Начальник Русской духовной миссии в Иерусалиме архимандрит Исидор (Минаев) рассказал об актуальных для Миссии вопросах и о жизни Горнего монастыря. С отцом Исидором по видеосвязи из Мюнхена побеседовал корреспондент Анатолий Холодюк.
― Как же справляется сегодня Миссия с обслуживанием большого наплыва паломников из России и ближнего зарубежья и с оказанием им всемерной помощи?
― Говоря откровенно, еле-еле справляется наша Миссия. Несоразмерен поток паломников! Наплыв значительно больше, чем мы реально можем принять. Едут к нам не только из России, а теперь уже и из Украины, у которой с Израилем отменен визовый режим. А скоро, говорят, будет рассматриваться безвизовый режим между Израилем и Белоруссией, а там, гляди, на очереди и Молдова… Поток паломников увеличивается, а нам пока не хватает собственных мощностей. Сейчас у нас решается вопрос с паломническим центром в Назарете, который, возможно, будет реконструирован в гостиницу… В Иордании уже завершено строительство подобного центра на месте Крещения Иисуса Христа, который будет передан на баланс нашей Миссии. Значит, и там нас ожидает много новой работы, связанной с обслуживанием здания и размещающихся там паломников.
― Заметил, что в общении с прессой Вы любите повторять о себе и своих подопечных: «Мы всего лишь ― исполнители». Будь на то Ваша воля, какие бы лично Вы внесли новые положения в Устав Миссии, если вообще есть такой, и что бы нового добавили в содержание и формы ее деятельности на современном этапе?
― Сейчас «Положение о Миссии» только редактируется. Когда я сюда пришел, то обнаружил, что его, собственно, и не было, существовали только разрозненные фрагменты «Положения о Миссии», причем даже разных лет. Устава как такового и не существовало. Одно время мы переключились на Устав объединенной Миссии (вместе с РДМ РПЦЗ), но Зарубежная Церковь оказалась не совсем готовой пойти на такой устав. Сейчас Устав Миссии только на стадии разработки. Мы очень во многом зависим от Московской Патриархии и благословения оттуда. И это очень важно, потому что это удерживает начальника Миссии и всех нас от каких-то поспешных ходов, которые были бы неправильными, о чем стоило бы потом пожалеть. Во всех юридических и имущественных вопросах мы советуемся с Москвой, где там холодным умом уже все решают, ибо оттуда виднее общее направление церковной жизни. В этом и «непотопляемость» нашей Миссии, которая застрахована от каких-то личных и волюнтаристских побуждений, которые могли бы потом привести к негативным последствиям.
― А в плане каких-то новаторских идей, чем Вы можете поделиться с читателями?
― Что касается новаторства, то на одном из совещаний мы решили поставить перед Святейшим Патриархом вопрос о возобновлении так называемого «вербного сбора». До событий 1917 года в России во всех ее епархиях и приходах люди жертвовали на содержание русского присутствия на Святой Земле. Это и есть «вербный сбор», который предварялся проповедованием среди народа о том, куда пойдут пожертвования в опечатанных церковных кружках, свозимых из приходов в епархии, а оттуда в Санкт-Петербург в Синод. На эти народные средства покупались здесь земли и на них строились потом храмы, подворья, гостиницы. У нас ведь тоже здесь имеется много проектов. А благотворители для наших проектов находятся не всегда. Последние финансовые кризисы вообще уменьшили число ктиторов. Если бы возобновить кружечный вербный сбор и открыть при Московской Патриархии специальный счет, то мы бы отправляли в Москву наши замыслы на благословение Священноначалия, и после утверждения эти проекты финансировались бы с этого счета.
― Со стороны кажется, что это толковое и хорошее предложение, заслуживающее внимания и поддержки. Не правда ли?
― Гм… Посмотрим, какой будет взгляд из Москвы на это. Может, и совсем не такой, как у нас.
― Будут ли доступны когда-нибудь российскому читателю все старые архивные документы РДМ?
― Мы в этом году пригласили высококлассных специалистов из Москвы, из бывшей Ленинской библиотеки, а также из других мест ― именно архивистов, которые ныне занимаются нашим архивом Миссии. Они будут его сейчас каталогизировать и систематизировать. Будет проведен ряд технических мероприятий и со временем предприняты шаги по систематизации архива и его оцифровыванию. Тогда уже это будет, наверное, публиковаться на сайтах и в книжных изданиях. На это дело, конечно, мы будем запрашивать благословение Святейшего Патриарха, где и как, а также в каком формате это все можно опубликовать.
― Появилась радостная новость: недавно обнаружены 300 страниц иерусалимских дневников архимандрита Киприана (Керна; 1899-1960), которые он писал, занимая должность начальника Русской духовной миссии в Иерусалиме в 1928-1930 гг. Известно ли Вам, где обнаружены эти дневники? В миссийском архиве на территории Горненского монастыря или в другом каком-то месте?
― Дневники архимандрита Киприана (Керна) были обнаружены в Париже, в архиве одного из католических монастырей.
― Помогает ли в нынешней церковной деятельности опыт, приобретенный Вами во время работы в качестве актера в драматических театрах Омска и Москвы, а также преподавателя на кафедре мастерства актера в Высшем театральном училище им. Щукина?
― Ну, актером-то я был совсем недолго, а больше преподавал. Если от начала до конца посмотреть мою пятидесятилетнюю жизнь, то 15 лет мною было посвящено театру, а вот в нынешнем году исполнилось как раз ровно 20 лет с тех пор, как я поступил послушником в Валаамский монастырь. Так что моя церковная жизнь уже пересилила мою театральную жизнь. Я считаю, любой человек, который выходит на публику, то есть «человек публичный», а именно таким и является священник, произносящий проповедь, должен обязательно владеть ораторским искусством, внятной дикцией, умением формулировать и доходчиво озвучивать свою мысль. Это очень важно! Когда церковный человек выходит на публику, то каким бы он не был внутренне очищенным или совершенным, если он не умеет донести до людей внятно и ярко свою мысль, возникают большие проблемы. Как говорили древние святые отцы: «Свят, но не искусен». Получается, что человек сам внутренне и умеет, кажется, соблюсти все правила, а вот научить этому кого-то другого не умеет. Потому священнослужитель есть «учительствующая» должность. Он и есть ― учитель: учитель с амвона, учитель-организатор, учитель, принимающий исповедь и дающий наставления, наконец, учитель воскресной школы, семинарии, академии. Моя прошлая преподавательская практика, конечно, мне и сейчас помогает. В мирской и творческой жизни мне не приходилось никогда выступать в роли оратора и произносить какие-то публичные речи. Умение говорить на людях у меня зародилось как раз в церковном лоне.
― Кажется, элемент театрализованного представления на уровне русской народной традиции в святочные дни присутствовал и в январе этого года в Горнем монастыре, когда Вы с коллегами поздравляли сестер с новогодними праздниками. Как восприняли это монахини, и узнали ли они Вас, переодетых с сотрудниками Миссии в Деда Мороза и трех волхвов, что запечатлено на фотографиях, выставленных на сайте Миссии?
― Но я в Деда Мороза точно не переодевался, а волхвами были одеты наши миссийские братья, которых монахини узнали не сразу. Это было безобидное праздничное шутовство, призванное развеселить наших строгих Горненских насельниц в святочные дни.
― Как Вы относитесь к идее ротации монахинь в Горненском женском монастыре, куда хотели бы попасть на послушание многие монахини, послушницы и миряне из России, ближнего и дальнего зарубежья? Три-пять лет на Святой Земле, а далее ― в своем Отечестве. Вообще как Вы думаете, самые лучшие монахини подвизаются сейчас на Святой Земле, или они все-таки остались в России?
― Это трудный вопрос, потому что, честно говоря, я не понимаю, почему спасение души связано именно со Святой Землей? Каким боком-то? Не пойму. Ведь Царство Божие внутри вас, говорит Спаситель. Можно жить в Тамбовской губернии и на Камчатке, в Украине, на Крайнем Севере и у Вас в Мюнхене ― да где угодно... И иметь при этом внутри Царство Божие. И наоборот, жить в Иерусалиме и его не иметь. Место в данном случае не спасает. А ротация? Не знаю. Все-таки монастырь ― это некий виноградник, и если лозу несколько раз пересаживать или вырывать ее из земли, то пользы мало. Это ведь не по-христиански. Имею в виду, прежде всего, старых монахинь, давно уже прибывших к нам трудиться, постаревших здесь. Единственное, с чем я в этом плане не мог бы мириться, так это с лукавством, ленью, несоблюдением норм монастырской этики, неподчинением игумении, враждебностью к сестрам и т.д. О такой монахине я рапортовал бы в Москву и, как говорила моя учительница в школе, ― «дверь открыта». Одну сестру мы уже отправили на исправление жизни в Россию… К нам сюда уже приехали 16 монахинь из разных монастырей, и тоже нельзя сказать, что это положительный опыт. Да, частично эти сестры влились в повседневную жизнь обители и начали уже активно работать. А были и такие, которых нам пришлось просто вернуть назад. Они приехали сюда не для того, чтобы самоотверженно трудиться, а для «спасения души», то есть просто тут прозябать, думая, что здесь, мол, все святыни, и можно только молиться и ничего не делать. Я за ротацию не просто как за проект-самоцель, а за естественную и постепенную. Так и происходит у нас: мы в год принимаем 3-4 послушницы. За последний год нас покинули две схимонахини. Потихонечку такой ротационный процесс идет и далее. Думаю, он должен идти естественно, и без какого-то революционного пути.
― Согласитесь, ныне Горний монастырь в своем роде очень специфичен. Здесь каждая вторая сестра имеет послушание вроде гида или сопровождающей паломников на Святой Земле. При этом у каждой такой сестры профессиональной подготовки как гида нет, а есть лишь знания текстов евангельских событий и каких-то материалов из популярной литературы на тему о Святой Земле. Все они ― самоучки-экспериментаторы и, что называется, от сохи. Другие сестры от зари до зари на пределе сил заняты обслуживанием массы паломников в трапезной и в нескольких гостиницах на территории обители. Получается что-то вроде этакой «монастырско-паломнической базы», где монахини ― в роли обслуживающего персонала паломников: горничных, поварих, столовых работников и т.д. В других обителях (например, на том же Синае) паломники проживают и питаются, как правило, вне стен монастыря. То же характерно и для инославных монастырей в Западной Европе. Там и там тяжелейшим трудом, который выполняют горненские монахини, занимаются преимущественно наемные рабочие с привлечением волонтеров. Гипотетически, не настало ли время построить за стенами Горнего несколько деревянных гостиничных корпусов со столовой? Или, например, слева, у главных входных ворот в обитель? Может, и с помощью московских и израильских опытных и профессиональных экскурсоводов организовать при Миссии какие-то временные курсы подготовки и переподготовки для сестер, сопровождающих православных паломников?
― Я, право, не знаю. Дело в том, что такой наш проект был озвучен еще 25 лет назад ныне покойным Святейшим Патриархом Алексием II, для чего и отправил он сюда игумению Георгию, которая в те годы была старшей сестрой в Иоанновском монастыре Санкт-Петербурга. Он же и благословил монастырю: «только принимать и обслуживать паломников». Раз так Святейший Патриарх благословил, то мы и выполняем. Что значит, построить за оградой монастыря «деревянные корпуса»? Там уже чужая земля, которая нам не принадлежит, и где нам ничего не разрешат построить. Мне кажется этот вопрос из области прожектерства. Вот как есть, и ― слава Богу. Раз у нас сложилась такая специфика, пусть она такой и будет. Кстати, в монастыре появится еще один домик, а со временем, может быть, появится новая гостиница для проживания паломников.
― Тогда позволю себе еще привести один пример, касающийся трапезной Горнего и ее меню для паломников и трудников. Я встречал среди них некоторых смущенных людей, которых, по их рассказам, во время Великого Поста монахини кормили этакими имитированными под мясо блюдами, как-то: подкрашенными в розовый цвет сосисками из сои, «коричневыми» псевдокотлетами и такими же «отбивными на гриле» ― тоже из «сои»!? Мол, сами монахини в пост их не ядят, а нам подают. Как бы Вы прокомментировали преподнесение этих постных блюд, внешне напоминающих мясо?
― А отвечу так: я вообще не искал и не ищу в еде духовности. Еда ― это еда. Мой диабетический стаж ― 23 года, и у меня сложились свои отношения с едой. Кусок хлеба для меня, например, страшнее куска мяса. Мне полезно мясо, а хлеб меня просто убивает, потому что углеводы ― это сложные сахара. Что матушки дают, то и дают. Пока серьезных протестов не было. Кормить в пост креветками, рыбой или макаронами «святее», чем соевыми котлетами? Я бы так не сказал. Во внешних вещах я не ищу духовности. Когда служу в Горнем и посещаю трапезную ― всегда ем, что дают, и благодарю за гостеприимство.
― Скажите, какой русский участок на Святой Земле особенно дорог Вашему сердцу и душе?
― Я даже и не знаю, потому что никогда не мог ответить на вопрос, что вкуснее: селедка с луком или земляничное мороженое. Объелся селедки ― мороженого захотелось. Переел мороженого ― к селедке потянуло. Так и здесь, в каждом участке есть что-то самобытное, интересное и то неповторимое, что тебя привлекает. Никакой участок лично я не выделил бы. Все они красивые и все они проблемные в хозяйственном и кадровом плане. Я вот люблю наше здание Миссии, где два великолепных храма. Когда я здесь нахожусь, чувствую себя как дома. А когда мне надо ехать на другой участок, расположенный где-нибудь в другом конце Израиля, то я считаю, что это для меня тяжелая работа, даже в эмоциональном плане. Тут, в Миссии, я как дома: можно работать, молиться, принять гостей и отдохнуть. А вот какого-то любимого участка на Святой Земле я не назову.
― Известна ли Вам дальнейшая судьба чудотворной иконы «Благовещение Пресвятой Богородицы», которая, по некоторым данным, еще в прошлом столетии бесследно исчезла из Миссии? В настоящее время в Вашем Троицком соборе хранится ведь лишь только список с этой ценнейшей для Миссии иконы, которая три месяца в году пребывает и в Горнем.
― Да, мне говорили горненские монахини, что какая-то игумения или монахиня увезла с собой эту икону в Англию, где, кажется, она и находится в частном владении. У нас, я уже говорил ранее, такая неимоверная перегрузка в Миссии, что пока мы не можем приступить к исследованию этой проблемы. Думаю, надо набраться терпения и ждать: если Богу будет угодно, то икона вернется к нам, как это было с Тихвинской чудотворной, а если нет, то будем молиться перед нашей иконой, ибо нам важнее не образ, а Первообраз. Мы молимся Пресвятой Богородице, а Ее образ может быть запечатлен даже и на простой бумаге типографским способом.
― Как бы Вы прокомментировали сообщения в некоторых западных изданиях о том, что якобы в советские времена в Миссии трудился один из работников КГБ, переселившийся потом на Запад? Например, об этом написано в вышедшей в США книге Преображенского «КГБ в русской эмиграции», которую читают и в электронном варианте.
― Я доподлинно этой истории не знаю, но в советское время везде ведь «трудился сотрудник КГБ», и не один. Причем не только в Церкви, но и в больницах, в театрах, в Академии Наук, на железной дороге ― где угодно. Этим недостатком было пронизано все, конечно, и зарубежная церковная миссия. Но, слава Богу, этот недостаток удалось вырвать из тела России. Поэтому мой ответ таков: это, наверняка, было. Я где-то слышал подобную историю, но не могу назвать ни фамилию, ни должность, ни годы, когда это было. Помню только, что в самом конце существования СССР какой-то человек здесь, в Иерусалиме, взял какое-то имущество, продал и с присвоенными средствами куда-то уехал. И Бог ему судья.
― В среде тысяч паломников и читателей сайта Миссии, наверное, имеется и много таких, кто неоднозначно воспринял Ваше недавнее интервью, где Вы рассуждаете о том, можно ли называть истинным чудом схождение в Храме Гроба Господня Благодатного огня в Великую Субботу? Это касается и Вашего мнения о том, что Святую Пасху лучше отмечать россиянам не в Иерусалиме, а в родном приходе у себя на родине. Мною прочитаны все выпуски выходившего с 1934 по 1940 годы в Иерусалиме журнала «Святая Земля», издателем которого был инок Филипп (фон Гарднер) из РПЦЗ, он же ― известный в церковном мире уже покойный мюнхенский профессор Иван Гарднер. Так вот, в нескольких номерах «Святой Земли» он опубликовал свой перевод с греческого языка ― любопытный материал на ту же тему чуда огня у греков в Великую Субботу. Я лично уклоняюсь от каких-либо комментариев на эту тему, скажу Вам лишь следующее. Я хорошо знаком с сыном Гарднера ― Анатолем, с которым мы живем в одном городе. Мы как-то долго рассуждали с ним, почему иноку Филиппу под нажимом некоего архимандрита из РДМ Зарубежной Церкви пришлось срочно бежать из Свято-Вознесенского женского монастыря на Елеоне, где он в свое время подвизался, готовил журнальные статьи. Не была ли причиной этого его публикация перевода на русский язык этого оригинального греческого текста? Как известно, Иван Гарднер покинул лоно РПЦЗ со скандалом, став в 40-е годы расстригой. Вот и я, думая о Гарднере, с некой тревогой формулирую вопрос: Вы никогда и нисколько не будете сожалеть о содержании своего интервью Роману Гультяеву?
― Нет, совершенно не сожалею. Я не реагирую на отклики анонимных читателей, по-видимому, не совсем здоровых, или ангажированных, или зачастую неграмотных людей. Я лично общаюсь с Интернетом так: что-то заявляю в своей статье, а обсуждения и комментарии относительно опубликованного меня сильно не волнуют. Я это говорю как проповедь. На проповедь комментарии не требуются. Просто в конце говорят «Аминь», что означает «истинно». Пишут отзывы какие-то анонимные авторы в масках. А надо ведь идентифицировать свою персону: настоящие имя, фамилия и другие данные, профессия, образование (церковное или светское). И тогда пиши, что хочешь мне в ответ. Я же даю вам свое интервью открыто, почему же мне будут отвечать какие-то читатели, скрывая себя? Согласитесь, зародившиеся в голове читателя-обывателя какие-то мысли по поводу написанного мною еще совсем не означают, что это есть аргументированное рассуждение компетентного специалиста в данной области, а есть всего лишь брожение ума. И что же получается: я скажу проповедь, а потом буду всех обходить в храме и спрашивать каждого, с чем вы согласны или не согласны? Подведу итог сказанному: в интервью Роману Гультяеву я аргументировал каждую свою мысль, а кто не соглашается ― это их право.
― Нет секрета, что в последние десятилетия работа в Миссии на посту начальника является своеобразной ступенью-трамплином для возведения архимандрита в епископский сан. Рано или поздно и для Вас наступит такой час, не правда ли? Что бы Вы сказали своему преемнику относительно тех качеств, знаний и умений, которыми он должен обладать как глава Миссии на Святой Земле?
― Даже и не знаю, что можно сказать. Все люди разные, и, наверное, Господь так устрояет, что в свое время назначается какой-то священнослужитель, от которого может быть польза Миссии. Думаю, человек должен сам ориентироваться, каким ему быть и как повести работу. Здесь важно следующее, кто этот человек ― совсем новый или из числа сотрудников Миссии, уже знакомый с положением дел? В последнем случае он будет уже продолжать начатое. И тогда остается друг другу пожелать не выходить из области любви. Да, административно-организаторская работа важна, но собственно христианское звучание личности в этой деятельности также важно, чтобы оно было в диапазоне любви. Человек на посту главы Миссии должен любить людей, причем разных, не похожих друг на друга, несовершенных и даже архинесовершенных. Если такая любовь будет утрачена, то никакие методы руководства не приведут к действенным результатам. Что же касается «ступени-трамплина» в архиерейство, то я бы не сказал, что так всегда было в истории нашей Церкви. Да, не все мои предшественники попадали в епископы. Мечта о карьере является человеческим недостатком. Всякие мечтания присущи и мне, ибо «семя тли во мне есть», и ни за что не могу себя похвалить, ибо очень много есть у меня неправильного. Но на Валааме, где очень строгий богослужебный и монастырский устав, где начинался мой духовный путь, я научился одному ― послушанию. Что мне скажут, то я и сделаю. Куда пошлют, туда и поеду. Никаких выгод для себя не ищу. Взращивание каких-то карьеристских устремлений не полезно и повреждает человека. Куда меня посчитают должным направить, решаю не я. Мое дело ― только послушание.
― И заключительный вопрос. По большому счету, что же все-таки значит для монаха отрезок времени, равный 50-ти годам?
― А я думаю, ничего не значит. Просто ― очередной период жизни. Монах, по-моему, должен быть причастником Вечности. Собственно, все те обеты, которые он дает, и та жизнь, которую он должен вести (не скажу, что я веду идеально такую ― в полной мере не получается, к сожалению), должны быть устремлены в Вечность. Тогда ему все эти сиюминутные проблемы ― карьера, здоровье, финансы, мнения людей и т. д. ― становятся не важными или менее важными; это если монах ощущает себя в Вечности. Между прочим, не только монаху, но и каждому человеку перейти в эту Вечность весьма трудно. Такие земные привязанности, как любовь супругов, их взаимные чувства и отношения, продолжение рода, имущество и прочее, ― все это отвлекает от главной идеи ― понимания себя причастником Вечности. Но надо стараться и земную жизнь прожить достойно и ярко, и от Вечности не отойти. Не предпочесть временное вечному.
― Благодарю Вас за эту интересную беседу и примите, отец Исидор, мои поздравления по случаю вашего юбилея.
Первая часть интервью с архимандритом Исидором (Минаевым)
Богослов.ru/Патриархия.ru
