3 мая 2019 года исполнился год со дня кончины многолетнего Патриаршего архидиакона Андрея Мазура. Отец Андрей прожил долгую и непростую жизнь. Родился в 1926 году в селе близ Почаевской лавры на Западной Украине, которая до 1939 года входила в состав Польши. Рано потерял мать. Пережил немецкую оккупацию. После освобождения был призван в Красную Армию, закончил войну под Берлином. Всю последующую жизнь он посвятил служению Богу. В этой жизни было много радостей, было и горе — отец Андрей похоронил двух сыновей. Но какие бы испытания ни выпадали на его долю, он всегда сохранял глубокую веру и оставался преданным и самоотверженным служителем Церкви Божией.
В непростое советское время его удивительная манера богослужебного пения вдохновляла несколько поколений священнослужителей и мирян в разных городах России, а затем уникальный глубокий бас отца Андрея стал украшением Патриарших богослужений и стал известен церковному народу по всей стране, всем кто посещал эти богослужения или наблюдал за ними во время телетрансляций.
Мало кто знает, что большую часть своей жизни отец Андрей вел подробные дневники, в которых описывал каждую свою службу и поездку. Он много фотографировал и снимал на видеопленку и в итоге создал и сохранил большой архив записей, фото- и видеоматериалов, являющихся сегодня ценными документами по истории Русской Православной Церкви второй половины XX века. Незадолго до кончины отец Андрей передал свой архив Пресс-службе Патриарха Московского и всея Руси.
По благословению Святейшего Патриарха Кирилла руководитель Пресс-службы священник Александр Волков, сотрудники Пресс-службы Олег и Елена Варовы приехали к отцу Андрею и его супруге матушке Иулиании в их небольшую квартиру в Санкт-Петербурге. Публикуемый материал — запись состоявшейся во время этой встречи беседы. В последние годы отец Андрей дал несколько интервью. Возможно, это самая продолжительная из записанных бесед отца Андрея за всю его долгую жизнь, во всяком случае — это самое большое из последних его интервью. Но это не интервью в обычном понимании слова, а разговор радушных хозяев с желанными гостями, в который время от времени энергично вступает матушка, в котором нет определенного сценария, но много деталей и эпизодов, нехарактерных для интервью в строгом смысле. Отец Андрей обладал большим певческим даром, но в деталях этой беседы проявляется особый человеческий дар и самого отца Андрея, и его жертвенной жены — дар искренней и непоколебимой веры в сочетании с сердечной простотой и любовью. Отчасти поэтому при подготовке данного материала было принято решение публиковать его в целом в том виде, в каком он поступил в редакцию, без существенных правок и сокращений.
Душа человека, большой талант или положение которого общепризнаны, часто бывает отравлена высокомерием и самомнением. В отце Андрее не было и тени надменности. Неизменные добродушие, скромность, простосердечие Патриаршего архидиакона и его верной спутницы жизни матушки Иулиании располагали к ним всех, кому посчастливилось тесно общаться с ними. Сочетание этих черт с глубокой верой и талантом позволили приснопамятному отцу Андрею стать одним из самых любимых в народе священнослужителей Русской Православной Церкви.
Патриарший архидиакон встретил гостей в своей небольшой квартире, обнял их, справился о том, как добрались в Санкт-Петербург, и повел в комнату.
— Вот что я хочу показать вам, — отец Андрей достал свои награды. — Это только часть, тут еще две новых коробки. Орден святого благоверного великого князя Димитрия Донского II степени, орден святого равноапостольного великого князя Владимира III степени, орден святого преподобного Серафима Саровского III степени. Вот последний орден святителя Иннокентия, митрополита Московского и Коломенского, I степени дал мне Святейший в связи с 90-летием со дня рождения. А вот орден святого равноапостольного великого князя Владимира I степени, которого я удостоился, вообще мало у кого есть.
— С какими Патриархами Вы служили?
— С Патриархом Пименом, с Патриархом Алексием. Много служил с митрополитом Никодимом (Ротовым). Когда я приехал в Питер, он был еще архимандритом. Я объездил с ним весь мир, три раза был в Америке, был и в Японии, и в Эфиопии...
А пойдемте, я вам еще что-то покажу, — отец Андрей повел гостей в другую комнату. Там на кровати лежали аккуратно разложенные бархатные хоругви, вышитые золотом.
— Это моя матушка вышивает. Эти вот еще не закончила, подклада нет. Ее хоругви есть в Храме Христа Спасителя и в Кремле. Она у меня много вышивает даже теперь. Трудится всю жизнь. Она в советское время работала в ателье, шила. Вот такие дела.
— Батюшка, повезло вам с матушкой?
— Повезло, да.
— Сколько лет вы вместе?
— А сколько, ты думаешь? — хитро улыбается отец Андрей.
— 70.
— Меньше. Пока 68 лет.
— Расскажите нам о своем служении. Святейший Патриарх сказал: «Поезжайте к отцу Андрею, он собрал материалы и что-то расскажет».
— Вот часть материала, — отец Андрей показал на несколько толстых старинных альбомов с фотографиями и достал еще несколько общих тетрадей. — Вот смотрите. Это мои записи. Другая половина дневников в Москве. Я записывал все поездки и службы. Ездил по всему миру с митрополитом Никодимом, меня не бывало дома по шесть месяцев в году.
— Отец Андрей, расскажите, как Вы начали служить с митрополитом Никодимом?
— Я служил в Невской лавре. И владыка приехал, посмотрел на меня, а потом вызвал в Москву, тогда он был председателем Отдела внешних церковных связей. И дал мне послушание ездить с ним. Я занимался поездками, готовил багаж. Для выездов нужно было много бумаг, ведь была советская власть.
Так уж сложилась моя жизнь. Я родился на Западной Украине в селе недалеко от Почаевской лавры, тогда это была Польша. Учил польский язык, знаю его отлично, и украинский.
— А польский Вы и сейчас помните?
— Да, розумием по польску, знаю. А по-русски до семинарии даже не говорил, только по-украински. Потом взяли в армию, там уже изучал русский. Во время войны был в армии. И заканчивал в пригороде Берлина.
— А в каком году Вас призвали?
— Мне исполнилось 18 лет, а я 1926 года рождения, значит в 1944 году. В 45-м после войны попал в госпиталь, лежал в Марийской республике, потом в Казани. Отпустили меня домой, а мои товарищи еще служили, на Японской войне побывали. Я, правда, в Японии тоже был, но не воевал, это было позже...
— В какие годы это было?
— Думаешь, я помню. Там будет все написано, — показывает на дневники отец Андрей.
— Как у Вас здесь все подробно, расписан каждый день: «В 8 часов утра в Богоявленском соборе Святейший совершил Литургию Великой субботы. Сослужили: Сергий, Арсений, причт собора. Читал паремии. 600 причастников». Или вот тоже интересная запись: «25 января, 1998 год. В воскресенье служил мученице Татьяне в Успенском соборе. Сослужил Патриарху. В этот день у меня что-то потемнело в глазах, я начал читать входные молитвы, потерял сознание. Меня Сергий взял, отвел в алтарь, вызвали врача — скорая. Отвезли в больницу...». А когда Вы начали вести эти дневники?
— Со времен семинарии. Что нужно и не нужно — все писал.
— В альбомах много ваших фотографий. Вот вы молодой с матушкой. Расскажите про свою жизнь.
— Родился в селе Новый Кокорев. Из нашей деревни было видно Почаевскую лавру и слышно ее звон. Я туда ходил с детства, с младенчества… Отец мой был старостой в нашем сельском храме Архистратига Михаила.
— А тогда там, конечно, не было никаких разделений?
— Ну, под конец, перед войной, поляки уже запретили звон в Почаеве. Хотели вообще Лавру отобрать и сделать костел, но не удалось им этого сотворить.
Закончил восемь классов, у нас там больше и не было. Во время войны я год был в армии, потом поступил в семинарию. Два класса семинарии закончил в Москве, а два — здесь, в Питере.
— Где Вы еще служили?
— В Марийской АССР. В лесу. Страшно было, жили в землянках.
Потом вернулся из армии и пошел послушником в Лавру. А перед этим меня хотели забрать работать в милицию из-за того, что было много бандеровцев. А отец меня посадил в телегу и отвез в Лавру. Два года я был послушником в Почаеве. Заведовал там хлебопекарней, просфорней. Ездил по селам, искал продукты, старался для Почаевской лавры, тогда еще было бедное время.
— А народ в Лавру ходил?
— Ходили, очень много людей ходило. По ночам у Почаевской иконы дежурили по очереди, нельзя было спать, все время молились — такое было правило, не знаю, как сейчас. И когда закрыли и Киево-Печерскую лавру и вообще все монастыри на Украине, оставался только Почаев и еще один скит. И все монахи приехали в Лавру, тогда братия насчитывала 1200 человек. А я трудился на просфорне и в трапезной, мне пришлось всех братьев кормить, стараться.
Потом мы с моим другом поехали к нему в гости в Молотов, так Пермь тогда называлась. Там служил архиерей владыка Иоанн (Лавриненко), он когда-то был у нас в районе наместником монастыря. И там я одел стихарь и прочитал Апостол. И всё, после этого владыка мне сказал: «Не отпущу». А я говорю: «Я же учусь в семинарии». — «Заочно окончишь. Поезжай, женись и будешь рукополагаться». И я поехал к себе в деревню жениться. А ведь еще никто и не хотел замуж выходить, боялись, потому что уезжать надо было далеко, в Пермь — Сибирь почти. Не хотели ехать. Только одна в деревне такая смелая нашлась — матушка моя Юлия Васильевна.
И вот я женился в своей деревне, венчался там. А через два дня надо было уезжать. А тогда еще бандеровцы были, было небезопасно. Мы, можно сказать, убежали.
Владыка меня рукоположил в Перми в 1950 году. Кроме меня там было еще два протодиакона, а через полгода меня поставили первым.
Дальше было так: владыку Иоанна перевели и приехал владыка Алексий (Коноплев). Он до этого служил священником в храме на Ленинских горах. Его рукоположили в епископы и назначили в Пермь, а через какое-то время в Питер. Я поехал его провожать, а он мне и говорит: «Не отпущу». Потом звонит как-то и говорит: «Собирай вещи и приезжай!» И я отправился в Невскую лавру. Я был там первым членом причта, был регентом, ризничим и диаконом. Кроме меня тогда там было еще два монаха.
И с тех пор я все служил, служил с митрополитами: Григорием, Елевферием, Питиримом, Гурием, Никодимом, Антонием, а потом сюда назначили Алексия.
А потом митрополит Никодим забрал меня в кафедральный Никольский собор. Потом владыку Никодима перевели в Москву, и все, началось мое путешествие по миру. Страшно было тогда. Меня часто вызывали в Москве в специальный отдел. И все время с нами ездил человек в штатском из Комитета госбезопасности. Так мы и проехали по всему свету.
— А что больше всего запомнилось из поездок?
— А в дневниках у меня все написано. Зачем рассказывать, когда я все про каждую поездку записал. Все записывал после ужина, ночами.
Я начал ездить с митрополитом Никодимом, а потом с Патриархами Пименом и Алексием. И с будущим Патриархом Кириллом еще немного получилось поездить. Он тогда еще был иеродиаконом. Помню, мы были на Афоне, там мне подарили двойной орарь, а таможня его не пропускала. Я и говорю: «Отец Кирилл, одень его». Он и одел под рясу, и нас пропустили. Всего я был на Афоне три раза.
— Помните кого-нибудь из братии с Афона?
— Братии тогда мало было. В Пантелеимоновском монастыре было 12 человек. В Андреевском скиту было шестеро.
Однажды Святейший Патриарх Кирилл меня вызвал и говорит: «Пишите всё». А я отвечаю: «Ваше Святейшество, я не могу писать. У меня зрение плохое. Но все, что у меня есть, все, что я сохранил, отдам Вам навсегда». В том числе и фотографии. Я ведь еще сам фотографировал.
— А у Вас послушание такое было — фотографировать? Или Вы сами?
— А больше некому было. Мы втроем ездили: владыка Никодим, я и его келейник.
— Отец Андрей, сколько всего архиереев Вы выводили из алтаря на хиротонии?
— 137, по-моему.
— А кто был первым, не помните?
— Первым был владыка Алексий (Коноплев) из Москвы, тот, который меня потом из Перми с собой забрал.
— Отец Андрей, Вы много лет служили с митрополитом Никодимом (Ротовым). Каким Вы запомнили владыку?
— Отличным! При нем уполномоченный по делам религии перестал быть всевластным. Они же, эти люди, такие были — не дай Бог. Я помню последнего уполномоченного по Ленинграду Григория Семеновича Жаринова. Вот однажды он подходит ко мне и говорит: «Ты что, стоишь в храме, поёшь, да еще руками машешь?» А я и говорю: «Так а что же мне, ногами махать?» А когда уже меня начали брать за границу, он очень хороший сделался. Я уже ему и подарки возил. Да, было дело...
— У вас было много рабочих визитов, встреч. А часто ли удавалось в этом ритме служить с владыкой Никодимом?
— Владыка очень часто служил! Причащался почти каждый день. Жил в академии. Там было две комнаты — в них и служили. Он очень любил службу и ее красоту. При нем и в делегации появились поющие люди. Поэтому и меня он все время брал с собой. В Америку мы ездили втроем: владыка Никодим, я и переводчик. Потом были на Аляске. Там раньше была наша власть, когда-то Аляска была русской. И жившие там русские нас отлично принимали.
В комнату вошла жена отца Андрея матушка Иулиания и хлопотливо стала спрашивать гостей, не жарко ли им, не голодны ли, не устали ли от рассказов батюшки.
— Матушка, отец Андрей всю жизнь был в командировках. Как вы без него жили? Как справлялись, расскажите?
— Старые мы уже, — бодрым голосом начала свой рассказ матушка. — Мне уже за 88-й год перекатило. Я с 30-го года. Но я свою старость не признаю, я еще молодая. Мне нужно все делать, все делать!
— Работала она у меня портнихой в ателье. Все может! — Не без гордости подхватил отец Андрей.
— И работаю, — матушка повела гостей в другую комнату, чтобы показать свои работы.
— А где Вы научились этому? Это ведь сложно.
— Доченька, много училась. Я всю жизнь работаю с этим. В ателье 34 года вышивала. А как пошла на пенсию, стала вышивать только церковные вещи. Теперь я и шью сама, и вышиваю, и сама готовлю. Все делаю. А кто мне помогает? Божия Матерь и Матронушка. Я и в Покровский монастырь ей вышивала покровцы красивые, дарила.
Матушка достала уже готовые облачения — тонкая изящная золотошвейная работа, гроздья виноградной лозы благородным кантом расположились на бархатной основе священнической фелони.
— Матушка Иулиания, это ведь такая тонкая работа. Как же глаза?
— Я нитку в иголку вдеваю без очков. Смотрите, сколько я нашила. Это орарь. А вот фелонь для зятя, он у нас священник... Нравится? У нас открывают новый храм. Так вот я уже им приготовила четыре хоругви...
— И сколько времени Вы вышиваете хоругви?
— Вышиваю месяц. Шить мне долго. Это же все делается руками.
— А сколько приблизительно вышивать фелонь?
— Фелонь вышиваю за два дня.
— Даже не верится.
— Вот была бы ты здесь, я б тебя научила. Когда наш Патриарх был митрополитом, я на машине вышила ему жемчугом красивое вишневое облачение. А потом еще и зеленое тоже жемчугом вышивала. Он нас любит.
— Матушка, расскажите, ведь, наверное, не так просто было поехать за отцом Андреем?
— О, чего стоит с деревни выехать — ты не думай! Я же ведь еще не очень грамотная была, всего семь классов. Что там можно было закончить, какое образование получить — немцы же были. На Украине я — ветеран войны. Я же в войну работала там с военными. Никто не возил им кушать, а я возила.
Потом вышла замуж. Я сложа руки не сидела, пошла в кружок по вышивке. Мои работы были в Москве на выставке. Потом приехали в Питер.
Сын у меня учился музыке. А я тоже потихоньку с его преподавателями договорилась и стала заниматься постановкой голоса и изучать ноты. И пела, и даже в Никольском солисткой была. Потом я пошла учиться в техникум. Там я девчатам что-то вышью, а они мне по учебе помогут, и я сдаю предмет на пятерки…
Но у меня же умерли два сына.
— Как вы это пережили?
— Очень плохо, тяжело. Я ведь почему сейчас вышиваю? Потому что переживаю за них. Меня батька, — так матушка называет отца Андрея, — ругает, что я вышиваю по ночам, а я работаю и смотрю на их фотографии. Но мне очень много Матронушка помогает. Она мне и батьку подняла. Я ей молилась, акафисты читала, и она мне помогла. Батька пошел на поправку, стал кушать хорошо. Только ноги болят. Вот так. А что делать? Ночью вышиваю, днем готовлю.
Я все могу. Только черные рясы не шью, а так все архиерейское облачение Патриарху Кириллу шила. И Святейшему Алексию три облачения сделала: вишневое, голубое и еще одно, не помню цвет. А владыке Кириллу, когда он еще был митрополитом, много вышивала жемчугом на машине. Он у меня был самый красивый!
Вот картину вышивала в 50-х годах, до сих пор сохранилась…
— А это кто? — на стене висят детские фотографии.
— Это наши правнучки. А это внуки и дети. Видишь, какие красавцы мои сыновья? Умерли. Но остались три внука, очень похожие на них. Они нам помогают. Сыновья умерли, но Бог дал, что у нас зять священник. И самый младший внук, ему 22, поет в хоре и даже может регентовать.
В церковь, где будет служит зять, я уже приготовила все облачения на каждый праздник. И плащаницу, и хоругви — все вышила.
— Матушка у меня такая, — улыбаясь говорит отец Андрей.
— Батюшка, а что было самым сложным в поездках с Патриархами и митрополитами?
— При советской власти все было трудно, потому что нельзя было сказать ни слова — фиксировалось все... Да вообще было непросто. В поездках приходилось трудно: мало спать и много ходить.
Помню, в Америке пришлось петь на концерте. Меня прямо заставили исполнять арии. А я ведь языка не знаю, да и навыка такого нет. Хотя когда я учился в семинарии в Москве, параллельно недолго обучался в консерватории. И вот однажды меня вызвал директор консерватории и говорит: «Ты что, в храме служишь?» Я говорю: «Да». И тот отрезал: «Или здесь, или там — выбирай». Я, конечно, ушел из консерватории. Многому я научился в Почаеве. В то время туда пришли артисты и пели в хоре. И вот один из них меня учил, поставил мне голос.
— А у Вас такие голосовые данные с детства?
— Я в детстве пел украинские песни. В семинарии пел, был там регентом. У родителей я таких способностей не замечал. Моя мама умерла, когда мне было 3 года, я даже плохо ее помню. Отец был старостой в храме, но он не пел.
— Откуда же у Вас такой голос, как Вы думаете?
— Значит, Бог дал и апостол Андрей Первозванный. Все началось с того, что в армии я был запевалой.
Отец Андрей затягивает густым басом первую строчку песни, но звонкий голос матушки зовет всех обедать.
— Кушайте, деточки, кушайте, а я на вас посмотрю, — хлопочет на кухне матушка Иулиания. — Батьку надо хорошо кормить. Много я ему не даю, чтобы живот не болел. Днем готовлю, ночью шью. Пока он в Москве был, я привыкла по ночам вышивать и смотреть на своих сыновей. Я очень много вышивала, в Москву вышивала в разные храмы и монастыри. Всем архиереям вышивала. А сейчас уже только себе, в свой храм, своим близким.
В Храме Христа Спасителя висят две пары моих хоругвей. Я привезла их четыре года назад. А было так. Я как-то приехала до батюшки, пошли они крестным ходом, смотрю, а хоругви как какие-то тряпки. Ну, думаю, нет. Я приехала домой, купила бархат, вышила и в субботу им привезла хоругви. Их сразу и повесили. Еще в Кремле висят мои хоругви.
— Матушка, когда же Вы спите? Когда отдыхаете?
— Спать ложусь в 12 или в 2 часа ночи. В 8-9 утра встаю. Я не могу много спать. У меня же еще дача есть. У меня же огурцов своих полно! Все людям раздаю. Много насолила, в погребе стоят. Все сама делаю, я не могу сидеть. Я смотреть телевизор не могу.
— Вот Вас надо по телевизору показывать, чтобы наши молодые девушки и женщины брали с Вас пример. А кто Вас научил шить и вышивать?
— Шить облачения — это же просто. А учил меня отец Павел, мой приятель, он был портной. Сейчас уже умер. Меня батька даже ревновал, — смеется матушка. — Отец Павел шил всем батюшкам, и Святейшему делал все облачения. Очень хорошим человеком был, но говорил, что никого не научит, а меня вот научил. Было даже так: он мне сошьет, а я домой приду и разберу изделие, расправлю его, а выкройки срисую. И сама потом кого-нибудь научу. Я шью и на худых, и на полных священников — на всех облачение красиво сидит. Раньше я ведь и платья разные шила. В деревне всех детей одевала бесплатно, жалела их, все ведь были бедные. Меня из деревни батька еле вырвал — не пускали.
— Еще бы, такую мастерицу! А как он пришел к вам свататься?
— То были страшные времена. У нас же бандеровцы были, из деревни нельзя было выйти. К нам даже милиция приходила, когда свадьбу играли. Я же была честная хорошая девушка. Мама меня и замуж-то не пускала. А когда мы повенчались, на второй день и бандиты приходили к нам, а нас не было дома. А если бы они нас застали, не знаю, что было бы, — забрали бы меня. У моего отца даже инфаркт случился сразу после того случая — так страшно было. Мы сразу после венца с батькой уехали из деревни. Ведь там были и бандиты-бандеровцы.
Я по ночам на почте работала телефонисткой. Бывало, сижу и боюсь. Вот, думаю, сейчас придут. А после того, как я уехала, в одну ночь всю почту забрали. А меня они жалели. Потому что отца моего уважали, а он в то время болел и через полгода умер. Ему было 38 лет, а мне 17. Однажды меня энкавэдэшники даже в погреб посадили и допытывались, какие бандеровцы к нам приходили. А я их что, знаю? Нас и те, и другие и убивали, и топили — энкавэдэшники днем, а бандеровцы ночью. У нас была тяжелая жизнь, деточки. Когда я вышла замуж и уехала в Пермь, я отдыхала.
А познакомились мы в Почаеве. Я приходила в Лавру, пела там в хоре. По ночам все певчие спали в коридоре. Помню, что батька около нас как-то шел, но меня он тогда еще не знал. Потом ему нужно было жениться, вот он приехал и меня позвал, но я ему отказала, потому что мама сказала мне: «Я тебя не пущу». И я не знала, что же мне делать, тянула время и думала. И вот как-то иду по деревне, несу почту, вдруг смотрю, идет он. Бог дает — смотри. Мы встретились. Это было в 5 часов вечера. Он мне и говорит: «Что же ты делаешь со мной? Мне нужно ехать, уже билеты надо заказывать. А ты тут творишь чудеса!» А мама-то против. И я думаю: «Божья Матерь, что же мне делать?» Взмолилась! И потом решилась и говорю ему: «Ну, ладно, давай сегодня запишемся».
Пришла домой, а там сидит парень, который за мной ухаживал, он прямо с ума сходил. Рядом — мама. И я, ничего не сказав, тихо сняла туфли да пошла за речкой, травкой, травкой, и к батьке домой с тетей, маминой сестрой. Пришли к нему, туда же пришел председатель с секретаршей, и мы ночью записались. Идем с тетей обратно, а мост, по которому мы шли, разобрал с другими хлопцами тот парень, который за мной ухаживал. Темнота, а мы так бежим! Но нас обогнал мужик на лошадях, которые вдруг неожиданно встали. И кричит нам: «Девочки, остановитесь! Тут мост разобран». Мы бы там попадали в воду, утопились, а Божья Матерь не оставила нас, спасла.
Я у тети переночевала. Пришла домой, а мама мне все мешки на голову покидала — побила. Но я сказала: «Мама, молчи. Всё». И тут уж свадьба. Вот так мы и встретились. Так, значит, Божья Матерь уготовила, так было нужно.
Я сейчас вас чаем напою.
— Матушка, какая у Вас была жизнь, тяжелая или счастливая?
— Как вам сказать? Всякое было, но я ни на что не смотрела. У батьки ведь тяжелый характер. А я молчу и свое дело делаю. За ним ухаживаю, все для него. У меня и сердце пока не болит. У меня ничего не болит, только голову чуть-чуть иногда колет.
— А что батюшка любит? Есть у него любимое блюдо?
— Батька все любит, только подай. А в больнице когда лежал, такой страшный был. И Матронушка помогла мне, я ей молилась, акафист читала, просила. И она явилась мне ночью. Вот стоит рядом с кроватью, я даже побоялась посмотреть. Потом вижу — стоит девушка, у нее глаз нету, а за ней большой-большой монастырь. И около монастыря стоит какой-то мужчина, я не пойму кто. А я еще очень молила Бога, чтобы мой самый старший внук причастился. И через три дня он звонит мне ночью: «Я еду из монастыря». Поехал в монастырь, никому не сказал. Ночевал там, исповедовался, с батюшкой поговорил, все службы простоял. И едет домой.
Жалко, что сыновей больше нет. Стоят два памятника в Невской лавре за храмом. И в прошлом году трое еще наших родственников умерло.
У сына был рак. Вскочила у него бородавочка. Я ему говорю: «Иди к врачу». Да разве он послушал. А когда пришел к врачу, была уже третья стадия, поражено все небо. Операцию делать поздно. В больнице умер.
А второй сын очень переживал смерть брата, очень они друг друга любили. И однажды косил траву, пришел домой: «Мама, что-то немножко сердце прихватило». Я его опять отправляю к врачу, а он тоже не пошел. И утром звонят: «Вити больше нет». Трапезничал — яблочко на столе, груша разрезанная. Тромб оборвался — и Вити нет. Осталась у нас одна дочь.
А зять строит храм. Батька просил его строить маленький, чтоб не так долго и недорого. Но построили двухэтажный, там купальня будет, в ней даже взрослых крестить будут. Я бы хотела, чтобы Святейший на наш храм посмотрел. Мы же в одном районе. Его дом на Большой Охтинской был, а храм тут недалеко, даже колокола можно слышать. Надеюсь, что доживу. Бог даст, сердце не остановится…
Как меня любил отец Кирилл (Павлов)! — заводит матушка новый разговор. — Как его жалко — умер.
Я приезжала до батьки, когда тот в Переделкино жил, так отец Кирилл, бывало, придет сам и принесет все своими руками мне на стол. Уже в последнее время, когда я приезжала, он лежал неподвижно. И однажды в воскресенье я к нему пришла, расцеловала его, взяла за ручки, так я его любила! И, вы знаете, он взял меня за руку. Даже девчата, которые за ним ухаживали, удивились.
— Много лет его знали? Часто с ним встречались, общались?
— Пока батька был в Москве, я все время к нему приезжала. Как только приезжаю, всегда к отцу Кириллу иду. А было как-то, что мне нужно было уезжать, а я у него так и не побывала. И говорю батьке: «Меня же отец Кирилл не благословил». Но уже выхожу и вдруг смотрю, а он стоит. Снег такой на пороге, и отец Кирилл с конфетами и с шоколадками стоит и меня встречает: «Да я благословить тебя вышел». Ну, как вы думаете, он не прозорливый? Он прозорливый.
Похоронили его, так жаль. А я вот не могла приехать.
А отцу Илию я тоже вышила красивые зеленые покровцы, подарила и попросила: «Отец, помолись за батьку моего».
Когда здесь был владыка Сергий, передал мне, что Святейший очень любит мои покровцы. И сказал, что ему на службу нужны золотые. Так я ему вышила и с владыкой передала. Я не знаю, что ему еще вышить, чем порадовать.
— С любовью его все порадует.
— Может, ему вышить подризник или подсаккосник? Я если вышью, все равно он будет носить. Он нас любит. Когда он приезжал сюда, вызвал нас к себе в академию, благословил.
— Какими Вам запомнились родители Святейшего Патриарха Кирилла?
— У него отец был таким же, как и он, очень хорошим проповедником. Он умер раньше матери. Я часто ходила к ним на чай. Работала неподалеку, на Большой Охтинской улице. И мама Святейшего приходила и приглашала: «Приходи чай пить». Мама у него хорошая была. Очень хорошие были люди.
Святейшему было 14 лет, когда мы приехали в Питер. Еще мой сын в Невской лавре с ним за ручку ходил. Ему было 7 лет, а Володеньке было 14. Он с детства был очень верующий.
Гости с хозяйкой вернулись в комнату к отцу Андрею, где он ждал с альбомами.
— Вот мой одноклассник по семинарии митрополит Владимир (Котляров), — открыл один из толстых альбомов отец Андрей. — А это явление Божией Матери в Дамаске.
— Вы сами были там в это время?
— Да, я сам видел. Мы в это время сидели ночью на улице. Она явилась на куполе, а потом спускалась.
— Отец Андрей, а на этой фотографии королева Елизавета?
— Да. Мы с королевой ходили здесь крестным ходом вокруг Никольского собора.
А это знаете кто? Как же не знаете — это Филарет Денисенко. В Киеве в соборе его рукополагали.
— Каким он был тогда?
— Очень хорошим. Помогал мне. В нашем селе забрали батюшку и уже хотели закрыть храм. Я поехал в Киев, и уже через неделю все вернули.
— Как Вы думаете, что же с ним случилось?
— Там была какая-то женщина. Помню, приехал в Киев в собор, захожу со служебного входа, вижу, сидит какая-то дама в красном. Я не знал, кто она. Потом смотрю, архиерей подходит и целует ей руку…
А вот это Минеральные Воды, галерея «Нарзан». Я был там, лечился. Желудок лечил. Испортил в армии и всю жизнь болею. Жили в лесу, в землянках, в них стояла печка. Мы по очереди ходили на кухню, брали картошку и чистили, потом жарили на печке и ели. Было время.
— А владыка Никодим крестил нашу дочку, точнее — он ее крестный, — шепотом, чтобы не перебить отца Андрея, говорит матушка Иулиания.
— Любил он вас, матушка, наверное? Большая честь — такой крестный.
— Да, еще бы! — восклицает батюшка. — Он нас очень любил, и мы его любили.
— В академии крестили, — продолжает матушка Иулиания. — Отец Кирилл, будущий Патриарх, пел. Все певчие пели, весь хор — академисты. Еще у меня есть платочек, который мне владыка Никодим купил в Иерусалиме. До сих пор я храню этот синий платочек. Я его на память держу.
— Еще бы, такая память. Батюшка, а это фото Второго Ватиканского Собора?
— Да, было дело. Я у трех Пап на приеме был. И третьего хоронил.
— Каким вам запомнилось общение с понтификами?
— Очень хорошим. Очень тепло принимали. И в общении были простые. Не как некоторые наши архиереи — такие, что не подойдешь.
Там у нас на полке еще несколько таких старинных альбомов с моими снимками. Я и служил, и фотографировал. У меня был фотоаппарат «Киев».
А вот это фото из Японии. Да… Целый месяц я там служил.
— Месяц? А почему так долго?
— Там же наших церквей не было. Тогда свои порядки устанавливали американцы, наших храмов не было, служили на дому. Потом в Москве рукоположили архиерея Николая (Саяму) и отправили в Японию, ему надо было все показать, благоустроить. Сейчас там уже немало наших храмов.
— А Вы что-то помните по-японски?
— Конечно, «Царю Небесный», помню ектении, — и отец Андрей, спустя полвека, начал удивительно торжественно, будто предстоя пред престолом Божиим, возглашать ектению на японском языке. — Я учил эту ектению, пока мы летели на самолете. Переводчица писала мне японские слова русскими буквами, а я их заучивал. Интересно было. Целый месяц, Боже мой…
— А папа батьки служил еще в царской армии, — вспоминает матушка Иулиания. — Тогда это была еще царская армия, царская Россия… И, к слову сказать, машинка, на которой я шью, из той эпохи, ей уже второй век. Я купила ее в Перми у одной матушки.
— Интересная у меня была жизнь, — переворачивая альбомные листы, произносит отец Андрей. — В Америке был, в Организации Объединенных Наций сидел. Ливан, Сирия. Гроб Господень. Афины. И на верблюде я ехал по пустыне Сахара. А вот, смотрите, я с камерой, с фотовспышкой.
— А это видеокамера? У вас и видео есть?
— Есть. Целый ящик. Там есть всё. И моя молодость. Столько фотографий — не знаю, куда их деть
Вот фото владыки Никодима со сфинксом, — улыбается отец Андрей.
В Софии служили. Там был Вселенский Патриарх, и после службы владыка Никодим, немного знавший по-гречески, показал на меня и сказал: «Это архидиакон». И Патриарх сказал: «Я Вселенский Патриарх, а ты — Вселенский архидиакон».
— Батюшка, Вы объехали весь мир. Как принимали ваш голос?
— Везде отмечали, везде. А вот фото Ельцина на 2000-летии христианства. Я там служил, а потом в свободное время сел около него, и мы беседовали.
— Отец Андрей, однажды Вы сказали, что ваша самая большая любовь — это стоять у престола.
— Да, конечно, это всегда было так. Меня окружали такие люди, для которых это тоже было так. Сколько я жил в Переделкино с отцом Кириллом. Он — подвижник и человек добрейшей души. Какой он был щедрый! Принимал меня все время. Каждое утро служил, обедал, и потом два часа вел прием, каждый день. Люди приезжали со всей России, с Украины.
А вот, смотрите, фото владыки Алексия (Коноплева). Очень хороший был владыка, человек простой. Он портной и сам себе шил все облачения. Жил на съемной квартире.
— Матушка говорит, что характер у Вас был суровый.
— Она наговорит… Если бы не я, так бы и сидела в деревне, — смеется отец Андрей. — Молодая она красивая была.
— Я его нигде не оставляла. Я и в Москву приезжала.
— Какие наставления Вы даете молодым священникам и диаконам?
— Трудно сказать, потому что есть люди разные — есть хорошие ученики, а есть, к сожалению… Стараюсь наставлять только своим примером. По-другому сложно переубедить.
— А Ваш удивительный голос передался кому-нибудь из внуков?
— Самому младшему точно перешел. Он учится в институте и поет в храме. Даже регентом может быть. Серафим.
У нас семь внуков: четыре девочки и три парня, пять правнуков. Одна внучка еще не замужем, ей 37 лет. Как умер отец — села в машину, ездит, все забыла, ни с кем не хочет дружить. Очень она его любила, и он ее любил.
— Батька, а расскажи про это фото, — повеселела матушка. — Ой, это не так давно мы были на службе, которую служил наш Святейший. И мы оказались в толпе, встречающей Патриарха. И вот мы идем вперед, а нас не пропускают. Смотрю, Святейший уже идет сзади. Мы говорим: «Пропустите, пропустите», чтобы ему дорогу не загораживать. А он нас с батькой взял за руки и говорит: «Сфотографируемся». И вот эта фотография. Неудобно-то как! Все, наверное, подумали, что за старики.
— Он тут был несколько раз, но, к сожалению, я не служил, — посетовал отец Андрей. — Не могу ходить. Раньше в Храме Христа Спасителя Елизаветинское Евангелие в десятки килограмм один носил. Здесь, в Питере, есть Евангелие еще тяжелее, — все раньше мог.
А про Святейшего вот что еще расскажу. Об этом, наверное, мало кто знает. На одной из служб, когда Володенька был еще маленький, владыка Никодим сказал мне взять его за руку и ввести в алтарь прямо через Царские врата. И я это сделал. Не знаю, было ли когда-нибудь такое или нет.
Много пережито, есть что вспомнить. Я всё сохранил: дневники, фотографии, видеопленку. Вот и забирайте всё, все мои записи, всю мою жизнь.
Беседовали священник Александр Волков, Елена Варова, Олег Варов
Патриархия.ru
