В интервью порталу Православие.ru заместитель председателя Учебного комитета Русской Православной Церкви, профессор Московской духовной академии и семинарии, настоятель домового храма святой мученицы Татианы при МГУ протоиерей Максим Козлов рассуждает на тему пастырства и духовного образования.

— Отец Максим, как давно Вы читаете в Сретенской духовной семинарии курс пастырского богословия?

— Курс пастырского богословия в Сретенской духовной семинарии я читаю недавно. Ранее эту дисциплину преподавал архимандрит Тихон (Шевкунов) — наш ректор. Он сначала попросил меня замещать его в дни своего отсутствия. А потом, когда его занятость еще больше выросла, стало понятно, что мне придется читать пастырское богословие полностью, за что в конечном итоге я отцу ректору очень благодарен. Дело в том, что основной предмет, который я веду в духовных школах, это сравнительное богословие. Им занимаюсь уже много лет. Но все же восемнадцать лет служения в священном сане дали определенный опыт, о котором видится небесполезным рассказывать семинаристам — будущим пастырям.

— Как менялись Ваши взгляды на пастырство с течением времени?

— Как и любой священник, я проходил стадии (они хорошо описаны в известном учебнике архимандрита Киприана (Керна)), когда те или иные опасности подступали в той или иной степени. Конечно, молодые клирики зачастую то слишком ригористичны, то слишком либеральны, а иногда проявляют книжный подход к своей пастве, заменяя им фундаментальный духовный опыт, который еще не накоплен… Только со временем к священнику приходит понимание правоты слов, недавно услышанных мною от митрополита Илариона (Алфеева), который, вспоминая свое священнослужение, сказал, что к нему, когда он был молодым иеромонахом, стояла большая очередь. Потому что он все время молчал, ничего не говорил. Мне, пожалуй, в начале моего служения такой мудрости не хватало, но чем дальше, тем больше я понимал: надо давать действовать Богу, а самому меньше поучать, меньше назидать и меньше слов говорить. А отсюда со всей очевидностью вытекает следующее: и люди должны говорить гораздо меньше, чем им хочется, нельзя превращать исповедь в психотерапевтическую процедуру, когда человек выговаривается и ему легче становится. То есть вместо покаяния наступает эмоциональное облегчение. Граница здесь довольно тонкая, и от такой практики людей необходимо удерживать.

— Из чего, по-Вашему, складывается пастырское служение?

— Пастырское служение складывается из известных вещей. Они изложены во всех учебниках: священник должен проповедовать слово Божие, должен совершать богослужения и Таинства, должен заниматься душепопечением. Если отсутствует хотя бы что-то одно, это уже некая ущербность в служении. При этом, конечно, и в жизни, и в образе служения, и в опыте обычно превалирует одна из этих составляющих. Кто-то благоговейно совершает Литургию, другому Господь дал дар слова, третий – хороший духовник. Но нельзя полностью уйти только в то, что тебе лучше дается, к чему у тебя больше дарования, — нужно трудиться над тем, что у тебя получается хуже.

— Расскажите, пожалуйста, о Ваших учителях, наставниках в пастырском служении.

— Назову, прежде всего, приснопамятного протоиерея Александра Егорова — священнослужителя, который 50 лет стоял у престола Божия в храме святого пророка Илии Обыденного. Именно отца Александра Господь — едва не единственного из московских священников в те страшные годы атеистической советской власти — сохранил так, что он из храма никуда не переводился и что его ни разу, о чем он, по его рассказам, горячо молился, не назначали настоятелем. Он всегда был только пастырем — и только в одном храме. Батюшка был удивительным. И для меня он навсегда останется образом доброго пастыря, я у него после крещения в 14 лет впервые исповедовался и до самой его кончины окормлялся — на протяжении почти четверти века. Немало житейских и пастырских знаний я почерпнул от ныне покойного протопресвитера Александра Киселева, с которым Господь дал встретиться в последние годы его жизни, когда он вернулся из США и жил на покое в Донском монастыре. Это был незабываемый опыт общения со святым — я в этом уверен полностью. Тогда я понял, что рядом со святыми долго быть трудно, поскольку это требует внутренней высоты, честности, отсутствия лицемерия и фальши. Тогда мне стало ясно, хотя бы отчасти, что такое святость. Ее нельзя путать с лубком, с рисунком добренького деда Щукаря — это нечто совсем иное. И еще один священник, образ которого навсегда запечатлен в моей памяти и молитвах, – это протоиерей Владимир Жаворонков. Наш духовник, у которого я, как и многие члены клира города Москвы, исповедовался на протяжении ряда лет – до его кончины. Батюшка Владимир умел к каждому отнестись со вниманием, каждому сказать краткое, но очень точное и лечащее слово. Вот этих трех добрых, опытных пастырей я хотел бы помянуть прежде всего.

— Как можно накапливать пастырский опыт, обучаясь в семинарии?

— Пастырский опыт в семинариях приобретается несколькими путями. В первую очередь, нельзя недооценивать учебу, так как пять лет на семинарской скамье, в условиях ограниченной свободы, необходимости нести те или иные послушания в учебное и свободное время — это само по себе значит очень многое. Пребывание в семинарии, на мой взгляд, дает неизмеримо больше, чем подготовка к пастырскому служению на теологических и богословских факультетах, когда молодые люди проживают в семье, тесно общаются со светскими друзьями и знакомыми. Наконец, очень нежелательно идти к священническому поприщу мимо регулярного духовного образования. Принципиально важно, что в большинстве семинарий (и Сретенская духовная школа здесь не исключение) студенты имеют возможность общаться со священнослужителями, мирянами, у которых есть большой опыт духовной жизни. Такие люди, умные, много лет служащие Церкви и что-то уже засвидетельствовавшие своими трудами и всей своей жизнью, если можно так выразиться, сконцентрированы в духовных школах. А в Сретенской семинарии их концентрация более высокая, чем где-либо. Поэтому воспитанникам нужно благодарить Бога за счастливую возможность слушать не только глубокие и интересные лекции, но и за возможностью поговорить, задать вопрос, что-то запомнить, к чему-то просто присмотреться. Знаете, я сам старался всегда так делать, когда общался со старой университетской и академической профессурой. Стремился запоминать какие-то особенности их поведения, слова, стиль общения, то, что они делают и от чего удерживаются. Кроме того, пастырский опыт в семинариях приобретается в рамках различных практических занятий: миссионерские беседы, посещение тюрем, домов престарелых, детских домов и др. Будущий священник должен учиться разговаривать с умирающими людьми, которые, может быть, и сами не понимают, что их конец близок. Ему нужно уметь общаться с людьми с ограниченными умственными способностями, потому что и они Царствия Божия наследники. А как непросто окормлять заключенных! Вот, я помню, когда, впервые, уже будучи священником, перешагнул порог колонии, меня мороз по коже пробрал. Ведь за мной закрылось трое ворот. Внутри я увидел офицеров, которые постоянно следят за заключенными. Это потом ты понимаешь, что так и должно быть в исправительных учреждениях, а в начале, от первой реакции надо прийти в себя, а поэтому такие навыки следует приобретать уже в семинарии, что и делают студенты-сретенцы.

— Что Вам помогало на первых порах священнического служения?

— По милости Божией я не сразу стал настоятелем. Я служил в двух храмах, и в каждом из них во главе прихода стояли очень яркие личности, хотя и очень разные. Не скрою, научился я тогда и положительному, и отрицательному. Учился дисциплине, учился уважать волю настоятеля. Это с одной стороны. А с другой стороны, я отчетливо понял: тот, кто несет ответственность за подчиненных, тот имеет право требовать от них соблюдения порядка. Вместе с тем я осознал: нельзя требовать любви к себе и ждать, чтобы тебя любили. Это дар Божий. Вот это я бы хотел сказать молодым священникам, которые зачастую соблазняются призывом: «Полюбите меня!» Всегда очень хочется, чтобы к тебе относились с симпатией, с расположением, но нельзя эксплуатировать такую эмоциональную подпитку. Что дадут, то дадут. Даром дадут, и не тебе, а сану твоему дадут. И никогда нельзя выдавливать любовь из людей.

— Наверняка в Вашей пастырской практике были какие-то сложные случаи…

— Такие ситуации классифицировать невозможно, их и перечислить-то трудно. Бывают случаи, когда люди безнадежно больны, долго и тяжело умирают, проходя все стадии недуга. Человек может все понимать и постепенно терять нравственное чувство, сознание, трезвость ума. И ты видишь что ничем, кроме молитвы, помочь ему не можешь. Очень тяжело наблюдать, как такой человек угасает, особенно если ты его знал деятельным, добрым, искренним, хорошим, а теперь этот свет меркнет… Очень непросто молиться и как другу, и как христианину, и как священнику, когда знаешь о неизбежном исходе. Очень сложный внутренний опыт — опыт молитвы об облегчении скорбей, опыт помощи близким тяжелобольного человека… Или случаи совершенного другого рода, которые часто встречались в начале девяностых годов (сейчас уже этого нет). Тогда приходилось сталкиваться с людьми своеобразного благочестия — из мира околокриминального и криминального. Они хотели в основном эффектных священнодействий. И в связи с этим были моменты, когда нужно было им отказывать. Например, в освящении того, что не должно освящать, или в каком-то специфическом совершении треб. Ответом были иногда и угрозы. Тогда я хорошо понял, что отказывать надо уметь, — и это важное умение, особенно для молодого священника. Совершать надо не все и не по первому зову, ведь мы не бюро религиозных услуг, а Церковь Христова. Ситуаций пастырски затруднительных, которые, кстати говоря, будут рассматривать члены недавно созданного Межсоборного присутствия, много, и они, надо сказать, зачастую заставляют относиться ко всему трезвее. Ко мне, например, обратилась молодая симпатичная девушка, которая по паспорту, по факту рождения была… мужчиной. Тут можно, конечно, сразу ругаться, осуждать. Но когда начинаешь с человеком разговаривать, понимаешь, что с первого момента, с того времени, как он себя осознал в видимом образе, он воспринял себя не мужчиной, а женщиной. Жила девочка, которая не хотела быть мальчиком, которая играла с девочками в куклы, не желала носить брюки и т.п. Это не какая-то позднейшая испорченность, это что-то в организме случилось. И здесь нельзя рубить сплеча…

— Есть ли в связи с этой проблемой какие-то каноны?

— Насколько я понимаю, в прямом смысле слова, нет. Вместе с тем сейчас данная пастырская проблема стоит очень остро. Думаю, этот вопрос нужно вынести на обсуждение в Межсоборном присутствии. Чрезвычайно актуальна в настоящее время и проблема межрелигиозных браков. Здесь много нюансов, с которыми молодому поколению пастырей приходится сталкиваться все чаще и чаще.

— Хотелось бы услышать Ваше мнение на этот счет.

— Здесь нужно думать о последствиях. Как этот брак отразится на воспитании детей, на отношениях между родственниками, а самое главное — на сохранении веры. Я считаю, что пастырь должен постараться удержать от подобных союзов. Но люди чаще всего обращаются к батюшке тогда, когда семья уже есть. И вот приходит женщина (чаще всего), которая до замужества не осознавала себя православной, а, поживши с иноверцем, пришла к этому пониманию. Вот такой вот извилистый путь, когда только брак с мусульманином, например, приводит в лоно Православной Церкви. Так бывает с эмигрантами, которые, живя на Родине, ругают ее, а на чужбине понимают, где их корни.

— Но ведь служение пастыря приносит и радость…

— Сейчас скажу высокие слова. Это, правда, радость, когда ты видишь кающегося грешника, когда он стремится бороться со своими немощами. Это радость, ради которой забываются все трудности. Все мы помним евангельские слова о том, что женщина, рождая, терпит боль, а потом забывает о своих страданиях. Вот так и пастырь: ему приходится многое претерпевать, но, если он видит, что душа человека рождается для новой жизни, все остальное становится неважным.

— С какого времени в духовных школах началось преподавание пастырского богословия? Какие учебники по данной дисциплине Вы рекомендуете своим студентам?

— Точкой отсчета является девятнадцатое столетие. При этом сказать, что у нас тогда были написаны классические учебники по пастырскому богословию, которыми мы можем пользоваться и сейчас, пожалуй, нельзя. Они устарели в силу разных причин, и мы можем обращаться только к каким-то их фрагментам. В основном же мы пользуемся книгами, которые написаны пастырями двадцатого столетия. В большинстве семинарий, в том числе и в Сретенской, в качестве основного пособия рекомендуется труд архимандрита Киприана (Керна) — его лекции по пастырскому богословию. Как дополнительные можно брать книги епископа Вениамина (Милова), архимандрита Кирилла (Зайцева). Большое наследие по вопросам пастырского служения оставил митрополит Антоний (Храповицкий). Есть еще курс протоиерея Георгия Щавельского. Написан этот труд в эмиграции, когда отец Георгий преподавал пастырское богословие в Болгарии, в Софии. Допускается с некоторыми оговорками и использование такого компилятивного труда от анонимных составителей, который помещен в восьмой том «Настольной книги священнослужителя» — широко известного издания конца советской эпохи.

— В чем особенность учебного курса «Пастырское богословие»? Что он должен дать будущему священнику? Как вы строите методику преподавания вашей дисциплины?

— «Пастырское богословие» — сугубо практическая дисциплина. Да, в ней есть теоретические основы, но состоит она в основном из множества прецедентов, частных случаев, после рассмотрения которых у учащихся и формируется первоначальный опыт. Чрезвычайно важным я считаю также опору курса на Священное Писание, Священное Предание. В своем преподавании я стараюсь сочетать эти моменты, соединяя лекционный материал с разбором конкретных ситуаций. На каждом втором занятии мы обсуждаем со студентами реальные случаи, отвечаем на реальные вопросы, иные из которых получены через Интернет. Семинарист должен дать ответ, причем от первого лица. Такая учебная форма дает навык внутреннего реагирования, отклика, умения говорить с человеком лично и конкретно, а не предлагать рецепты, которые являются правильными вообще. После этого мы рассматриваем ответ, который дал священник, и делаем выводы. Я думаю, такие практические занятия весьма полезны для будущих пастырей.

— Что вызывает наибольшие трудности при усвоении предмета, который Вы преподаете?

— То, в чем студенты не имеют опыта. Это опыт душепопечения и пастырской любви, пастырского окормления. Ведь несложно изучить и сохранить в памяти, какие есть препятствия к священству, какие могут быть искушения и проч. А душепопечение — вещь, прежде всего, опытная, в нем надо полагаться не на книги, а на то, что накоплено в душе. А у молодого человека двадцати с небольшим лет подобной опоры нет. И отсюда иной раз получается, что пастырское богословие воспринимается как высшая математика. Почему человеку бывает трудно запоминать знания абстрактного свойства? Потому что в сознании ничего не рождается. Конечно, можно все запомнить механически, но для того, чтобы запомнить внутренне, нужно, чтобы возникла ассоциация, а ее как раз может и не быть. Так и с пастырским богословием: затвердить-то в памяти можно, а ассоциировать в душе не с чем. Рождению параллелей как раз и помогает анализ конкретных эпизодов из пастырской практики.

— Достаточно ли времени уделяется предмету «Пастырское богословие» в духовной школе?

— Полагаю, что на предмет в учебном плане духовных семинарий отведено достаточное количество часов. И увеличивать их не стоит. Если бы что-то и можно было расширить, это разные формы практик, связанных с пастырским служением. Я уже вкратце рассказал об одной из них. Полезным было бы и пребывание семинаристов на тех или иных приходах или в монастырях, чтобы студент просто наблюдал за священниками, прислуживал за богослужением, перенимал опыт. Это чрезвычайно важно! Ведь далеко не каждый имеет счастье окормляться у опытного духовника, от которого многому можно научиться.

— С трудами каких святых отцов Вы советуете ознакомиться для более глубокого ознакомления с предметом пастырского богословия?

— Прежде всего, с творениями тех, кто сам, так или иначе, деятельно проходил пастырский путь. Конечно, это оптинские старцы – очень помогут будущему священнику их письма. Многое даст эпистолярное наследие святителей Филарета (Дроздова), Феофана Затворника, Игнатия (Брянчанинова), игумена Никона (Воробьева), архимандрита Иоанна (Крестьянкина). Считаю очень ценным опыт современных греческих подвижников благочестия, которые подвизались на Афоне: старца Иосифа, старца Паисия, архимандрита Эмилиана и др. Опыт Святой Горы тем важен, что тамошняя традиция никогда не прерывалась, передаваясь из поколения в поколение. А вот у нас из-за трагедии XX века случились разрывы в традиции. Да, были мечевцы – из общины отцов Алексия и Сергия Мечевых, в Обыденском храме литургическая жизнь не прекращалась. Но это тоненькие ручейки, а там полноводная река, непрерывная традиция, а это дорогого стоит. Я бы советовал молодым священникам читать книги афонских подвижников, благо, они сейчас переводятся. Не со всем я могу согласиться у архимандритов Лазаря (Абашидзе) и Рафаила (Карелина), но, тем не менее, они предлагают не теоретические умствования о жизни, а живой религиозный опыт.

— Как в Вашем пастырском делании Вам помогает светское образование?

— Светское образование помогает на первоначальных этапах пастырского попечения, когда священнику для того, чтобы с ним начали говорить серьезно, важно иметь внешний авторитет: обладать ученой степенью, быть профессионалом в какой-то светской области и проч. Согласитесь, когда батюшка говорит о чем-то не на основании трех брошюр, которые он прочитал, а потому, что действительно разбирается в данном вопросе, это заслуживает уважения, располагает к себе, а главное — на первых порах служит цели душепопечения. В этих разговорах человек открывается священнику, начинает доверять ему. А по мере накопления пастырского опыта внешние заслуги отодвигаются на второй план — важным становится действительное внутреннее общение людей.

— Какова актуальность священнического наставления детей и молодежи?

— Вы подняли чрезвычайно обширную и болезненную тему. Мы видим, что не все так благополучно с нынешним молодым поколением и даже с теми, кто с малолетства (с конца восьмидесятых — начала девяностых годов) пришел в ограду Церкви. Так ли много среди них, воспитанных без атеистического гнета, настоящих православных верующих, которые живут литургической жизнью? Или они обретаются где-то на стороне? Проблема это, несомненно, есть, она не только пастырская, но еще и педагогическая. Так, например, не секрет, что в православных семьях отношения складываются совсем не гладко. Я убежден: самая страшная ошибка, которую можно допустить, общаясь с молодежью, это проявление неискренности в главном, фальши. Ужасно, когда молодые люди чувствуют, что взрослые, и священнослужители в том числе, обозначая нечто, проговаривая слова, не обнаруживают при этом внутреннего убеждения и решительно не склонны делать то, к чему призывают. Да, у всех есть немощи, все совершают ошибки, все иногда падают, и это простят. А вот неискренность не простят, каким бы искусным гомилетом не был батюшка, как бы он ни был образован, какими бы иными внешними дарованиями и наградами он бы ни обладал — ничего не поможет. Фальшь — это соблазнительная вещь, ракушка, в которую хочется закрыться и говорить оттуда гладкие слова, которые подходят для всех и всегда. Священник может сказать хорошую проповедь, в которой не будет ничего противного Преданию Церкви, но если эти слова не стоят за его душой, он никого ими не вылечит. Фальшь отталкивает – вот это нужно помнить пастырям.

— Каково Ваше мнение по поводу частоты исповеди, Причастия и правил говения для мирян?

— Это серьезнейшие вопросы, которые нужно широко обсуждать. Позволю себе краткий комментарий. Есть у нас как бы два направления: за частое Причащение и за редкое Причащение. Так вот, мне кажется, мы должны бороться не за какую-то одну практику, а за внутренне искреннее, глубокое и с правильным расположением Причащение. Ведь можно причащаться редко, благоговея всякий раз перед святыней, проходя недельный путь говенья, и потом хранить в себе ту святыню, которой ты приобщился. Получается, человек причащается несколько раз в год, идет поэтапно, от Причастия к Причастию, и это будет богоугодно. А можно причащаться редко, поскольку лень готовиться: «В Великий Четверг бывает общая исповедь, все очень быстро. Причащаются же люди раз в год, так и я буду». Это, конечно, совсем иное. Напротив, можно причащаться часто, потому что душа просит принятия Святых Христовых Таин, и человек укрепляется от скорбей мира и собственных немощей, при этом он, разумеется, всякий раз проходит какой-то путь приготовления. А можно привыкнуть к частому Причащению и говорить так: «Ну, я же часто причащаюсь, чего я буду канон читать и говеть, зачем на всенощную идти, лучше сяду, телевизор посмотрю, хоккей сегодня». И это будет Богу не угодно. Иначе говоря, дело не в том, сколь часто или редко мы причащаемся, а в том, что мы несем навстречу Христу, когда идем к Чаше.

— Как влияют общественные и глобализационные процессы на духовенство? Какие проблемы возникают в связи с этим?

— Глобализационые процессы, конечно же, влияют на духовенство. Вроде и пустяк, но сейчас можно себе заказать через интернет-магазин скуфейку из Греции. Такое раньше невозможно было себе даже представить. Слово иной раз не промолвишь, чтобы оно сразу в Сети не было опубликовано, и вот уже православные блоггеры начали обсуждать, что батюшка на проповеди сказал. Очевидно, однако, что и какая-то польза в глобализации есть. Мы в миллионных городах стали жить изолированно, что позволило уходить в свою частную жизнь. А теперь сделать это не так-то просто – все на виду, все в Интернете. Что ж, священнику полезно быть на виду. В этом смысле большой город для священника – соблазн, поскольку можно ведь сделать и так: послужил благочестиво, правильно, а после отъехал несколько километров на машине, рясу снял, в джинсах остался, и на концерт, в ресторан, а то и спать у телевизора — всякое бывает. Чем меньше такой приватности в жизни духовенства, тем лучше. Деревня в этом случае — хороший пример, там не спрячешься, как не мог спрятаться батюшка в дореволюционном городе.

— Что Вы посоветуете студентам Сретенской духовной семинарии, которые готовятся принять священнический сан?

— Будущие пастыри должны четко понимать, что священство — это выход на крест (пусть и со многими оговорками). Это отказ от очень многого, от того, что обычный человек имеет право запросто себе позволить. У священнослужителя резко сужается круг развлечений, возрастает ответственность за каждое произнесенное слово. На самом деле уменьшается количество друзей. Те, кто окружает священника, — это его духовные чада, помощники, товарищи, соратники. Но дружба – отношения на равных, при полной открытости друг другу, для батюшки очень редкий дар, который можно получить от Бога. Священник обречен на большую меру одиночества. Он и в семье не может поделиться всем с самым близким человеком — с женой, поделиться так, как может любой мирянин. Очень многое мы должны по обязанности хранить в тайне, по пастырскому долгу, даже намеком не имеем права никому дать понять о том, что мы узнали на исповеди от своих духовных чад. Это крест, к нему нужно быть всегда готовым, зная и чувствуя, что Господь укрепляет.