Приложение №2
к докладу митрополита Крутицкого и Коломенского
Ювеналия, председателя Синодальной комиссии
по канонизации святых

 

К ВОПРОСУ О КАНОНИЗАЦИИ
ЦАРЯ ИВАНА ГРОЗНОГО И Г.Е. РАСПУТИНА

Переосмысление прошлого ― процесс естественный и плодотворный, но вместе с тем сложный и неоднозначный. Дискуссии и исследования конца XX в. об историческом прошлом России не только позволили преодолеть стереотипы коммунистической идеологии и существенно обогатили наши знания, но и вызвали глубокий кризис исторического и национального самосознания русского общества. Многие, в том числе и воцерковленные представители современного российского общества, внутренне готовы и весьма отзывчивы к самым фантастическим открытиям и сенсациям и в то же время не доверяют никакой научной аргументации, привыкнув и к фальсификациям, и к их разоблачениям. Многочисленные издательства и различные общественные силы активно пользуются этим в своих коммерческих и политических целях.

Одним из болезненных проявлений современного кризиса исторического самосознания в церковно-общественной жизни является кампания по «реабилитации» и «прославлению» царя Ивана Грозного и Г.Е. Распутина, которая началась в 1990-е годы на страницах научно-популярных книг и была подхвачена рядом СМИ. Споры о деятельности Ивана Грозного идут уже четыре столетия. Но лишь в наши дни нашлись поклонники не только политических приемов, но и нравственного облика Ивана Васильевича. О Григории Распутине же даже его ближайшее окружение не отзывалось так односторонне восторженно, как его нынешние почитатели.

Собственно, вопрос о прославлении Ивана Грозного и Г. Распутина ― вопрос не столько веры, религиозного чувства или достоверного исторического знания, сколько вопрос общественно-политической борьбы. Имена Ивана Грозного и Г.  Распутина используются в этой борьбе как знамя, как символ политической нетерпимости и особой «народной религиозности», которая противопоставляется «официальной религиозности» священства. Не случайно, видимо, символами этой кампании стали миряне, известные не своими духовными подвигами, а своею политическою активностью, причем находившиеся, по меньшей мере, в сложных отношениях с представителями церковной иерархии. В лице первого царя и «друга» последнего самодержца пытаются прославить не христиан, стяжавших Духа Святого, а принцип неограниченной, в том числе морально и религиозно, политической власти, которая и является для организаторов кампании высшей духовной ценностью.

Инициаторы канонизации Ивана Грозного и Г. Распутина не могут не сознавать, что сама идея о возможности такого прославления способна вызвать смущение среди православных верующих. Но цель этой кампании именно в том и состоит, чтобы вызвать борьбу, в борьбе найти сторонников и тем самым обеспечить себе известное положение и влияние в обществе. Судя по публикациям в газете «Русь Православная» и, в частности, по заявлениям ее редактора К. Душенова, который требует вынести вопрос о прославлении на Поместный Собор, угроза раскола его единомышленников не смущает. Более того, весь ход кампании свидетельствует о расчетах ее организаторов на то, что, угрожая скандалом, они заставят считаться с их политическими претензиями и личными амбициями.

В целом почитателям Ивана Грозного и Г. Распутина свойственны игнорирование сложности и противоречивости исторической действительности, деление деятелей прошлого на «своих», «чужих» и «заблуждающихся» («обманутых»), дилетантизм, предвзятость в освещении событий и в интерпретации источников. Естественно, их построения далеко не соответствуют тому, что известно о жизни Ивана Грозного и Г. Распутина.

I

Иван IV Грозный, сын великого князя Василия III, родился 25 августа 1530 г., и в 1533 г. был провозглашен великим князем Московским и всея Руси. 16 января 1547 г. Иван Васильевич принял царский титул и был возведен на царство по чину венчания византийских императоров. Совместно с Избранной радой, в которую входили святитель митрополит Макарий, духовник царя протопоп Благовещенского собора Сильвестр и окольничий А.Ф. Адашев, в конце 40-х ― 50-е годы XVI в. Иван Грозный провел церковную, земскую, административную, судебную и военную реформы, направленные на укрепление государства. Он был прекрасно начитан, являлся талантливым писателем, автором слов и музыки службы к празднику Владимирской иконы Божией Матери, способствовал развитию в России книгопечатания. Проводя активную и в первоначальный период весьма успешную внешнюю политику, Иван Грозный присоединил к Москве Казанское, Астраханское, Сибирское ханства и Ногайскую Орду. В 1558 г. он начал Ливонскую войну за овладение побережьем Балтийского моря, которая закончилась в 1583 г. потерей русских земель. В связи с военными неудачами в декабре 1564 г. Иван Грозный приступил к организации опричнины, и с февраля 1565 г. в стране начался опричный террор, приведший к многочисленным жертвам среди всех слоев населения. В 1572 г. Иван Грозный формально переименовал опричнину в Государев Двор, однако бессудные казни в стране продолжались.

Затяжная Ливонская война и опричный террор привели страну к жесточайшему социально-экономическому кризису, разорению населения, запустению земель северо-западных и центральных уездов, провалу многих внутри-и внешнеполитических начинаний царя. Прямым следствием этого стало начало формирования крепостного права в России. Русские писатели начала XVII в. рассматривали политику Ивана Грозного как одну из причин Смуты.

Оценки правления и личности Ивана Грозного начали формироваться еще при жизни царя. К началу XVII в. сложилась историческая концепция «двух Иванов» ― мудрого государственного деятеля-реформатора в первой половине правления и кровавого тирана ― во второй, в начале XIX в. поддержанная Н.М. Карамзиным. При этом Н.М. Карамзин не без сожаления отмечал: «Добрая слава Иоаннова пережила его худую славу в народной памяти... Народ... чтил в нем знаменитого виновника нашей государственной силы, нашего гражданского образования»[1]. Сам Н.М. Карамзин, отдавая должное этому царю как одному из величайших деятелей отечественной истории, ставил результаты его правления в один ряд «с бедствиями Удельной Системы» и татаро-монгольским игом [2]. Отрицательно оценивали правление Ивана Грозного историки столь разных взглядов, как М.М. Щербатов, М.П. Погодин, митрополит Макарий (Булгаков), Н.Г. Устрялов, Н.И. Костомаров, Д.И. Иловайский и др. Многомерный анализ исторического значения правления Ивана Грозного и его личности дан крупнейшими историками второй половины XIX ― начала XX в.: С.М. Соловьевым, В.О. Ключевским, С.Ф. Платоновым и А.В. Карташевым. С. М. Соловьев, отдавая должное Ивану Грозному как крупному государственному деятелю, тем не менее счел необходимым признать: «Человек плоти и крови, он не сознавал нравственных, духовных средств для установления правды и наряда или, что еще хуже, сознавши, забыл о них; вместо целения он усилил болезнь, приучил еще более к пыткам, кострам и плахам; он сеял страшными семенами, и страшна была жатва ― собственноручное убийство старшего сына, убиение младшего в Угличе, самозванство, ужасы Смутного времени» [3]. Для нас особо важен вывод, который делает С.М. Соловьев: «Не произнесет историк слово оправдания такому человеку; он может произнести только слово сожаления» [4]. В этом же русле характеризовал деятельность Ивана Грозного профессор Московского университета и Московской Духовной Академии, академик В.О. Ключевский: «Положительное значение царя Ивана в истории нашего государства далеко не так велико, как можно было бы думать, судя по его замыслам и начинаниям, по шуму, какой производила его деятельность... Карамзин преувеличил очень немного, поставив царствование Ивана, ― одно из прекраснейших по началу, ― по конечным его результатам наряду с монгольским игом и бедствиями удельного времени. Вражде и произволу царь жертвовал и собой, и своей династией, и государственным благом» [5].

В период сталинского правления стали появляться труды историков С.В. Бахрушина, И.И. Смирнова и других, в которых содержалось оправдание террора Ивана Грозного. Впрочем, эти «исследования» осуществлялись по прямому указанию Сталина, не скрывавшего своих симпатий к опричнине; труды же противников идеализации образа царя (С.Б. Веселовский) при жизни Сталина не публиковались. Исторические исследования историков в последние десятилетия существования СССР и в постсоветской России (А.А. Зимин, С.О. Шмидт, Р.Г. Скрынников, Д. Н. Альшиц, В.И. Буганов, Б. Н. Флоря и др.) характеризуются стремлением дать объективную оценку личности Ивана Грозного, основанную на анализе всего комплекса источников и во многом совпадающую с оценкой подавляющего большинства дореволюционных историков. Следует отметить, что в современной научной литературе отсутствуют какие-либо попытки апологии Ивана Грозного и его политики. Ряд исследователей объясняют трагические стороны правления Ивана Грозного душевной болезнью царя ― паранойей, манией преследования, комплексом неполноценности и т.п., не отвергая при этом психическую вменяемость Ивана Грозного (Я.А. Чистович, П.И. Ковалевский, Д.М. Глаголев, Р. Хелли, Р. Крамми и др.).

В печати уже отмечалось, что призыв к канонизации Ивана Грозного представляет собой «ни с чем не сообразное, безграмотное и с исторической, и с богословской точки зрения требование» [6]. Сторонники же канонизации Ивана Грозного, в свою очередь, исходят из той посылки, что «трудно найти в истории нашего государства личность более оклеветанную, чем первый русский царь» [7]. Авторы, придерживающиеся последней точки зрения, считают, что все источники, в которых первый русский царь изображен злобным душегубом, слишком тенденциозны и ставят целью опорочить светлый облик царя-праведника. Особенно, по их мнению, грешат этим сочинения немцев-опричников, которые, ничего не понимая в русской истории, стремились представить Ивана Грозного в самом невыгодном свете.

Действительно, история его царствования, несмотря на обилие источников, страдает от недостатка источников объективных. Не лишены тенденциозности сочинения князя Андрея Курбского, в полемическом запале намеренно сгущавшего краски. Сохранившиеся летописные своды времени Ивана Грозного неоднократно подвергались редакторской правке со стороны царя в угоду сложившейся на время правки политической ситуации. К тому же официальное летописание прекратилось в годы опричнины ― в 1568 г. Тем не менее многие сообщения немцев-опричников находят соответствие в русских летописях и, по заключению современных историков, изучающих эпоху Ивана Грозного, их не следует игнорировать.

Пытаясь выдать грозного царя за царя-праведника, сторонники его канонизации пересматривают основные «претензии» к моральному облику государя, полагая их клеветническими измышлениями его недругов, якобы противоречащими сохранившимся источникам: обвинения в убийстве святых митрополита Филиппа и Корнилия Псково-Печерского, а также собственного сына Ивана, многоженство, деспотический образ правления. При этом аргументация сторонников канонизации, как правило, слаба, ссылки на источники вырваны из общего контекста, многие источники, противоречащие апологии Ивана Грозного, либо замалчиваются, либо признаются заведомо сфальсифицированными или ложными, направленными на дискредитацию царственного «праведника». Более того, они вербуют себе очень широкую читательскую аудиторию, публикуя свои измышления в научно-популярных изданиях, рассчитанных на не слишком взыскательного и сведущего в истории читателя, но расходящихся многотысячными тиражами [8].

Сторонники канонизации Ивана Грозного отрицают как миф многоженство царя, делая особый акцент на том, что его четвертый брак был разрешен Освященным Собором. При этом совершенно бездоказательно отрицаются факты женитьбы царя на трех последних женах. Аргументация крайне проста: «Жена ― это женщина, прошедшая тот или иной официально признанный обряд вступления в брак с мужчиной» [9]. То есть, если обряда не было, не было и брака, а там, где нет брака (если следовать предлагаемой логике), нет и прелюбодеяния. Однако с точки зрения элементарных начал христианской нравственности поведение царя в его брачной жизни было более чем предосудительным. «Умершей убо царице Анастасии, ― отмечал летописец ― нача царь яр быти и прелюбодейственен зело» [10]. О склонности царя к прелюбодеянию сообщает и А. Шлихтинг [11]. После смерти второй жены, Марии Темрюковны, Иван Грозный венчался с Марфой Собакиной, через несколько месяцев после ее кончины ― с Анной Колтовской. При этом церковный собор 1572 г., разрешив четвертый брак царя, наложил на него строгую епитимью «запрет молиться в храме и приобщаться Святых Христовых Тайн» [12]. Хотя епитимия налагалась на трехлетний срок, запрет на принятие Святых Тайн действовал до конца жизни царя. Митрополит Макарий (Булгаков) следующим образом описывал дальнейшую историю многоженства Ивана Грозного. «...Прошло два-три года, и царь развелся со своею четвертою женою, отпустив ее в монастырь, а сам женился на пятой жене (около 1575 г.) и вскоре потом на шестой и на седьмой (в сентябре 1580 г.) и все это делал без всякого разрешения со стороны церковной власти, и не считал нужным даже просить у нее прощения и молитв, как просил по вступлении в четвертый брак» [13].

При низложении святителя Филиппа с митрополичьего престола Иван Грозный допустил, по словам Р.Г. Скрынникова, «вопиющее нарушение традиций», организовав розыск о «преступлениях» святителя. И хотя это должно было находиться в компетенции епископского суда, выводы светской комиссии впервые в истории России стали основой для низложения главы Церкви [14]. Следует особо подчеркнуть, что факты комиссией были сфальсифицированы, а на суде выступали лжесвидетели.

Не будем останавливаться на подробностях, был ли святитель Филипп убит по царскому приказу, или же «доблестный вожак опричников» и «крупный русский военачальник», как называют его сторонники канонизации Ивана Грозного, Малюта Скуратов действовал по собственной инициативе. Последнее, исходя из характера эпохи, оказывается просто немыслимым: не мог приближенный царя решиться на убийство церковного иерарха такого сана без высочайшего одобрения. Обратим внимание прежде всего на другое обстоятельство, проявившееся в толковании сторонниками канонизации Ивана Грозного истории его взаимоотношений со священномучеником митрополитом Филиппом. Пренебрегая традицией изображения этой истории, сложившейся в русской церковной и светской исторических науках, сторонники канонизации Ивана Грозного игнорируют и агиографическую традицию, которая сформировалась в Русской Православной Церкви даже в тех случаях, когда речь идет о житиях, которые были написаны или отредактированы канонизованными Церковью агиографами. А между тем житие св. митрополита Филиппа в редакции одного из самых авторитетных и для своего времени весьма критичного св. Димитрия Ростовского содержит в себе вполне определенный рассказ о мученической смерти святителя Филиппа в результате организованной Иваном Грозным расправы. «...Когда зверства опричников достигли крайнего предела, то блаженный Филипп стал умолять царя прекратить неистовства опричников и обличал самого царя за его казни. Тогда царь пришел в сильный гнев на святого, угрожая ему муками и ссылкою... Царь же не хотел просто низвергнуть Филиппа с митрополичьего престола. Через некоторое время, по доносу лживых свидетелей, он послал в Соловки Суздальского епископа Пафнутия и князя Василия Темкина расследовать, какова же была прежняя жизнь Филиппа. Достигнув Соловецкого монастыря, посланные стали стараться действовать так, чтобы угодить царю... Прибывшие из Соловок клеветники представили царю свитки, в которых были написаны их лжесвидетельства. Царь, услышав о письменных свидетельствах против Филиппа, угодных ему, повелел во всеуслышание прочесть их, после чего лжесвидетели начали словесно клеветать на святителя... когда святой митрополит Филипп священнодействовал в Успенском соборе, царь послал туда боярина своего Алексея Басманова с большим числом опричников. Вошедши в собор, Басманов приказал вслух всего народа прочитать судебный приговор о низложении митрополита. Потом опричники бросились на святого, как дикие звери, совлекли с него святительское облачение, одели его в простую, разодранную монашескую одежду, с позором выгнали из церкви и, посадив на дровни, повезли в Богоявленский монастырь, осыпая бранью и побоями. Потом, по воле царя, Филипп был сослан в Тверской Отрочь монастырь, причем святой много зла претерпел от приставников... Не довольствуясь тем, что терпел святой Филипп, царь подверг пыткам и казням служивших ему детей боярских; из родственников его Колычевых умерщвлены один за другим десять человек. Голову одного из них, Ивана Колычева, особенно любимого святителем, царь прислал последнему в темницу... Прошло около года, как святой находился в заточении, удручаемый от приставников различного рода скорбями. В это время царь, путешествуя в Новгород и приближаясь к Твери, вспомнил о святом Филиппе и послал к нему... Малюту Скуратова... Вошедши в келлию святого Филиппа, Малюта Скуратов... сказал: «Владыко святый, дай благословение царю идти на великий Новгород». Но святой отвечал Малюте: «Делай, что хочешь, но дара Божия не получают обманом». Тогда бессердечный злодей задушил праведника подушкою» [15].

Независимо от того, был или не был преподобный Корнилий Псково-Печерский казнен лично Иваном Грозным, его имя было записано в царском Синодике опальным, а это значит, что царь брал на себя вину и ответственность за смерть преподобномученика. Нелепым выглядит стремление сторонников канонизации Ивана Грозного отрицать эти зверства тем, что в синодики «для поминовения православные христиане записывают также имена тех, чья память им дорога» (В. Манягин). Это утверждение вряд ли основано на объективном взгляде на сохранившиеся источники. Имя преп. Корнилия Псково-Печерского оказалось именно в Синодике опальных среди почти трех тысяч имен погубленных в годы опричного террора людей: «Сих опальных людей поминати по грамоте цареве... Изо Пскова: Печерского монастыря игумена архимандрита Корнилия...» [16]. Поэтому о поминовении памяти дорогого для Ивана Грозного человека речи здесь быть не может. И это не единственные жертвы среди священнослужителей. В годы опричного террора был арестован и сослан в Хутынский монастырь архимандрит Троице-Сергиева монастыря Памва, казнены архимандрит Солотчинского монастыря (имя не сохранилось), архимандрит Печерского Вознесенского монастыря в Нижнем Новгороде Митрофан.

Православная Церковь устами свт. Филиппа и свв. Николы и Василия Блаженного, Христа ради юродивых, неоднократно осуждала царя за кровавые жертвы. Именно вмешательство Христа ради юродивого Николы спасло Псков от опричного разгрома, а казни невинных новгородцев были остановлены благодаря св. Василию Блаженному [17].

Опричнина сторонниками канонизации Ивана Грозного замалчивается, а число казненных объявляется небольшим. Действительно, при населении тогдашней России в 6-8 млн. человек общее число казненных в годы опричнины, включенных в царский Синодик, не превышает 4 тыс. человек [18], но список этот признается исследователями далеко не полным ― Синодик не учел умерших в тюрьмах и ссылке. При этом сторонники канонизации оправдывают массовые убийства и казни и даже считают их необходимыми, объясняя их борьбой царя с «государственными изменниками». Скрупулезное исследование Р.Г. Скрынникова показало, что большинство обвинений было надуманным или не имело под собой твердых доказательств. Между тем при прямом попустительстве со стороны Ивана Грозного было казнено не только множество светских лиц, но и священнослужителей, чем-либо не угодивших царю. Сторонники канонизации Ивана Грозного замалчивают опричный поход на Новгород, а именно во время него, по мнению Р.Г. Скрынникова, основанному на анализе источников, было уничтожено не менее двух тысяч новгородцев, была разорена Тверь, причем было казнено не менее 9 тыс. человек [19]. При этом зверства опричников напрямую поощрялись самим царем.

Кончина Ивана Грозного также не может считаться кончиной христианина-праведника, о чем умалчивают сторонники его канонизации. Так, крупнейший памятник русского летописания XVII в. Летописец Новый, составленный около 1630 г., но основанный на более ранних источниках, сообщает о восприятии Иваном Грозным кометы как знамения собственной смерти [20], что выдает в царе человека суеверного. По свидетельству английского посланника Джерома Горсея, получавшего информацию из ближайшего окружения царя, как человек суеверный, Иван Грозный перед смертью заставил привезти в Москву большое количество ворожей и волхвов, чтобы те предсказали ему день кончины [21]. Умер же Иван Грозный за игрой в шахматы, так что чин пострижения в схиму совершался, вероятно, уже над бездыханным трупом, что также не соответствует облику праведника.

Конкретных свидетельств посмертного почитания Ивана Грозного как святого не существует. Составленная в конце XVII в. «Книга, глаголемая о русских святых» среди имен московских правителей, канонизированных как общерусских или местночтимых святых, не называет Ивана Грозного [22]. Ссылка сторонников его канонизации на то, что в росписях Грановитой палаты Московского Кремля царь изображен с нимбом, некорректна. Некорректен и вывод, делаемый на основе этого единственного(!) изображения: «Иоанн Грозный официально в либеральном XIX в. был признан местночтимым святым... А это значит, что с тех самых пор жители города Москвы... почитают его как заступника и великого воина за Русскую землю, заслуги и подвиги которого во много раз превысили совершенные им грехи» [23].

Что касается изображения Ивана Грозного с нимбом и подписью «благоверный царь», то в нем отсутствует необходимое в этом случае дополнение: «святой». Так, фрески Архангельского собора Московского Кремля изображают всех погребенных в нем до 1508 г. великих князей с нимбами, а все надгробные эпитафии ― от Великого князя Ивана Калиты до царевича Александра Петровича ― содержат титул «благоверный» [24]. При этом далеко не все погребенные благоверные князья и цари прославлены Русской Церковью. Подобные особенности титулатуры объясняются не только требованиями этикета того времени, но и тем обстоятельством, что на Руси понятие «благоверный», заимствованное из титулатуры византийских императоров, являлось частью прижизненного царского титула, начиная с Ивана Грозного [25], и было вполне естественным в эпоху первых Романовых. До принятия императорского титула оно входило и в титулатуру Петра I, которого никак нельзя причислить к прославляемым Церковью праведникам.

Как кажется, решающим доказательством против посмертного почитания грозного царя как святого являются знаменитые парсуны Ивана Грозного, его сына, Федора Иоанновича, и М.В. Скопина-Шуйского, выполненные в конце XVI ― начале XVII в. и первоначально находившиеся над их гробницами в алтаре Архангельского собора. Из всех троих только Федор Иоаннович изображен с нимбом [26].

Многое, сделанное Иваном Грозным для Российского государства, вряд ли может быть оспорено. Однако реальным итогом его правления стало истребление складывавшейся со времен Ивана Калиты военной и политической элиты («обнаглевшего боярства», по выражению одного из сторонников канонизации царя), что неизбежно привело к гражданской войне конца XVI ― начала XVII в., причем ее скрытый этап ― борьба боярских группировок, возвысившихся в правление Грозного, за власть ― начался сразу же после его кончины, став прелюдией Смутного времени. Вопреки мнению сторонников канонизации, он не «оставил своим наследникам мощного государства и боеспособной армии» [27]. Страна была разорена многолетней Ливонской войной, опричным террором и стояла на пороге гражданской войны.

Общие итоги разнузданно-громогласной по форме и совершенно не вразумительной по существу кампании в поддержку канонизации царя Ивана Грозного могут быть сведены к нескольким вполне определенным выводам.

Во-первых, сторонникам канонизации не удалось представить ни одного нового исторического источника, который не был бы известен современной науке и опираясь на который можно было бы поставить под сомнение сложившуюся в церковной и светской исторических науках традицию в целом отрицательного изображения царствования и личности Ивана Грозного.

Во-вторых, в среде почитателей Ивана Грозного не появилось ни одного исследования, которое могло бы опровергнуть наличие традиционно инкриминировавшихся Ивану Грозному в исторической науке и церковном предании исторических преступлений и нравственных пороков. В данном случае прежде всего имеются в виду многотысячные и чаще всего безвинные жертвы опричного террора, разрушавшая страну внутренняя (опричный передел земли) и внешняя (Ливонская война) политика второй половины его царствования, гонения и убийства, в том числе и канонизованных как мучеников служителей Русской Православной Церкви, убийство собственного сына, неоднократно выражавшееся в его сочинениях, ложное с церковно-богословской точки зрения понимание значения царя в церковной жизни, многоженство, в результате которого последние десять лет своей жизни царь был отлучен от причастия Святых Христовых Тайн.

В-третьих, сторонники канонизации Ивана Грозного, часто не понимающие разницы между православным церковным вероучением, основывающимся на Божественном Откровении, и государственно-политической тоталитарной идеологией, произрастающей из человеческого мифотворчества, навязывают русскому церковному народу миф о святом царе, ставшем жертвой невиданного в мировой истории четырехвекового «клеветнического заговора». При этом участниками «заговора» наряду с папским легатом А. Поссевино, английским посланником Дж. Горсеем, немцем-опричником А. Шлихтингом оказываются и русские летописцы, и агиографы, включая св. Димитрия Ростовского, и опиравшиеся на них в своих исследованиях то ли по недомыслию, то ли по злокозненности русские церковные (митрополит Макарий (Булгаков), А.П. Доброклонский, А.В. Карташев), дореволюционные гражданские (Н.М. Карамзин, С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, С.Ф. Платонов) и советские (С.Б. Веселовский, А.А. Зимин, С.О. Шмидт, Р.Г. Скрынников) историки. В то же время «разоблачителями» четырехвекового «клеветнического заговора» становятся наряду с немногочисленными выполнявшими социальный заказ ВКП (б) сталинскими историками (С.В. Бахрушин, И.И. Смирнов), которые, впрочем, не доходили в своей апологии Ивана Грозного до объявления его святым, псевдоцерковные журналисты и публицисты, возглавляемые К. Душеновым и обосновывающие свои «открытия» авторитетом покойного митрополита Иоанна (Снычева), никогда не являвшегося специалистом в области русской истории ХVI века.

В-четвертых, почитателям Ивана Грозного не только не удалось найти в Русской Церкви «прикровенно» совершившейся канонизации «оклеветанного» царя, но и обнаружить достоверные свидетельства его почитании как святого в русской церковном народе, для которого веками царь Иван Грозный оставался отнюдь не святым подвижником благочестия, а всего лишь грозным царем.

II

Среди лиц, принадлежавших к ближайшему окружению царственных страстотерпцев, больше всего споров вызывает фигура Григория Распутина. Григорий Ефимович Распутин родился в 1869 г. в селе Покровском Тобольской губернии. С тридцати лет после пережитого духовного кризиса Г. Распутин начал странствовать по святым местам и во время посещения Казани получил от епископа Хрисанфа рекомендательное письмо к ректору Санкт-Петербургской Духовной Академии епископу Сергию (Страгородскому). С этим письмом в 1903 г. Г. Распутин появился в Петербурге, где он познакомился с инспектором Духовной Академии и духовником царской семьи будущим архиепископом Феофаном (Быстровым), который ввел его в высшее общество и познакомил с великими княгинями Милицей Николаевной и Анастасией Николаевной (дочерями черногорского князя Николая Петровича и женами великих князей Петра и Николая Николаевичей). В доме вел. кн. Милицы Николаевны в конце 1905 г. Г. Распутин познакомился с царской семьей, и с конца 1907 г. его встречи прежде всего с императрицей стали более или менее регулярными.

Одной из важнейших причин внимания императрицы к Г. Распутину являлась его неоднократно проявлявшаяся способность облегчать страдания цесаревича при периодически повторявшихся у него приступах тяжелой болезни. Уже в 1909 г. Г. Распутин оказался в центре одного из тех громких скандалов, алкогольно-эротического характера, которые с незначительными перерывами сопровождали его до гибели в 1916 г. За предосудительное поведение Г. Распутина открыто порицали в том числе и прежде близкие к нему люди, такие, как, например, священномученик епископ Гермоген (Долганев) и будущий архиепископ Феофан (Быстров). В 1907 г. было начато следствие о принадлежности Г. Распутина к сектам хлыстовского толка.

Большая часть членов императорской фамилии, высокопоставленных сановников и консервативно настроенных общественных деятелей видели в Г. Распутине безнравственного человека, компрометировавшего Государя и династию. В царской семье все негативные отзывы о Г. Распутине, как правило, решительно отвергались и рассматривались как попытки вмешательства в ее личную жизнь. Целый ряд безуспешных попыток повлиять на императора в целях удаления Г. Распутина оказался чреват большими осложнениями для нескольких выдающихся церковных и государственных деятелей: священномучеников митрополита Владимира (Богоявленского) и епископа Гермогена (Долганева), преподобномученицы вел. кн. Елизаветы Федоровны, обер-прокурора А.Д. Самарина, председателей совета министров П.А. Столыпина и В.Н. Коковцова. В условиях глубокого политического кризиса и дискредитации монархической власти в империи группа лиц, близких ко двору и искренне преданных царю, совершила 17 декабря 1916 г. убийство Г. Распутина. Почти вся императорская фамилия фактически поддержала убийц, среди которых был вел. кн. Дмитрий Павлович, а император Николай II заявив, что «никому не позволено заниматься убийством», все же не допустил судебного преследования преступников. И до, и после смерти Г. Распутина имя его активно использовалось для дискредитации императорской России.

Личность Г. Распутина всегда вызывала интерес. Неудивительно, что в условиях современного кризиса исторического и национального самосознания в России интерес этот приобретает самые причудливые формы. Между тем после прославления в 2000 г. царственных страстотерпцев споры о Г. Распутине, о его роли в русской истории и в окружении последнего царя получили для православных христиан особое значение и требуют специального рассмотрения.

При этом необходимо учесть, что «споры о Распутине» идут в последнее время почти исключительно в беллетристике, в публицистике и в научно-популярной литературе, рассчитанной на массового читателя. В научной среде, в академических изданиях и в многочисленных монографиях, посвященных событиям и людям начала XX века, споры эти практически не отразились. Весьма показательно, что даже известные исследователи, авторы солидных трудов, предпочитают публиковать свои изыскания о Г. Распутине не в виде научных статей и монографий, а в нерецензируемых популярных сериях, вероятно не желая привлекать к этим работам внимание ученого сообщества [28].

В подобных условиях как «обличительная» литература, так и попытки «реабилитации» Г. Распутина основываются преимущественно на непроверенных (и часто непроверяемых) слухах, смелых предположениях и тенденциозно подбираемых свидетельствах. Происходит это отнюдь не случайно, а именно в связи с тем, что только подобная «источниковая» база позволяет создавать, по желанию, образ «сексуального маньяка», «оклеветанного старца» или даже «вождя большой христововерческой общины-партии».

Вместе с тем систематического научного анализа всей совокупности доступных на данный момент источников, касающихся Г. Распутина, не проводилось. Положение исследователя особенно затрудняется тем, что, как известно, Г. Распутин был малограмотным. Он с трудом выводил буквы на своих знаменитых «записочках», совершенно невразумительных по содержанию и выражавших только заинтересованность Г. Распутина в деле данного просителя. При этом суть просьбы в записках не отражалась. Исследователю они не дают почти никакой информации. Столь же малоинформативны письма и телеграммы Г. Распутина, которые, по большей части, содержат поздравления, сообщения о самочувствии, а также туманные изречения, допускающие различные толкования [29].

С прочими сочинениями Г. Распутина («Житие опытного странника» — 1907 г., «Мои мысли и размышления. Краткое описание путешествия по святым местам и вызванные им размышления по религиозным вопросам» — 1911 г., «Великие торжества в Киеве! Посещение Высочайшей семьи! Ангельский привет!» — 1911 г.) дело обстоит сложнее. Эти небольшие, от 5 до 20 страниц, произведения диктовались Г. Распутиным кому-то из его почитателей, литературно редактировались, а затем издавались в виде отдельных брошюр. Язык полуграмотного начетчика Г. Распутина и его манера изъясняться не могли быть близки и вполне понятны его образованным почитателям и почитательницам, которые при передаче его рассказов вынуждены были прибегать к их большей или меньшей литературной обработке. Еще менее надежными в смысле точности изложения представляются записи мыслей Г. Распутина, делавшиеся его почитателями, в том числе императрицей Александрой Федоровной, для себя. Здесь литературный «перевод» чувствуется особенно явственно. В этих записях отражаются уже не столько сами наставления Г. Распутина, сколько их восприятие и усвоение записывающим.

Среди всех этих произведений наиболее важным представляется «Житие опытного странника». В нем Г. Распутин не только передает свои впечатления от увиденного (как в брошюрах 1911 г.), но как бы подводит итог своего жизненного пути и духовных исканий, обобщает тот страннический опыт, с которым он появился в Петербурге. Новейшие почитатели Распутина не только не ставят под сомнение подлинность «Жития», но, напротив, часто на него ссылаются и даже полностью воспроизводят его в своих книгах [30]. Действительно, это едва ли не единственный, хотя и не бесспорный, как отмечалось выше, источник, раскрывающий мировоззрение Г. Распутина.

Цель составления «Жития» прозрачно указывается в его заключительной части, где говорится: «Обвиняют меня как поборника самых низких и грязных сект, и архиерей всячески восстает». Собственно «Житие» и представляет собою попытку оправдаться в связи с обвинениями в хлыстовстве («пагубной ереси»), выдвинутыми в 1907 г. против Г. Распутина.

Едва ли не главная тема «Жития» — борьба с состоянием духовной прелести, которое, по словам автора, ему неоднократно приходилось превозмогать. Причем превозмогал он его самостоятельно, без какого-либо духовного руководства, — отгоняя «видения» и «громко открикиваясь от врага». Изгнанию беса в «Житии» вообще уделено больше внимания, чем стяжанию Духа Святаго.

О своих духовных наставниках, если таковые и были, автор «Жития» умалчивает. Он лишь бегло упоминает, что, общаясь с такими же «странниками», «у них немного научился, понял, кто идущий за Господом». Остальное восполнялось собственными размышлениями и созерцаниями: «Природа научила меня любить Бога и беседовать с Ним. Я воображал в очах своих картину Самого Спасителя, ходившего с учениками своими... Много может природа научить по всей премудрости и всякое древо и как по поводу весны...».

Отношение к духовенству у автора «Жития» сдержанно критическое. В своей оправдательной брошюре он не раз призывает посещать храм Божий, участвовать в церковных Таинствах и почитать священнослужителей, «какие бы ни были батюшки». Но это «какие бы ни были» звучит в «Житии» навязчивым рефреном: «худой, да батюшка», «ему бы надо было поступить в исправники, а он пошел в батюшки», «наемник паствы», «с барышнями танцует» и проч., и проч. Дело даже не в обличении тех или иных пороков, а в том, что о «других» священниках в «Житии» ничего не говорится, кроме глухого упоминания: «Ведь батюшка двояко есть — есть наемник паствы, а есть такой, что сама жизнь его толкнула быть истинным пастырем, и он старается служить Богу — наемник же на него всячески доносит и критикует». В результате духовенство предстает в брошюре духовно немощным, расслабленным, нуждающимся в оправдании и снисхождении автора «Жития» и его читателей.

Подлинными же руководителями в духовной жизни в брошюре предстают не священники, а особые «опытные» люди, «избранные в духовных беседах»; их «опыт» противопоставляется при этом «букве», «учености». Именно «у избранников Божиих», которые «будут сказывать не из книги, а из опыта», и «есть совершенная любовь». Они могут поучать и священников, и архиереев, у которых «замирают уста и они противоречить не могут», поскольку «их учение остается ничтожным и слушают простые слова твои». К числу таковых «опытных странников», судя по названию, относит себя и автор «Жития».

Обращает на себя внимание то, что «опытные странники», согласно «Житию», всегда гонимы и, по меньшей мере, находятся под подозрением. Гонителями «опытных людей» в «Житии» выступают прежде всего священники. Конфликт «истинных пастырей» с духовенством представляется автору постоянным и неизбежным. Призывая «в храме соединяться с Господом, принимать Святые Тайны три раза в год», он неожиданно заключает: «Если все это сохранить в себе, то будут на тебя нападки, преследования разные и вообще будут священники пытать, на все нужна сила и Бог даст дарование — их буква останется дешевой ценой». Автор явно что-то недоговаривает, хотя говорит слишком много. Священники предстают чуть ли не служителями антихриста: «Враг злодей ищет всех удобных случаев — батюшек науськивает «поборники — они других сект, не братство у них», а то семейных всячески восстанавливает».

Соответствующим образом складывались отношения самого Г. Распутина с местными тобольскими священнослужителями. В сентябре 1907 г. в Тобольской консистории было заведено дело по обвинению Г. Распутина в распространении лжеучения, подобного хлыстовскому, и образовании общества последователей своего лжеучения. Расследование осуществлялось по благословению Тобольского епископа Антония (Каржавина), защитившего еще в 1888 г. магистерскую диссертацию о религиозном сектантстве [31], но по непонятным основаниям после мая 1908 г. было оставлено без последствий.

Затем уже в 1912 г. дело было начато вновь, но в конце того же года новый епископ Тобольский Алексий (Молчанов) его окончательно закрыл, признав Распутина «православным христианином, человеком очень умным, духовно настроенным, ищущим правды Христовой, могущим подать при случае добрый совет тому, кто в нем нуждается»[32]. Готовность закрыть дело о хлыстовстве Г. Распутина, проявленная именно епископом Алексием (Молчановым), отнюдь не представляется случайной. Согласно сообщению директора канцелярии обер-прокурора Святейшего Синода В. Яцкевича, переведенный с Таврической кафедры за связь с женщиной в Псковскую епархию епископ Алексий покровительствовал там местной секте иоаннитов. Это покровительство стало причиной перевода епископа Алексия в Тобольск, который он надеялся покинуть по протекции Г. Распутина. В следующем году владыка Алексий стал экзархом Грузии, четвертым по значению архиереем в русской церковной иерархии, а Тобольскую кафедру занял известный почитатель Г. Распутина епископ Варнава (Накропин) [33]. Между тем далеко не все разделяли мнение владыки Алексия. Так, митрополит Антоний (Храповицкий) в своем письме к Патриарху Тихону в 1923 г. прямо называл Г. Распутина хлыстом. Причем, судя по письму, он не сомневался в том, что Патриарх соглашался с такой оценкой.

Дело об обвинении Г. Распутина в хлыстовстве, хранящееся в Тобольском филиале Государственного архива Тюменской области, основательно не исследовалось, хотя пространные выдержки из него приведены в книге О.А. Платонова [34]. Стремясь «реабилитировать» Г. Распутина, О.А. Платонов, не являющийся, кстати, специалистом по истории русского сектантства, характеризует это дело как «сфабрикованное». Между тем даже приведенные им выписки, в том числе показания священников слободы Покровской, свидетельствуют о том, что вопрос о близости Г. Распутина к сектантству гораздо сложнее, нежели кажется автору, и во всяком случае нуждается еще в специальном и компетентном анализе.

В серьезном анализе нуждаются и суждения о Г. Распутине его современников. Особое значение в данном случае, конечно, имеют дневники императора Николая II и его переписка с императрицей Александрой Федоровной [35]. Дневники и письма Николая II свидетельствуют о благожелательном отношении императора к Г. Распутину, но не дают основания говорить о его непосредственном нравственном, а тем более политическом влиянии на царя. Гораздо большим, судя по ее письмам, было влияние Г. Распутина на императрицу. Александра Федоровна видела в Г. Распутине «Друга», прислушивалась к его оценкам и советам, часто опиралась на его авторитет в своих рекомендациях мужу, который порой, как, например, 10 ноября 1916 г., даже вынужден был просить «не вмешивать нашего друга» в политику. Императрица вполне полагалась на молитвы Г. Распутина и даже верила в чудодейственную силу подаренных им вещей. Так, перед совещаниями с министрами царю советовалось «несколько раз расчесать волосы его гребнем» [36]. При этом в своих письмах Александра Федоровна подчас уподобляла Г. Распутина инославному спириту и мистику мосье Филиппу [37].

Причины и характер влияния Г. Распутина на императрицу отчасти раскрывает сохранившаяся записная книжка Александры Федоровны с его высказываниями, которые, по-видимому, отражают содержание их бесед [38]. Г. Распутин говорил в основном об утешении в скорбях, о милостыне, о простоте и терпении, о духовной радости и мирской суете. Невразумительность и бессвязность большей части этих высказываний, вероятно, значительно сглаженная при их записи, должна была компенсироваться интонацией и самой обстановкой общения с бескорыстным и духовно одаренным богоискателем из простого народа, с человеком из другого мира, каким он представлялся св. царице.

Вместе с тем в записной книжке содержатся и туманные высказывания с выпадами против архиереев, священников и монашествующих. Не без влияния Г. Распутина и близких к нему людей, таких, как, например, епископ Варнава (Накропин), императрица побуждала Николая II оказывать давление на Святейший Синод, проявлять твердость в отношении архиереев, добиваясь от них безоговорочного исполнения императорских приказаний [39]. Царю следовало «дать Синоду хороший урок и строгий реприманд за его поведение». Во всяком случае письма императрицы показывают, что авторитет Г. Распутина был для нее в ряде случаев выше авторитета многих церковных иерархов.

Гораздо более сдержанно пишет о Г. Распутине в своих воспоминаниях, написанных в эмиграции, А.А. Вырубова [40]. Для нее Г. Распутин — «простой «странник», которых немало на Руси». Показательно, что и А. Вырубова, ссылаясь на царя и царицу, сближает в мемуарах «сибирского странника» с мосье Филиппом, которого, впрочем, она лично не знала. Всячески преуменьшая роль Г. Распутина при дворе, А. Вырубова в то же время далека от какой-либо его идеализации. В частности, она весьма высоко оценила брошюру В.М. Руднева, в которой Г. Распутину давалась весьма нелицеприятная характеристика. А. Вырубова, побывавшая по поручению императрицы в Покровском, отмечает «враждебное» отношение местного духовенства к Г. Распутину и признает, что оказывавшиеся в окружении Г. Распутина «проходимцы» «пользовались его простотой, увозили с собой и напаивали его». В массе своей посетители Г. Распутина и его окружение оставили у А. Вырубовой неприятное впечатление.

В воспоминаниях лиц, входивших в ближайшее окружение Г. Распутина или поддерживавших с ним тесные связи, ему, как правило, дается весьма критическая оценка, причем приводится немало скандальных, подчас кажущихся неправдоподобными подробностей. Среди этих воспоминаний необходимо назвать мемуары иеромонаха-расстриги Илиодора (С. Труфанова), а также показания бывшего министра внутренних дел А.Н. Хвостова, бывшего директора департамента полиции С.П. Белецкого и кн. М.М. Андроникова, Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства [41]. По разным обстоятельствам все они порвали с Г. Распутиным и стали его яростными противниками. О негативной роли Г. Распутина, хитрого мужика, ставшего орудием проходимцев, писали в эмиграции и такие, прежде хорошо уживавшиеся с ним и даже пользовавшиеся его поддержкой лица, как товарищ обер-прокурора Свят. Синода кн. Н.Д. Жевахов или правитель канцелярии Министерства императорского двора генерал А.А. Мосолов [42].

Естественно, не менее категорические оценки содержатся в воспоминаниях тех государственных деятелей, которые, как, например, бывший председатель совета министров В.Н. Коковцов и бывший товарищ министра внутренний дел В.Ф. Джунковский, решительно выступали против влияния Г. Распутина при дворе [43]. Видя в Г. Распутине «двуличного варнака», игравшего роль «простеца и юродивого», они отмечали вред, нанесенный им престижу династии и власти как в высшем обществе, так и в сознании народных масс. По свидетельству мемуаристов, подобный взгляд на Распутина был характерен для многих высокопоставленных сановников императорской России, в том числе и не оставивших своих воспоминаний, в частности, для председателей совета министров П.А. Столыпина и А.Ф. Трепова, министра внутренних дел А.А. Макарова, обер-прокурора А.Д. Самарина, министра двора графа В.Б. Фредерикса и др.

Среди воспоминаний государственных деятелей, в которых отражено положение Г. Распутина при дворе и в обществе, видное место занимают недавно опубликованные записки начальника Петроградского охранного отделения К.И. Глобачева [44]. К.И. Глобачев непосредственно отвечал за охрану и наблюдение за Г. Распутиным в последние два года его жизни. Не будучи ни почитателем, ни врагом Г. Распутина, К.И. Глобачев в эмиграции довольно беспристрастно описал его повседневную жизнь, которую знал едва ли не лучше других. Г. Распутин для него «был простым умным мужиком, попавшим в случай и потому пользовавшимся своим положением». «...Влияние Распутина на императрицу объяснялось, по мнению К.И. Глобачева, исключительно верой ее в Распутина, как в молитвенника и охранителя драгоценного здоровья ее сына, наследника престола... Кроме того, приблизив Распутина к своей семье, Государыня полагала, что тем самым она сближается с народом, коего представитель был этот простой крестьянин Распутин».

Решительно отвергая многие сплетни и слухи, ходившие о Г. Распутине в обществе, К.И. Глобачев вместе с тем свидетельствует о его развратном поведении, частых кутежах и попойках, завершавшихся драками и скандалом. Но здесь же К.И. Глобачев констатирует, что «отношения его к особам царской семьи, даже в моменты самого широкого разгула, были весьма корректны, и никогда не позволял он себе ни при посторонних, ни при своих отзываться о ком-либо из членов царской семьи непочтительно».

В записках подтверждаются тесные контакты Г. Распутина с доктором тибетской медицины П. Бадмаевым, министром внутренних дел А.Д. Протопоповым, увлекавшимся оккультизмом, а также с известными банкирами И. Манусом и Д. Рубинштейном, которые проводили через Г. Распутина «крупные сделки и подряды».

Записки К.И. Глобачева вполне соответствуют данным наружного наблюдения, которое было установлено за Г. Распутиным с 1914 г. Попытки ряда авторов, выступающих за «реабилитацию» Г. Распутина, поставить под сомнение достоверность материалов наружного наблюдения, фиксировавшего его общение с лицами сомнительной репутации и легкого поведения, не находят поддержки у специалистов. Исследователи, специально изучавшие делопроизводство департамента полиции и историю политического сыска в России, в частности доктор исторических наук З.И. Перегудова, имеющая опыт разоблачения фальсификации полицейских документов, не видят оснований сомневаться в подлинности дневников наружного наблюдения за Г. Распутиным, в которых неоднократно отмечается его недостойное поведение [45].

Недостойное поведение Г. Распутина отмечается и в дневниках, и воспоминаниях представителей церковной иерархии. Однако их отношение к Распутину существенно отличается от оценок государственных деятелей, которых интересовали в основном политические последствия «распутинщины»: дискредитация царя, раскол в императорской фамилии и правительственных сферах, широкие возможности для влияния различных проходимцев и проч. Для служителей Церкви Г. Распутин прежде всего — трагическая фигура, падший богоискатель, в котором «боролись два начала и низшее возобладало над высшим». Наиболее четко этот взгляд изложен в воспоминаниях митрополитов Евлогия (Георгиевского) и Вениамина (Федченкова); нашел он отражение и в дневниках митрополита Арсения (Стадницкого) [46]. Такое отношение к Г. Распутину разделяли священномученики митрополит Владимир (Богоявленский), епископ Гермоген (Долганев), преподобномученица вел. кн. Елизавета Федоровна, мученик Михаил Новоселов, епископ Феофан (Быстров).

Те иерархи, которые поддерживали тесные отношения с Г. Распутиным и даже стремились пользоваться его протекцией: митрополит Питирим (Окнов), епископы Алексий (Дородницын), Алексий (Молчанов), Варнава (Накропин), Исидор (Колоколов), Палладий (Добронравов) — не оставили сколько-нибудь обстоятельных характеристик его личности, если не считать упоминавшегося выше официального отзыва епископа Алексия (Молчанова). Будучи, по сравнению с обличавшими Г. Распутина священнослужителями, людьми весьма сомнительной репутации, сторонники «старца» из числа духовенства тем не менее старались не афишировать свои контакты с Г. Распутиным, за исключением, быть может, епископа Варнавы (Накропина).

Вообще обращает на себя внимание то обстоятельство, что, несмотря на многочисленность лиц, так или иначе связанных с Г. Распутиным, просивших его покровительства, получавших от него протекцию и деньги, никто из них не высказывался в его защиту, как-будто считая заведомо предосудительным всякое упоминание о своем знакомстве с Г. Распутиным.

В советской историографии вопрос о Г. Распутине как религиозной личности практически не рассматривался. Внимание советских историков было сосредоточено преимущественно на том, чтобы определить размеры власти Г. Распутина и степень его влияния на назначение министров и правительственную политику. И если М.Н. Покровскому и А.Я. Авреху это влияние представлялось едва ли не решающим, то Е.Д. Черменский и Г.З. Иоффе, напротив, считали его незначительным [47]. Наиболее взвешенно вопрос о политической роли Г. Распутина был изложен в работе В.С. Дякина [48]. Большое значение для советских историков имела и тема дискредитации российской монархии посредством подчеркивания действительных и мнимых пороков Г. Распутина, сведения о которых черпались из самых различных, подчас и весьма сомнительных источников [49].

Идеологическая предвзятость и политическая односторонность советской историографии, игнорировавшей тему религиозности Г. Распутина, не позволяли ей создать разностороннюю и объективную картину жизни и личности Г. Распутина и способствовали в 1990-е гг. появлению работ, в которых элементы исторического исследования призваны были обосновать разнообразные, подчас совершенно фантастические версии о Г. Распутине. Одной из таких версий стала содержащаяся в книгах А.Н. Боханова и О.А. Платонова версия о Г. Распутине как религиозном праведнике из народа, оказавшемся жертвой «клеветнического заговора» современников [50].

Теперь Г. Распутин изображался жертвой клеветнической кампании, организованной масонами с целью «подрыва национальных ценностей страны». Соответственно, все критические отзывы о Г. Распутине приписывались масонам (а поскольку сведения о деятельности русских масонов начала XX в. скупы и часто недостоверны, приписывать им можно все, что угодно) или людям, которые были введены масонами в заблуждение. На основании же «очищенных» таким образом от «масонской клеветы» источников легко создавался светлый образ простого выходца из крестьянской среды, прозорливца и целителя, истинного друга и хранителя царской семьи. Патетическое разоблачение «мифа о Распутине» и связанных с ним стереотипов и легенд прикрывало произвольный подбор материалов и тенденциозную их подачу. По существу же, один миф порождает другой.

Политический вес Г. Распутина А.Н. Боханов и О.А. Платонов не склонны были преувеличивать, они даже подчеркивали, что его возможности влиять на события были весьма ограничены, не отрицали они и того, что положение Г. Распутина при дворе нередко использовалось различными авантюристами и аферистами в корыстных целях. Все это, однако, не ставило под сомнение духовный авторитет Г. Распутина, которого они считали старцем, а О.А. Платонов даже неоднократно сравнивал с св. прав. Иоанном Кронштадтским. Авторитет Г. Распутина, по мнению О.А. Платонова, был основан на том, что царь и царица в нем «видели старца, продолжающего традиции Святой Руси, умудренного духовным опытом, духовно настроенного, способного дать добрый совет», а кроме того — «настоящего русского крестьянина — представителя самого многочисленного сословия России, с развитым чувством здравого смысла, народного понимания полезности своей житейской интуиции, твердо знавшего, что хорошо, а что плохо, где свои, а где чужие» [51]. Этот демагогический оттенок, сочетавшийся с уничижительной критикой образованных слоев русского общества, в том числе и православного духовенства, характерен для сочинений А.Н. Боханова и О.А. Платонова. Г. Распутин прославляется ими чуть ли не с «классовых позиций» — как человек, который считал, что «в духовном развитии России главную ставку нужно делать на выходцев из крестьян» [52]. Если раньше Г. Распутин представал символом «темных сил», то теперь из него делают символ «народной православной традиции», противостоящей «интеллигенции, лишенной национального сознания» и «епископам-чиновникам».

Данный символ в последние годы оказался востребован рядом радикальных публицистов. В газетах «Русь Православная», «Русский Вестник», «Советская Россия» и др. в 2002-2003 гг. появляется целая серия публикаций, опирающихся на изыскания О.А. Платонова и А.Н. Боханова и пропагандирующих их взгляд на личность Г. Распутина [53]. Если в эпиграфе к книге О.А. Платонова в 1996 г. делался осторожный намек на возможность канонизации Г. Распутина, то в настоящее время «Русь Православная» ведет активную кампанию за прославление «оклеветанного старца». На страницах газеты систематически печатаются иконоподобные изображения Г. Распутина, говорится о его широком почитании «в среде простых верующих и рядового духовенства». Выходят книги, в которых Распутин провозглашается мучеником «за Христа и за Царя», молитвенником «за Святую Русь и Ея Пресветлого Отрока» [54].

При этом, вполне в духе сочинений О.А. Платонова, имя Г. Распутина поднимается К. Душеновым и К╟ как знамя в борьбе против «московских церковных бюрократов» и «псевдоправославных ультралиберальных журналистов». Не останавливаются газетчики и перед резкими выпадами против священноначалия. Данная кампания вызывает, в свою очередь, негативную реакцию православной общественности [55] и открытое злорадство врагов Церкви [56].

В современной литературе встречаются и более экзотические попытки апологии Г. Распутина. Так, еще в начале 1990-х годов В. Фалеев писал о том, что Г. Распутин руководил «как бы конспиративной партией при императрице» и «одновременно был вождем большой христововерческой общины-партии из крестьян и купцов» (как утверждал В. Фалеев, «Распутин — вождь духовных христиан, глава богатой партии-кооператива»). «...Житие опытного странника. (Май 1907 г.)», по мнению В. Фалеева, не простая автобиография Распутина, это смелая программа христововеров, выраженная через Григория Ефимовича; в «Житии» провозглашены идеи реформации Русской Православной Церкви, кратко изложено учение духовных христиан, обозначены цели их деятельности по обучению и воспитанию крестьянства». Именно это учение, полагал В. Фалеев, «позволило Григорию Распутину не только овладеть вершиной пирамиды государственной власти, но и управлять машиной правительства рядом с императором». При этом, «считая себя представителем крестьянства, Распутин показывает, что он опирается на сознательную, активную, передовую часть его». Далее, в конце своей статьи, В. Фалеев сравнивал «учение старца Григория с учением Карла Маркса» и сделал вывод, что «учение Григория Распутина разработано тоньше» [57].

Другим центром, где Г. Распутин привлекает к себе постоянное внимание, является Тюмень [58], где в среде местных историков-краеведов к нему относятся с особым интересом, как к своему, известному на весь мир земляку. Едва ли где-либо еще так основательно изучают «распутиниану», как в Тюмени [59]. Показательно, что и О.А. Платонов, и В. Фалеев ссылаются в своих произведениях на устные предания и воспоминания старожилов села Покровского, в которых с течением времени появляется все больше подчас весьма фантастических подробностей из жизни «оклеветанного старца».

В настоящее время, благодаря деятельности околоцерковных средств массовой информации и творчеству нескольких богословски невежественных и научно недобросовестных «историков», кампания в поддержку канонизации Г. Распутина приобретает все более широкий и громогласный характер подобно аналогичной реабилитационно-канонизационной кампании Ивана Грозного. Однако при всей агрессивной навязчивости своих аргументов, впрочем, более напоминающих обличения и заклинания, эта кампания оказывается неспособной опровергнуть важнейшие выводы относительно негативных сторон личности и деятельности Г. Распутина, сделанные как в церковной жизни, так и в исторической науке.

Во-первых, немногочисленные сочинения, связанные с именем Г. Распутина, по-прежнему определенно свидетельствуют не только о богословском невежестве сибирского «старца», дерзавшего духовно наставлять императорскую семью и религиозно поучать церковных иерархов, но и о приверженности их автора духовным настроениям и религиозным установкам, распространенным среди «народного» сектантства мистическо-харизматического толка.

Во-вторых, материалы столь долго тянувшегося, но должным образом так и не завершившегося расследования консисторского дела о принадлежности Г. Распутина к секте «хлыстов» оставляют открытым вопрос о его непосредственных связях с сектантами и о степени мировоззренческого влияния на него сектантской идеологии. При этом неоднократно отмечавшиеся современниками психотерапевтические способности Г. Распутина, которые в конце петербургского периода своей жизни он совершенствовал под руководством профессионального гипнотизера [60], могут свидетельствовать не столько о благодатной одаренности Г. Распутина, сколько о влиянии на него псевдомолитвенной, экстатической религиозности мистических сект.

В-третьих, безнравственный характер личной жизни Г. Распутина, сопровождавшейся особенно в Санкт-Петербурге безудержными пьянством и развратом, был неоднократно и неопровержимо засвидетельствован многочисленными и весьма авторитетными современниками. При этом среди обличителей Г. Распутина в личной безнравственности оказывались не только многие авторитетные священнослужители, среди которых были некоторые канонизованные Церковью святые, и многие выдающиеся государственные деятели, но и опиравшиеся на беспристрастную и объективную информацию своей многочисленной агентуры высокопрофессиональные руководители российских спецслужб, подобные начальникам санкт-петербургского охранного отделения генералам А. В. Герасимову и К. И. Глобачеву.

В-четвертых, несмотря на искусственно подогреваемый в течение нескольких лет некоторыми периодическими изданиями ажиотаж вокруг возможной канонизации «оклеветанного старца» Г. Распутина и даже проведение этой «канонизации» 24 февраля 1991 г. на «Освященном Соборе Епископов Катакомбной Русской Церкви истинных христиан», почитание Г. Распутина среди православного духовенства и церковного народа отсутствует.

Следует подчеркнуть, что во многом искусственно инспирируемые попытки добиться канонизации в Русской Православной Церкви двух «оклеветанных праведников» царя Ивана Грозного и Г. Распутина исходят не из традиционно признанных в Церкви оснований канонизации, положительно обосновывающих святость подвижника наличием чудотворений, широкого народного почитания, праведной жизни и безупречной православной веры подвижника. В основу этих двух «канонизаций» предлагается положить лишь в последние годы появившиеся богословски безграмотные и исторически бездоказательные книги, брошюры и статьи весьма немногочисленных, но весьма крикливых почитателей Ивана Грозного и Г. Распутина, одержимых идеей разоблачения «клеветнического заговора», жертвами которого впервые в истории Русской Православной Церкви почему-то стали именно эти двое, отделенные друг от друга тремя веками заблудших мирян. Не доказательства подлинности праведности царя Ивана Грозного и Г. Распутина, которые должны быть ведомы Церкви, но «доказательства» ложности традиционно существовавших в церковной жизни представлений о греховности этих исторических личностей должны стать основанием этих навязываемых Церкви невиданных ранее «канонизаций a contrario», то есть от противного.

Примечания

1. Карамзин Н.М. История Государства Российского. Кн. III. Т. IX. СПб., 1843, с. 278-279.
2. Там же, с.258.
3. Соловьев С.М. История России с древнейших времени. Т. 6. Соч. Кн. III. М., 1989, с. 688-689.
4. Там же, с.689.
5. Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч. II, М., 1908, с. 248-249.
6. Тростников В.Н. Сугубая благодать Российских Самодержцев. // «Русский дом». — 2003.
7. Собор Святой Троицы. 2001, № 5(8), с. 10. См. также: Оклеветанный царь (материалы к прославлению) Царь-град. 2003, № 1; Русь Православная. 2002, № 7-8, 11-12; Русский Вестник. 2003, № 7 и др.
8. Измайлова И. Крест его судьбы. Всемирный следопыт. История и приключения. 2003, № 20, с. 48-51 (тираж 154300 экз.!).
9. Манягин В. Без вины виноватый. Царь-град. 2003, №1, с. 46.
10. Цит. по Скрынников Р.Г. Иван Грозный. М., 1983, с. 208.
11. Шлихтинг А. Краткое сказание о характере и жестоком правлении Московского тирана Васильевича. Царь-палач (Грозные времена Грозного). Казань, 1998, с. 40-41.
12. Макарий (Булгаков), митр. Московский и Коломенский. История Русской Церкви. Кн. 4. Ч. 1. История Русской Церкви в период постепенного перехода ее к самостоятельности (1240-1589). Отд. 2. Состояние Русской Церкви от митрополита святого Ионы до патриарха Иова, или в период разделения ее на две митрополии (1448-1589). М., 1996, с. 173-174.
13. Там же, с. 173.
14. Скрынников Р.Г. Царство террора. СПб., 1992, с. 338-339.
15. Жития святых на русском языке, изложенные по руководству четьих-миней св. Димитрия Ростовского. Кн. 5, ч.1, с. 284-286.
16. Скрынников Р.Г. Указ. соч., с. 539.
17. Флетчер Дж. О государстве Московском. Россия ХVI в. Воспоминания иностранцев. Смоленск, 2003, с.119.
18. Скрынников Р.Г. Указ. соч., с. 525.
19. Там же, с. 362, 384.
20. Летописец Новый. Хроники Смутного времени. М., 1998, с. 267.
21. Горсей Дж. Путешествия сэра Джерома Горсея. Россия XVI в. Воспоминания иностранцев. Смоленск, 2003, с. 335-338.
22. По наиболее полному списку в рукописи начала XVIII в. (ОРиРК НБ МГУ. № 293).
23. Измайлова И. Указ. соч., с. 50.
24. Панова Т. Некрополи Московского Кремля. М., 2003.
25. Например, этот титул был выбит в датирующей формуле на саркофаге св. митрополита Макария. См.: Панова Т. Указ. соч., с. 31. № 85.
26. Об этом, в частности, свидетельствует Книга, глаголемая о русских святых.
27. Манягин В. Без вины виноватый. Русь Православная. 2002. № 11-12; Царь-град. — 2003. №1, с. 47.
28. В первую очередь это относится к книге А.Н.Боханова «Распутин. Анатомия мифа» (М., 2000), вышедшей в серии «Исторические расследования» (разумеется, без всякого научного аппарата).
29. Например: «Духовная быстрота рыцаря правда побеждает, а неправда под ногами волящися кто бы ни был, я с вами о правде» (послано из Покровского в Царское Село 22 августа 1915 г.) // Цит. по: Платонов O.А. Жизнь за Царя (Правда о Григории Распутине). СПб., 1996, с. 295-296.
30. В последние годы «Житие» неоднократно переиздавалось. В частности, оно полностью воспроизведено в кн.: Платонов О.А. Жизнь за Царя (Правда о Григории Распутине). СПб., 1996, с. 235-248.
31. Фирсов С.Л. Русская Церковь накануне перемен (кон. 1890-1918 гг.). М., 2001, с. 456.
32. Опубликовано в кн.: Платонов О.А. Указ. соч. с. 84-85.
33. Фирсов С.Л. Русская Церковь накануне перемен (кон. 1890-1918 гг.). М., 2001, с. 469-470.
34. См.: Платонов О.Л. Указ. соч., с. 28-42.
35. Дневники императора Николая II. М., 1992; Переписка Николая и Александры Романовых. Т. 3-5. М. — Пг., 1923,1926-1927.
36. Переписка Николая и Александры Романовых. Т. 3. М. — Пг., 1923, с. 352.
37. Там же, с. 199, 213.
38. Опубликовано в кн.: Платонов О.Л. Указ. соч., с. 265-290.
39. Переписка Николая и Александры Романовых. Т. 3. М. — Пг., 1923, с. 208, 324-326, 340, 450.
40. Фрейлина Ее Величества. «Дневник» и воспоминания Анны Вырубовой. Рига. 1928. Репринт: М. 1991, с. 180-194.
41. Труфанов С. Святой черт. Голос Минувшего. 1917. № 3. Перепечатано в книге: «Святой черт». Сборник. Составитель А.В. Кочетова. М. 1990; Падение царского режима. В 7 т. Под ред. П.Е. Щеголева. М. — Л., 1926.
42. Жевахов Н.А, кн. Воспоминания. М., 1993. Т. 1, с. 203-253; Мосолов А.Л. При дворе последнего российского императора. М., 1993.
43. Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания (1903-1919). Кн. 1-2. М., 1992; Джунковский В.Ф. Воспоминания. Т. 1-2. М., 1997. К этой же группе, с оговорками, можно отнести мемуары В.Н. Воейкова: Воейков В.Н. С Царем и без Царя. М., 1994.
44. Глобачев К.Н. Правда о русской революции. Воспоминания бывшего начальника петроградского охранного отделения. Вопросы истории. 2002. № 7, с. 105,106; № 8, с. 67-73.
45. См. вступительную статью З.И. Перегудовой и Дж. Дейли к публикации воспоминаний К.И. Глобачева. Вопросы истории. 2002. № 7, с. 100-103.
46. ГАРФ ф. 550, оп. 1, д. 516; Евлогий (Георгиевский), митр. Путь моей жизни. М., 1994; Вениамин (Федченков), митр. На рубеже двух эпох. М., 1994.
47. См., в частности: Черменский Е.Д. IV Государственная дума и свержение царизма в России. М., 1976; Иоффе Г.З. Великий Октябрь и эпилог царизма. М., 1987; Аврех А.Я. Царизм накануне свержения. М., 1989; Соловые М.Е. Последний временщик последнего царя. Вопросы истории. 1964. № 4; а также предисловие М.Н. Покровского к кн.: Дневники императора Николая II. М., 1992; Переписка Николая и Александры Романовых. Т. 3-5. М. — Пг., 1923, 1926K1927.
48. Дякин В.С. Николай, Александра, Распутин и Камарилья. Новый часовой. 1995. № 3.
49. Евреинов Н.Н. Тайна Распутина. Л., 1924; Симанович А. Распутин и евреи. Воспоминания личного секретаря Григория Распутина. Рига, 1924.
50. Боханов Л.Н. Сумерки монархии. М., 1993; его же. Николай II. М., 1997; его же. Распутин. Анатомия мифа. М., 2000; Платонов О.А. Правда о Григории Распутине. Саратов, 1993; его же. Жизнь за Царя (Правда о Григории Распутине). СПб., 1996.
51. Платонов О.А. Жизнь за Царя (Правда о Григории Распутине). СПб., 1996. с. 51.
52. Там же. С. 103.
53. Русь Православная. 2002. №№ 5K12; 2003. №№ 5-6; Русский Вестник. 2002. №№ 45-46; 2003. №№ 5, 7. Советская Россия. 15 мая 2003. № 51. См. также: Евсин И.В. Оклеветанный старец. Часть 1 //Сербский крест. № 30(79) июнь 2002; Часть 2. Стояние за истину (Библиотека Сербского креста). М., 2002; Часть 3 // Между средой и пятницей (Библиотека Сербского креста). М., 2002.
54. Гроян Т. Мученик за Христа и за Царя. Человек Божий Григорий. Молитвенник за Святую Русь и Ея Пресветлого Отрока. М., 2000.
55. «Осторожно, сектантство!». Церковный вестник. 2003. № 39 (256); Итоговый документ секции «Православная журналистика» XI Рождественских образовательных чтений. Там же. Прот. А. Шаргунов. Г. Распутин: опасность разделения в Церкви. Благодатный огонь. 2003. № 10; Максимов Ю. Оклеветанный старец. Там же. Львов В. О протоиерее Николае Гурьянове и антиправославном почитании Распутина. Там же.
56. С. Бычков. «Боже, от царя храни». Московский комсомолец. 2002. 16 декабря.
57. Фалеев В. За что убили Григория? Дорогами тысячелетий. Кн. 4. Сост. В.П. Янков. М., 1991. с. 161-194.
58. См. в частности: Смирнов. Неизвестное о Распутине. Тюмень. 1999;Чернышов А.В. Распутиновская тема на страницах изданий наших дней (1988K1995). Тюмень. 1996; его же. Выбор пути (штрихи к религиозноK философскому портрету Г.Е. Распутина) // Религия и Церковь в Сибири. Сб. научных статей и докладов. Вып. 9. Тюмень, 1996. Вып. 11. Тюмень. 1998.
59. Библиография, составленная А.В. Чернышовым, насчитывает свыше 670 наименований.
60. Падение царского режима. В 7 т. Под ред. П.Е. Щеголева. М. - Л., 1926. Т. 4, с.501.

Краткая библиография

Основные публикации

Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. М., 1993. Послания Ивана Грозного. М. — Л., 1951. Исследования.

Альшиц Д.Н. Начало самодержавия в России. Л., 1988.

Бахрушин С.В. Иван Грозный. Научные труды. Т. 2. М., 1954.

Веселовский С.Б. Исследование по истории опричнины. М., 1963.

Виппер Р.Ю. Иван Грозный. М. — Л., 1944.

Зимин А.А. В канун грозных потрясений. М., 1986.

Зимин А.А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964.

Зимин А.А. Реформы Ивана Грозного. Очерки социальноK экономической и политической истории середины XVI в. М., 1960.

Зимин А.А., Хорошкевич А. Л. Россия времени Ивана Грозного. М., 1982. Лурье Я.С. Роменская О.Я. Иван IV Васильевич Грозный. Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2. XVI в. Ч. 1. А-К. Л., 1988. с. 376-384 (наиболее полная библиография произведений царя Ивана Грозного).

Кобрин В.Б. Иван Грозный. М., 1989.

Ковалевский П.И. Иоанн Грозный и его душевное состояние. СПб., 1901.

Платонов С.Ф. Иван Грозный. Пг., 1923.

Скрынников Р. Г. Иван Грозный. М., 1975.

Скрынников Р.Г. Переписка Грозного и Курбского: Парадоксы Эдварда Кинана. М., 1973.

Скрынников Р. Г. Царство террора. СПб., 1992. Смирнов И. И. Иван Грозный. М., 1944. Тихомиров М. Н. Россия в середине XVI в. М., 1962. Флоря Б. Н. Иван Грозный. М., 2003.

Шмидт С.О. Становление российского самодержавства. М., 1973. Шмидт С. О. У истоков российского абсолютизма. Исследования социальноKполитической истории времени Ивана Грозного. М., 1996.

Письма, дневники, воспоминания современников

Вениамин (Федченков), митр. На рубеже двух эпох. М., 1994.

Воейков В. Н. С Царем и без Царя. М., 1994.

Глобачев К. И. Правда о русской революции. Воспоминания бывшего начальника петроградского охранного отделения. Вопросы истории. 2002. № 7-8.

Джунковский В. Ф. Воспоминания. Т. 1-2. М., 1997.

Дневники императора Николая II. М., 1992.

Евлогий (Георгиевский), митр. Путь моей жизни. М., 1994.

Жевахов Н. Д., кн. Воспоминания. М., 1993. Т. 1.

Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания (1903-1919). Кн. 1-2. М., 1992.

Мосолов А.А. При дворе последнего российского императора. М., 1993. Переписка Николая и Александры Романовых. Т. 3-5. М.-Пг., 1923, 1926-1927.

Падение царского режима. В 7 т. Под ред. П. Е. Щеголева. М. — Л., 1926.

Родзянко М.В. Крушение монархии. М., 1991.

«Святой черт». Сборник. Составитель А. В. Кочетова. М., 1990.

Фрейлина Ее Величества. «Дневник» и воспоминания Анны Вырубовой. Рига, 1928. Репринт: М., 1991.

Исследования, научно-популярные работы, публицистика

Аврех А.Я. Царизм накануне свержения. М., 1989.

Боханов А.Н. Сумерки монархии. М., 1993. Распутин. Анатомия мифа. М., 2000.

Гроян Т. Мученик за Христа и за Царя. Человек Божий Григорий. Молитвенник за Святую Русь и Ея Пресветлого Отрока. М., 2000.

Коцюбинский А.П., Коцюбинский Д.А. Григорий Распутин: тайный и явный. СПб.-М., 2003.

Дякин В.С. Николай, Александра, Распутин и Камарилья. Новый часовой. 1995. № 3.

Евреинов Н.Н. Тайна Распутина. Л., 1924.

Иоффе Г.З. «Распутиниада»: большая политическая игра. Отечественная история. 1998. № 3.

Львов В. О протоиерее Николае Гурьянове и антиправославном почитании Распутина. Благодатный огонь. 2003. № 10.

Ольденбург С.С. Царствование императора Николая II. СПб., 1991.

Платонов О. Жизнь за Царя (Правда о Григории Распутине). СПб., 1996.

Руднев В.М. Правда о царской семье и темных «силах». Берлин. 1920.

Смирнов В.Л. Неизвестное о Распутине. Тюмень. 1999.

Соловьев М.Е. Последний временщик последнего царя. Вопросы истории. 1964. № 4.

Фалеев В. За что убили Григория? Дорогами тысячелетий. Кн. 4. Сост. В.П. Янков. М., 1991. С. 161-194.

Фирсов С.Л. Русская Церковь накануне перемен (кон. 1890-1918 гг.). М., 2001.

Чернышов А.В. Распутиновская тема на страницах изданий наших дней (1988K1995). Тюмень. 1996.

Его же. Выбор пути (штрихи к религиозно-философскому портрету Г.Е. Распутина). Религия и Церковь в Сибири. Сборник научных статей и докладов. Вып. 9. Тюмень, 1996. Вып. 11. Тюмень. 1998.

Шаргунов А., прот. Г. Распутин: опасность разделения в Церкви. Благодатный огонь. 2003. № 10.

 

***