях это сложно, а вот в Калининградской епархии, учитывая уровень жизни людей, транспортную инфраструктуру, подготовку духовенства, все это несложно.
Поэтому первая и главная задача, которая перед нами стоит, — подготовить специалистов для такого рода работы. Пожалуйста, направляйте на обучение в Москву; если пожелаете, создайте сами такие курсы. У нас с вами достаточный потенциал, и хотя семинарии здесь нет, но ведь двухмесячные курсы можем организовать. Мы же готовим педагогов на базе института усовершенствования учителей — может быть, сможем организовать нечто подобное в контакте с какими-то социальными учреждениями, высшими учебными заведениями, которые готовят социальных работников. Кстати, одной из таких площадок в Москве является площадка в Российском государственном социальном университете. У нас есть соглашение с этим университетом, и при его поддержке ускоренно подготавливаются социальные церковные работники. А те, кто хочет получить высшее образование, поступают в университет и получают государственный диплом, дающий им право занимать должность социального приходского работника.
Почему теперь нужны специалисты? А потому, что мы с вами специалистами не являемся. У нас может быть только какое-то общее понимание, что должно быть в приходе. А социальный специалист или молодежный руководитель обладает технологией работы, знает, как и что нужно делать. И наша задача будет заключаться в том, чтобы финансово и морально поддерживать таких специалистов и давать им возможность менять природу наших приходов, которые должны становиться общинами верующих людей с большим присутствием детей и молодежи.
В некоторых приходах трудно иметь таких сотрудников, но уж при каждом благочинии специалисты этих профилей должны быть в обязательном порядке. Тогда ответственность будет воспринята в первую очередь сотрудниками, входящими в штатное расписание благочиний. Благочинные дают задания, в том числе по работе с приходами, где нет финансов на содержание профильных специалистов. Представитель благочиния приезжает и работает вместе с настоятелем — предлагает какие-то программы, может быть, присылает помощника. В результате благочиния должны стать центрами по организации молодежной, социальной, образовательной и миссионерской работы в Церкви.
Поэтому, братья, на нас с вами, особенно здесь, на западном порубежье России, особая ответственность. Вот об этом я хотел сказать.
<…>
Ну и, наконец, о самых последних решениях Священного Синода — вы, наверное, о них наслышаны. Сейчас идет процесс создания новых епархий в Русской Церкви, и нужно ясно понимать, почему мы идем по такому пути. Мне приходится много путешествовать по стране, и вот, знакомясь с церковной жизнью на местах, особенно в Сибири, на Дальнем Востоке, в некоторых других регионах, я обнаружил нечто, что меня очень расстроило. Представьте себе: для того чтобы перелететь от Магадана до Иркутска на современном реактивном самолете, нужно четыре часа. Это ровно столько, сколько от Москвы до Лондона. Чтобы пересечь Красноярский край с юга на север, нужно лететь три часа с небольшим — это как от Москвы до Парижа. Чтобы пересечь Оренбургскую область с запада на восток, нужно ровно столько времени, сколько лететь от Москвы до Бреста. И вот на этих огромных территориях — один правящий архиерей и часто очень небольшое количество приходов. Это и понятно — а как архиерей может стимулировать открытие приходов на таких огромных расстояниях? Поэтому и было принято решение учредить в границах епархий, где есть такая потребность, — а потребность мы определили исходя из просьб самих епархиальных архиереев, — новые епархии. За последние два с небольшим года мы открыли 35 новых епархий в Русской Православной Церкви — 25 на территории Российской Федерации и 10 за рубежом — в государствах Средней Азии, Казахстане и Эстонии.
Целый ряд проектов в епархиях можно осуществлять только совместно, например, содержать семинарию, издавать журнал, вести телевизионную программу, взаимодействовать с учебными заведениями. Для того чтобы в рамках одного субъекта Федерации архиереи могли работать как одна команда, чтобы самостоятельные епархии, находящиеся в границах одного субъекта Федерации, имели возможность координировать свои действия, для того чтобы кто-то из архиереев нес особую ответственность за взаимодействие с губернатором и с центральной властью, на последнем заседании Синода было принято положение о создании митрополий.
Если на территории субъекта Федерации больше одной епархии — две, три, четыре, то эти епархии объединяются в митрополии, по образцу, который существовал в древней Церкви и к которому хотели вернуться на Соборе 1917-1918 гг., но не смогли. Позже к этой модели хотел вернуться Блаженнейший митрополит Сергий, Патриарший Местоблюститель, и, как я уже говорил, в момент передышки с 1928-го по 1934 год было рукоположено архиереев в два раза больше, чем было в Российской империи. Следующим шагом должно было стать создание митрополий, но с 1934 года вновь начался террор, и было уже не до создания митрополий.
Но сегодня мы остро нуждаемся в том, чтобы действительно дать новое дыхание этим огромным регионам, где количество приходов катастрофически отстает от потребностей людей. А там, где нет приходов, сразу появляются сектантские группы. Вот Красноярский край, самый большой по площади субъект Российской Федерации, величиной почти со всю Западную Европу. На территории этого края было всего 120 приходов — и 670 протестантских общин! А ведь это сокровищница России, там колоссальные ресурсы! И мы стали обращать внимание на то, что сектанты уже входят во власть, избираются в местные поселковые советы, становятся главами администраций. Так очень просто и потерять православную Россию…
Вот поэтому мы и создаем сейчас новые епархии — и не только в Сибири. Огромная Ростовская епархия сейчас разделена на три епархии — создана Ростовская митрополия. В Екатеринбургской епархии было 600 приходов. Я спрашивал владыку Викентия: «Сколько Вам нужно времени для того, чтобы хоть раз послужить в одном приходе?» Он отвечал: «Если служить каждый день, то два с половиной года. А если так, как мы, архиереи, служим, то и за всю жизнь я не смогу объехать все эти 600 приходов». Но ведь на этих приходах реальная жизнь, реальные проблемы, а там даже викария не было! Вот и создали теперь три большие епархии по сто с лишним приходов в каждой. И мы очень надеемся, что это будет стимулировать открытие новых приходов, развитие церковной жизни, переход на ту систему приходского служения, о которой я сегодня вам говорил.
Вчера мы рукоположили нового архиерея для Магадана — архимандрита Иоанна (Павлихина), который был наместником Ипатьевского монастыря в Костромской области. Завтра мы будем рукополагать архимандрита Вениамина, который будет правящим архиереем Ардатовской епархии в Мордовии. Практически каждое воскресенье, каждый праздник мы будем теперь рукополагать по новому епископу, и если все избранные нами архиереи будут рукоположены, то епископат Русской Православной Церкви увеличится на 48 архиереев. А это большая сила, потому что там, где архиерей, там управление, там работа, там жизнь.
Мы считаем (а «мы» — это и наш Синод, и, я уверен, Архиерейский Собор), что таким образом можно придать новое дыхание в жизни нашей Церкви. Иногда нам, особенно правящим архиереям, кажется, что все уже решено — построены кафедральный собор, епархиальное управление, гимназии, школы, действуют монастыри. Ну что еще надо? Живи и наслаждайся. А то, что происходит в провинции, в деревнях, в небольших районных центрах, архиереи часто не знают. Поэтому мы и стремимся к тому, чтобы активизировать работу архиереев, приблизив их к реальной жизни Церкви — к деятельности приходов, к пониманию жизни священников, к тому, чтобы они знали священнослужителей не только в лицо, но и по имени, знали о том, в чем священник нуждается, какие у него проблемы, в чем должна заключаться помощь со стороны архиерея. Вот тогда, я думаю, у нас будет больше солидарности в тех трудах, которые мы совершаем. На этом я и закончу.
Пресс-служба Патриарха Московского и всея Руси
