На портале «Международная жизнь» опубликована статья ректора Российского православного университета святого Иоанна Богослова, заместителя главы Всемирного русского народного собора доктора политических наук, кандидата философских наук А.В. Щипкова.
В последние месяцы в связи с ситуацией гибридной войны НАТО против России вновь стали популярны поиски национальной идеологии.
Психологически это объяснимо. Повышение запроса на идеологию неизбежно, так как идеологическая определенность способствует консолидации общества в критических ситуациях. Вместе с тем многим еще памятно увлечение идеологическими поисками на исходе ельцинского периода. Тогда неофициальные и официальные медиа намеренно превращали подобные изыскания в клоунаду, целью которой было указать на ценностную дезориентацию общества, на стертость русской идентичности, отсутствие национального мышления. Все это подавалось либеральной пропагандой как глубинные свойства российского коллективного сознания, а не как результат усилий самой пропаганды.
Сегодня отказ от борьбы с национальной памятью состоялся и считается необратимым. Поэтому разговор об идеологии уже не может быть предметом политтехнологий или постмодернистской игры. Увлечение доктринерством и проектный подход к данной теме неизбежно ведут к разрыву с подлинной национальной идеологией, которую между тем не требуется ни создавать заново, ни «искать», поскольку она никуда не исчезала и по-прежнему является неотъемлемой частью культурно-исторического опыта народа.
Тем не менее определенная часть экспертов стремится сформулировать идеологию с чистого листа. Появились экспертные группы, которые предлагают разработку новой идеологии именно как проекта — что называется, «под ключ».
Однако вполне очевидно, что подлинная идеология так не возникает, иначе бы она неизменно оставалась на бумаге. Ведь чтобы идеология заработала и была распознана обществом, а не только политическим классом, нужны надежные механизмы ее трансляции и воспроизводства.
Эти механизмы пока не отлажены. В некоторых ситуациях они возникают сами, как это произошло в момент формирования «крымского консенсуса» в 2015 году. Но в целом такие механизмы требуют отстройки, поэтому современная форма идеологии еще до конца не сформулирована. Но можно подтолкнуть этот процесс, указав на те идеологические нарративы, которые уже проявляются в общественной и государственной жизни, в частности, присутствует в нормативных документах государства, отражается в его законах.
Бесспорно, главный из таких документов — это обновленная Конституция РФ.
Вторым по значению документом такого рода является Стратегия национальной безопасности Российской Федерации. К сожалению, с ним граждане России почти не знакомы, хотя он во многом отражает стратегию развития нашей страны в последние десятилетия. Под Стратегией стоит подпись президента — таким образом, содержащиеся в ней элементы идеологии уже получили официальное признание и утверждение.
Именно этот документ удобно использовать для реконструкции российского идеологического дискурса. Затем можно устранять пробелы и заполнять лакуны в идеологической системе.
Стратегия национальной безопасности (далее — СНБ) корректируется по мере необходимости. Впервые она была принята Б.Н.Ельциным в 1997 году и называлась Концепцией нацбезопасности. Затем последовала редакция В.В.Путина в 2000 году. Далее были редакции 2009, 2015 и 2021 годов, которые уже назывались Стратегией, а не концепцией. Анализируя перемены в Стратегии национальной безопасности, можно оценить логику многих трансформаций постсоветской государственности и самого идеологического процесса.
Сразу отметим, что до 1997 года понятия «национальная безопасность» не было, существовал лишь закон 1992 года «О безопасности». Слова «нация», «народ» в годы ельцинского правления считались атрибутами «тоталитарного мышления»: русским отказали в праве иметь свои интересы. Это положение стало следствием капитуляции страны в холодной войне.
В 1997 году назначение Концепции национальной безопасности понималось руководством страны достаточно узко. Но в ней уже нашел отражение тезис о том, что у России есть политическая субъектность. В этом документе указывалось, что Россия — это «один из центров многополярного мира и европейско-азиатская держава». Тогда же было официально провозглашено, что расширение НАТО является неприемлемым для России. В то же время в этой концепции провозглашалась идея интеграции в глобалистскую экономическую систему, акторы которой — Международный валютный фонд (МВФ), Международный банк реконструкции и развития (МБРР), Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР) и другие — перечислялись там же. То есть провозглашение суверенитета совмещалось с идеями десуверенизации — причем в эти самые годы Запад поддерживал террористическую атаку на Россию в рамках конфликта в Чечне, а НАТО активно расширялась на Восток.
Концепция национальной безопасности 2000 года была принята сразу после избрания Владимира Путина на пост Президента Российской Федерации (26 марта 2000 г.). Она кардинально отличалась от предыдущей: государство стремилось стать политическим игроком, а не переговорным залом для международной олигархии.
В Концепции безопасности 2000 года подчеркнут статус российского народа как носителя суверенитета и источника власти. Национальными угрозами названы: сращивание криминала с властью и крупным капиталом (олигархическое правление), терроризм, региональный сепаратизм, утечка мозгов, бедность и вымирание населения, а также углубление социального и имущественного расслоения. То есть смысл документа принципиально меняется, на первый план выдвигаются национальные интересы России в военной сфере, суверенитет, территориальная целостность. Этот документ можно назвать переломным.
Стратегия национальной безопасности 2009 года принимается после отражения грузинской военной агрессии против Южной Осетии и является реакцией на первое столкновение России с сателлитом НАТО. Именно после этого в названии документа слово «концепция» было заменено на слово «стратегия». При этом утверждалось, что Россия «переходит к новой государственной политике в области национальной безопасности». Иным словами, произошла окончательная переоценка ценностей.
Выражалась надежда на «формирование в Евроатлантике открытой системы коллективной безопасности». Ставка делается на «рациональную и прагматичную внешнюю политику». Первоочередной задачей указывалось укрепление внутреннего единства российского общества, обеспечение социальной и политической стабильности.
Но, как выяснилось позднее, трансатлантистский Запад отнюдь не был заинтересован во взаимном учете интересов и в том, чтобы дать России возможность выиграть время, оттягивая противостояние.
Следующая редакция Стратегии была принята в 2015 году после госпереворота в Киеве, войны в Донбассе и возвращения Крыма — фактически после того, как Киев приступил к открытой борьбе с русской культурой и русской идентичностью.
В этой стратегии происходит отход от западноцентричного мышления. Характерен новый перечень стратегических направлений внешней политики: на первых местах страны — члены ЕАЭС, СНГ, ОДКБ, БРИКС, а также Китай, Индия и лишь затем Европейский союз.
При этом данная стратегия имеет полностью оборонительный характер, констатируется стремление «избежать конфронтации». Россия демонстрирует терпение, несмотря на ежедневные террористические обстрелы Донецка и горячее противостояние в Сирии. Она на 80% посвящена внутренним угрозам. Впервые появляется новый контур безопасности — информационный, поднимаются вопросы о традиционных ценностях и фальсификации истории. По-прежнему главная цель — укрепление внутреннего единства общества.
В начале июля 2021 года в России была принята новая редакция Стратегии национальной безопасности. Она отражает новый этап в истории России и мира. Начинается распад неолиберального глобалистского проекта, который обернулся попытками консервации западной гегемонии военными и экономическими методами, «горячим» противостоянием атлантизма и НАТО с Россией при помощи Украины, ударом по европейским экономикам и приготовлением США к конфликту с Китаем.
В Стратегии-2021 декларируется: «Гармоничное сочетание сильной державы и благополучия человека обеспечит формирование справедливого общества и процветание России». Данный тезис, бесспорно, противоположен догмам либерализма.
Мы наблюдаем сдвиг в определении национальной безопасности — декларируется необходимость «защищенности национальных интересов РФ от внешних и внутренних угроз», которая по умолчанию включает в себя права и свободы граждан, качество жизни, суверенитет, целостность и прочее.
При этом утверждаются принципы неделимости безопасности, многополярного мира и уважения к традиционным ценностям — последнее, судя по всему, вызывает позитивную реакцию у консервативной части общества на Западе.
В Стратегии 2021 года констатируется агрессия чужих ценностей против русских традиционных ценностей. Указывается источник таких атак — США и их союзники, а также транснациональные корпорации.
В сентябре 2022 года в рамках своей Георгиевской речи, посвященной воссоединению Донбасса с Россией, Владимир Путин скажет о «неоколониалистской» и «сатанинской» политике Запада, его прямой военной поддержке неонацизма, а также кризисе всего неолиберального миропорядка.
Таким образом, в рамках Стратегии национальной безопасности Российской Федерации идеология прописана, но не полностью — она дополняется рядом тезисов, которые президент формулирует в своих публичных выступлениях.
Мы видим, что идеологический процесс формулирования идет на протяжении четверти века в рамках работы над Стратегией национальной безопасности.
Фундаментом для подлинной идеологии так или иначе являются традиционные ценности. Они отвечают на вопрос: кто мы, какие мы и на что опираемся? Но собственно идеология начинается дальше, становясь их продолжением в исторической перспективе, в сфере коллективных намерений народа и его исторической миссии. Идеология отвечает на вопросы о том, зачем мы живем, что нас связывает, кто нам противостоит и кто помогает, чего мы хотим добиться, куда мы в данный момент идем, что хотим построить и оставить после себя будущим поколениям и какими способами надеемся этого достичь.
Важно понимать, что сегодня любая национальная идеология вынуждена преодолевать давление неолиберальной догматики. Современная форма либерализма либо поглощает другие мировоззрения, дополняя их собственными базовыми постулатами, либо вытесняет их за границы публичного дискурса. Попытки оспорить это положение наталкиваются на догматические утверждения о том, что либерализм — якобы не идеология, а некий набор «священных ценностей цивилизации».
Что это за ценности?
До последнего времени стандарты социальности разным культурам диктовала культура протестантского секулярного модерна. То есть потомки тех, кто несколько веков совершал грабительские набеги на чужие земли под видом благой миссионерской цели, занимался работорговлей и выморил население целого континента для своих переселенцев.
Фундаментом их социально-политической модели является идеология единых общемировых экономических и правовых «правил», стратегия глобального контроля и экстерриториальной юрисдикции, отрицание права наций на самостоятельное развитие. Исторически эта идеология — продукт культуры секуляризированного протестантизма.
Но сегодня мир стоит на пороге преодоления не только неолиберализма и глобализма, но и самих парадигмальных оснований протестантского модерна, всех его исторических и социальных идеологических форм.
Будущий мир — это мир единой и неделимой безопасности, равноправия культур и традиций, равных прав и возможностей, мир множества национальных валют, равного доступа к информации и знаниям.
Нашему обществу в этой ситуации важно признать, что постсоветский либеральный капитализм и тесно связанная с ним корпоративно-олигархическая модель общества находятся в глубоком противоречии с историческим опытом русского народа.
Впереди нас ждет преодоление статуса России как сырьевого придатка глобального капитала и отмена олигархической модели развития. Россия возвращается к своему подлинному историческому пути, объединяя насильственно разделенные части русского народа.
Для решения этих задач нам необходим подлинный гражданский консенсус, достигнуть которого возможно лишь при взаимном «переводе» разных символических кодов национальной традиции: православного, советского, византийского, российского дореволюционного, русского народного и других.
Это значит, например, что конфликт «красных» и «белых» в современных условиях лишен всякого смысла. Любая антирусская идеология является одновременно и «антикрасной» и «антибелой». Противопоставление их друг другу в виде дискуссий о переименованиях городов и улиц, установках и сносах памятников и т. д. неизбежно ведет к гражданскому конфликту. На подобные дискуссии нам нужно установить мораторий. Например на десять лет.
Русский мир на наших глазах становится активным субъектом современной мировой политики. Отрицание русского мира — бессмысленное занятие. С таким же успехом можно отрицать арабский мир, британский или финно-угорский.
Русский мир — это данность. Перечислим его константы:
- нравственность и обычаи как основания социальных конвенций и правовых институтов;
- традиционная этика (в первую очередь библейская);
- солидарность и взаимная ответственность, в том числе между поколениями;
- социальная справедливость и социальное равенство;
- демократический этатизм, который подразумевает, что сильное централизованное (патрональное) государство стоит на страже интересов большинства;
- важная социальная роль Церкви;
- стремление к идеальному социальному порядку как светскому аналогу религиозной идеи «отражения неба на земле»;
- идея государства социальной справедливости — светский аналог образа Руси как места, где «удобнее всего спасать душу»;
- недопустимость построения своего счастья на несчастье другого.
Мы находимся в процессе возрождения национальной традиции, а это требует избавления от ложной идентичности и той искусственной ментальности «новых россиян», которая была искусственно сформирована в 1990-х годах.
Так, например, русско-византийской цивилизации чужды идеи исключительности, избранности и превосходства, характерные для западного протестантизма и эпохи колониального капитализма. Это качество русско-византийского культурно-исторического типа нашло отражение в идеях «всечеловечности» и солидарности, повлиявших отчасти и на умонастроения советского периода русской истории.
В основе русского сознания лежит принцип нравственного права, а не формального «естественного права», свободного от категорий морали и справедливости, как в Европе Нового времени. Мы разделяем традиционные ценности, нас не привлекают моральный релятивизм, трансгуманизм, разрушение семьи, гимн потреблению, виртуальная экономика, жизнь в информационных «пузырях».
Наше мировосприятие в своем светском варианте все равно восходит к идее земного отражения высшей правды, высшей этики.
Эта идея и шире — культурная форма — является общей для атеистов и верующих, она органично присутствует в русском коллективном сознании и прямо противоположна идее естественного эгоизма как условия социального блага и прогресса.
На Руси всегда было особое отношение к убогим, калекам, каторжанам, нищим странникам, любили униженных и оскорбленных, сочувствовали им. С русской точки зрения, «лишних людей» не бывает, каждый имеет право на место под солнцем, на свою долю сочувствия и помощи. Тем, кого настигает беда, помогали всем миром. Это отношение к людям противоположно западной идее «тотальной конкуренции», успеха одних за счет других. Наши принципы социальной справедливости не имеют ничего общего с западной практикой господства одной части общества над другой, а также колониалистской властью одних народов над другими.
В ближайшее десятилетие России предстоит создать политико-экономическую зону, в которой будет реализовано общественное устройство, направленное на приоритет интересов большинства и социальную заботу о каждом отдельно взятом человеке. Россия вернет свои научные школы. Наша образовательная система не будет фабрикой кадров для корпораций с примитивным уровнем предоставляемых знаний.
Но национальные принципы и идеалы могут реализоваться только в свободной стране. Важнейшая задача России — выйти за рамки навязанной нам ниши в «мировом разделении труда». Лишь тогда она сможет исполнить свою историческую миссию — создать пространство для жизни на основе социального равенства и братства, совместного творчества, а не угнетения людей и народов. Именно об этом говорил Владимир Путин 27 октября 2022 года, выступая на заседании клуба «Валдай».
Россия отвергает западную доктрину глобального доминирования (они это называют лидерством) — как продолжение прежней колониальной политики европейских держав. Внутреннее конструирование нашей идентичности строится не по принципу «мы — они», а по принципу «лишних людей не бывает».
В своей Георгиевской речи 30 сентября 2022 года Владимир Путин справедливо подчеркнул, что так называемый «свободный мир» Запада существует лишь за счет угнетения и ограбления других народов. Контроль за направлением мировых финансовых потоков со стороны западных центров капитала позволяет им развиваться, а страны периферии вынуждены их спонсировать.
Санкции и акты терроризма, направленные атлантистским альянсом против неугодных стран, показали, что в неолиберальной модели развития экономика, как и политика, и информация, — это лишь «продолжение войны другими средствами».
Присвоение части золотовалютного резерва России ставит крест на мифах о «неприкосновенности частной собственности». Освещение в западных медиа событий на Украине ставит крест на мифах о «свободе мнений». «Битва между демократиями и автократиями» — еще один либеральный миф, который сегодня идет на слом. Огромная часть незападного мира никогда не была автократиями, она просто жила по своим принципам, опираясь на свою религиозную, культурную и правовую традиции.
Подлинный смысл нынешнего противостояния — это не «демократии против автократий», а Запад против всего остального мира. Нынешние западные ценности — это инструмент угнетения народов.
Россия сегодня ломает эту систему, ломает сакральное, квазирелигиозное отношение к западным «ценностям» и институтам.
Наша вынужденная, но неизбежная борьба с трансатлантизмом — это национально-освободительная борьба, борьба за собственную независимость, за право сохранить традиционные ценности на собственной территории.
Россия — осевой компонент Евразийского региона. Мы не «окраина Запада» и не «мост между Востоком и Западом». Россия — не Запад, не Восток, но — Центр. Именно поэтому Западу, чтобы продолжать евразийскую экспансию, необходимо овладеть Россией-Центром, поглотить его. Отсюда и противостояние с англо-американским миром.
Это противостояние имеет давние истоки.
В ходе Второй мировой войны противостояние Англии и США с Германией было ситуативным, а не идейным. Фактически для Британии и США именно Третий рейх был естественным союзником в достижении долгосрочных, а не краткосрочных целей.
Холодная война стала продолжением Великой Отечественной, аналогом Третьего рейха стал глобальный англо-американский мир. Сегодня продолжается этническая война с Россией, только фашизм на этот раз называется англо-американской «демократией».
Западная цивилизация всегда была беременна нацизмом. Наши потери от этого — десятки миллионов в рамках геноцида русских в ХХ и ХХI веках. Проблема в том, что у русского геноцида нет названия, подобно еврейской Катастрофе. Нет названия, вроде как, нет и явления. А оно не просто есть, оно принципиально важно для понимания отношения России и Запада. Кто-то предлагает использовать термин «русоцид», я десять лет тому назад предложил термин со славянским корнем — «плаха». Пока не приживается ни тот ни другой.
В целом важно понимать: идеология — это не проектный (технократический), а культурно-исторический феномен, а, точнее, процесс, которому дают жизнь не политтехнологии, а история. Это особенно ощутимо в периоды национальных испытаний, подобные сегодняшнему. Сама жизнь показывает, какова наша историческая миссия и наши идеалы.
«Международная жизнь»/Патриархия.ru
