Руководитель Пресс-службы Московской Патриархии священник Владимир Вигилянский в опубликованном на этой неделе интервью журналу «Огонек» (№ 43) отвечает на вопросы о «православном фундаментализме», ксенофобии, диалоге с правозащитниками и российско-грузинских отношениях.
— Отец Владимир, является ли для вас слово «фундаментализм» бранным?
— Существует огромное количество определений фундаментализма. Со времени своего появления в США в конце XIX века термин оброс десятками взаимоисключающих признаков. В последнее время его взяли на вооружение закамуфлированные под религиоведов воинствующие атеисты. Вместо марксистской риторики они стали использовать фундаментализм в качестве дубины в борьбе с религиозным сознанием. Их поддержали разных мастей христианофобы и агрессивные либералы. По их теории, любые приверженцы традиционализма и консерватизма, люди с церковным сознанием — фундаменталисты. По этой логике всякий священнослужитель и даже всякий приверженец любой религии — фундаменталист.
— Возможен ли в таком случае православный фундаментализм?
— Если мы вкладываем в это понятие проявления терроризма, экстремизма, насилия, ограничение свободы личности, основанное на религии, то с этим Православная Церковь всегда боролась, считая их чуждыми духу христианства. Некоторые экстремистские организации присваивают себе определение «православных»; как к любым самозванцам, Русская Православная Церковь относится к ним отрицательно.
— Согласны ли вы с тем, что на фоне российско-грузинского конфликта в России происходит всплеск ксенофобии и фундаментализма?
— Я против такой постановки вопроса. Ксенофобия — это вполне определенное понятие, а фундаментализм имеет расплывчатые, взаимоисключающие признаки.
Ксенофобия как явление экстремизма присуща любому обществу, любому государству, в том числе либеральному. Есть она, к сожалению, и у нас. Церковь всегда боролась со всеми формами фанатизма и экстремизма. Православие имеет вселенский характер и признает, что гипертрофированные национальные чувства могут стать причиной агрессивного национализма, ксенофобии, пафоса национального превосходства.
Что касается российско-грузинского конфликта, то он основан на политическом противостоянии и не повлияет на братские отношения между нашими поместными Церквами. Я присутствовал в этом году на встрече наших Патриархов и свидетельствую, что более дружественных отношений между главами Русской и Грузинской Церквей трудно представить. На этой встрече Патриарх Илия пригласил Патриарха Алексия посетить Грузию в 2007 году. Жаль, если политики наших стран поставят препоны этому визиту. В храме, в котором я служу, есть группа прихожан не просто с грузинскими фамилиями, но граждан Грузии. Никогда они не чувствовали на себе косых взглядов, наоборот, сейчас внимания и любви к ним только прибавилось.
— Справедливы ли упреки в адрес «Православной доктрины прав человека», принятой на Всемирном русском народном соборе, будто она подменяет индивидуальные права и свободы коллективными, государственными?
— Принятая доктрина прав человека — это призыв к диалогу с правозащитными организациями, многие из которых забыли, что кроме прав личности есть еще и права сообществ. Об этом впервые 25 лет назад заявил Солженицын в своей знаменитой гарвардской лекции. Некоторые правозащитники или никогда не читали Евангелия, или сознательно игнорируют учение Иисуса Христа о ценности человеческой личности.
— Есть ли конкретные примеры взаимодействия РПЦ с правозащитниками?
Первое, что приходит на ум, — это участие нескольких священнослужителей в Общественной палате, которая приобретает правозащитный характер.
Беседовал Василий Зубатов
