Председатель ОВЦС МП ответил на вопросы журнала «Фома» (№ 7 (39) от 26 июня 2006 года)

Наш опрос, так же, как и все прошедшие в обществе дискуссии по поводу Декларации о правах и достоинствах человека, принятой на Соборе, показывает, что расхождений в ее оценках очень много. Одно из важнейших связано с тем, что в принятии Декларации активно участвовала Русская Православная Церковь, и многие оппоненты Декларации ставят под сомнение, должна ли вообще Церковь касаться темы прав человека, не следует ли ей ограничить свою деятельность стенами храмов и монастырей, а заботу об общественной нравственности оставить каким-то иным правозащитным институтам. Мы показали наиболее характерные мнения из нашей подборки митрополиту Смоленскому и Калининградскому Кириллу, который возглавлял рабочую группу по написанию Декларации, и попросили его прояснить позицию Церкви в том, что касается как самой идеи прав человека, так и практической деятельности по защите этих прав.

— Есть ли у человека права с точки зрения Церкви?

— Право не является какой-то частью или состоянием человеческой природы. В современной культуре это понятие служит для обозначения определенных принципов отношений между людьми. Во многих обществах, в том числе в России, признается, что каждый человек обладает возможностями, которые у него не могут быть отняты, кроме специально оговоренных в законодательстве случаев. Другими словами, права - это явление, которое существует по договору между людьми. С этой точки зрения они есть у человека, поскольку признаются другими членами общества и гарантируются государством.

В связи с этим для Церкви скорее важен другой вопрос. Есть ли основания для таких договоренностей в обществе, в самой природе человека? В этом случае христианство отвечает положительно. Человек, сотворенный по образу и подобию Бога, имеет ценность в глазах Божиих, а значит, должен иметь ценность и в глазах своих собратьев. Права могут быть механизмом, защищающим эту ценность и способствующим ее возрастанию.

— Но откуда возникла сама проблема прав человека, которой нет в нехристианском мире?

— Как я сказал, христианское богословие очень высоко ставит человека и говорит о его большой ценности. Однако в истории христианских стран реалии жизни очень далеко отстояли от такого представления. Существовали целые слои общества, которые унижались и угнетались, несмотря на то, что все члены общества состояли в одной Церкви и призывались быть друг другу братьями и сестрами. Многие умы размышляли над тем, как устранить подобное несоответствие. Отсюда и появляется идея прав, которые бы обеспечивали каждому человеку одинаковые возможности. Соответственно, проблема прав человека и могла возникнуть только в той культуре, которая вдохновлялась высоким представлением о человеке и его призвании. Кроме того, средневековой европейской культуре была свойственна древняя римская традиция выражать богословские и философские идеи юридическим языком.

— О каких именно человеческих правах идет речь? Какие права Церковь считает необходимым защищать, а какие — нет?

— В Декларации о правах и достоинстве человека говорится о политических, социальных и культурных правах, которые также поддерживаются Церковью, поскольку они могут способствовать нравственному развитию ответственной личности. Однако Церковь не может защищать конкретную реализацию какого-либо права, если та вступает в противоречие с реализацией прав других людей. Например, если человек, пользуясь правом на свободу слова, начинает оскорблять чувства верующих, а значит, нарушать их права, то Церковь не может защитить такую реализацию права, хотя само право она не отвергает.

— Этот список прав, которые Церковь признает настолько важными, что стремится их защищать, — зависит ли он от политического устройства общества? Может ли получиться так, что какие-то из этих прав впоследствии уже не надо будет защищать?

— Защита прав не может быть для Церкви самоцелью. Юридически закрепленные права — это всего лишь механизм, которым пользуется современное общество. Стремление Церкви состоит в том, чтобы направить этот механизм на совершенствование человека, а не на разрушение личности и в конечном итоге — общества. Права должны защищаться так, чтобы они не открывали путь к вседозволенности и эгоизму, а учили человека уважать в другом личность и проявлять солидарность с ближним.

— Если два частных права приходят в конфликт друг с другом, как выбирать приоритет?

— Частные права всегда находятся в конфликте друг с другом, если каждый из членов общества не готов к разумному и добровольному ограничению своих прав ради ближнего. Разумное самоограничение, которое не исключает и законодательного ограничения, и является ключом к разрешению коллизий.

— А чьи именно права должны быть защищены? Речь идет о правах всех россиян? Всех людей, в данный момент находящихся на территории России? Или только права верующих?

— Речь идет о правах всех людей. Христианская позиция отталкивается от универсального понимания человеческой природы, независимо от убеждений людей. Однако ее правозащитная деятельность будет иметь дополнительное основание, которое до сих пор очень слабо присутствовало в этой сфере. В добавление к универсальной ценности свободы, которую традиционно отстаивало правозащитное движение, Церковь присоединяет тезис об универсальности нравственного начала в человеке, которое также должно учитываться в общественной жизни. Думаю, что разговор о нравственности понятен каждому человеку, а не только верующему.

— Что делать, если реализация прав верующих людей входит в противоречие с правами неверующих, которых в России все-таки очень много?

— Я вижу выход только в одном — вести диалог. Принцип общественной жизни в том и состоит, чтобы никто не причинял боль и обиду друг другу. Если в обществе накапливается критическая масса взаимных обид, то начинаются конфликты, и общество трещит по швам.

— Когда мы обосновываем права человека соображениями православного богословия, а потом предлагаем это всему российскому обществу, то не ставим ли в трудную ситуацию тех наших соотечественников, чье мировоззрение сформировано культурой, далекой от христианства? Ведь если в их сознании будет связка «права человека основаны на Православии», то не придется ли им ради сохранения своей идентичности отринуть саму идею прав человека?

— Но ведь та же логика применима и в обратном направлении. Если права человека будут ассоциироваться с антирелигиозным гуманизмом, то они будут неприемлемы для православных и людей, принадлежащих к другим религиям. Что же нам делать? В многорелигиозном обществе мы можем общаться между собой с помощью светских идей, которые принимаются большинством и которые открывают путь к присутствию религии в обществе. Для того, чтобы найти общий язык с нашими неправославными согражданами, мы предлагаем исходить из самого простого и понятного тезиса о том, что человек — ценен. Эту ценность каждое мировоззрение может объяснять по-разному. В то же время очевидно, что человек склонен к плохим поступкам, и он может злоупотреблять своей свободой. Общество не только должно наказывать уже провинившегося (для этого существует милиция и суды), но и предупреждать подобные поступки нравственным воспитанием. Добрые поступки — это не данность, но результат кропотливой работы по воспитанию общества в духе добра и созидания. Это предполагает, что основные религиозные и мировоззренческие группы общества должны иметь возможность работать в этом направлении со своими последователями в школе, армии, СМИ и других общественных сферах.

— В нашем обществе по поводу прав человека ведутся жаркие дебаты. Но понимают ли стороны друг друга? Не искажают ли правозащитники-либералы церковную позицию (в том числе и вашу), утверждая, будто под флагом борьбы за права человека Церковь хочет установить свою идеологическую диктатуру? И не упрощают ли позицию либералов в церковной среде (когда, например, считают, будто для них наиважнейшим делом является защита секс-меньшинств и тоталитарных сект)?

— Конечно, доля непонимания присутствует. К идеологической диктатуре Церковь не стремится. Выше я уже сказал о том, какую модель присутствия религии в обществе Церковь поддерживает.

Что же касается практических шагов либеральных сил, имевших место за последнее время, то складывается именно такое впечатление, что они видят защиту свободы в России прежде всего в поддержке секс-меньшинств, тоталитарных сект и мероприятий, оскорбляющих религиозные чувства верующих. Это старая проблема российских либералов. Своей безграничной вере в свободу и в чуть ли не абсолютную доброту человека они приносят в жертву способность различать, в каких случаях люди используют права человека, чтобы своему мнению подчинить других, а в каких случаях речь действительно идет о защите достоинства человека.

— Вы не раз говорили, что правозащитная деятельность в России серьезно скомпрометирована. Как вы полагаете — надолго? Или, быть может, навсегда?

— Скомпрометированной правозащитная деятельность оказалась именно из-за неумения различать настоящие случаи нарушения прав человека — и использование прав человека для того, чтобы добиться каких-либо политических целей. Как же оставалось реагировать нашим гражданам на правозащитную деятельность, если некоторые правозащитники поддерживали людей, воевавших против России, наживавшихся за счет своего народа, издевающихся над культурой и религий большинства, пренебрегающих нравственными нормами.

Вот когда правозащитники будут отстаивать правду вне политических интересов своих спонсоров, чаще всего заграничных, и перестанут отожествляться с теми, кто не любит Россию, тогда в глазах людей это движение будет реабилитировано. Хотел бы при этом подчеркнуть, что сказанное не следует распространять на всех правозащитников, среди которых есть весьма уважаемые люди.

— Чем практическая деятельность православных правозащитников должна отличаться от деятельности нынешних правозащитников-либералов? И возможно ли взаимодействие между обеими ветвями правозащитного движения?

— Я бы предпочел через открытый и доброжелательный диалог всех заинтересованных сторон согласовать позиции, может быть, даже выработать некую общую хартию — будем надеяться, что это еще возможно, — и на этой основе осуществлять правозащитную деятельность, отвечающую реальным нуждам людей и соответствующую моральным требованиям.

— Если Церковь собирается заниматься правозащитной деятельностью, то из каких источников это будет финансироваться?

— Надеюсь, что предложенное на Соборе видение правозащитной деятельности привлечет внимание российской общественности и российских предпринимателей.

— Полностью ли вы удовлетворены текстом принятой на X Всемирном Русском Народном Соборе Декларации, или в ней есть какие-то слабые места?

— Это первая Декларация по теме прав и достоинства человека, принятая от лица православной общественности. Она только наметила основные идеи, которые требуют пояснения и развития. Я вижу в этой Декларации только начало масштабного процесса.

— Как вы думаете, Декларация о правах и достоинстве человека реально повлияет на состояние нашего общества? Если да, то каким образом будет происходить это влияние?

— На уровне идей Декларация уже внесла в наше общество серьезный импульс. Судя по многочисленным реакциям на декларацию Собора, ее тезисы не оставили равнодушной ни одну общественную или политическую силу в стране. Значит, то, о чем заявил Собор, важно не только для православных верующих, но и для всех людей, даже далеких от религии. Следующим естественным этапом будет развитие и претворение высказанных идей в жизнь. Надеюсь, что и здесь Церковь будет действовать не одна, но в соработничестве с различными общественными и религиозными силами, которые поддерживают идеи Собора.

Беседовал Владимир Легойда