Архиепископ Горловский и Славянский Митрофан дал интервью порталу «Православная жизнь».
— Каждый человек, в том числе и священник, может иметь свои политические взгляды. А вот насколько уместно человеку, облеченному саном, высказывать эти взгляды, особенно в момент противостояний?
— Развернутый и подробный ответ на этот вопрос есть в Социальной концепции Русской Православной Церкви. Другое дело, что у нас часто личное мнение и собственные представления о том, что полезно для Церкви, расходятся с тем, что сама Церковь своим соборным разумом определяет как линию поведения, которой мы должны придерживаться.
А зачем политические взгляды смешивать с церковными? Ведь общество и так разделено на политические партии, по социальному признаку — кто-то бедный, кто-то богатый, а сегодня уже и по национальному. Если весь этот мусор заносить еще и в Церковь, то получится, что мы баррикады строим уже внутри Церкви. И человек, заходя в храм, будет думать, по какую сторону баррикады ему становиться.
Церковь не для этого. Приходя в храм, человек должен молиться Богу, а не задумываться над тем, батюшка каких политических взглядов в это время совершает богослужение. Если кто-то хочет заниматься политикой, пусть он это делает за церковным порогом.
Другое дело, что политика активно старается Церковь к себе притянуть. Любые политики всегда пытались Церковь использовать в своих интересах. Такие примеры уже были в нашей новейшей истории. Когда мы высказывали поддержку той или иной политической позиции, весь негатив, с которым связана деятельность политических сил, ложился в том числе и на Церковь, а это приносит больше вреда, чем пользы.
Священнослужитель все-таки должен больше заниматься своим непосредственным делом. Объяснять людям, как им надо молиться Богу, как им учиться любить, терпеть, прощать. А политики пускай занимаются тем, чем они должны заниматься.
Яркий пример для меня — это покойный Блаженнейший владыка митрополит Владимир, который умел общаться с людьми на востоке и на западе, в центре, на севере и на юге. Куда бы он ни приезжал, где бы он ни был, его всегда с любовью встречала паства. И обращаясь к пастве, Блаженнейший никогда не занимался политикой, он все время говорил о самом главном. И люди это чувствовали. Кто бы к нему ни приходил, какие бы политические взгляды при этом ни исповедовал, Блаженнейший обращался с ним прежде всего как с человеком, который пришел к пастырю, и исполнял свой пастырский долг. Я думаю, это достойный пример. У нас очень много людей в Украине знают Блаженнейшего, помнят Блаженнейшего. Почему бы не стараться быть на него похожим?
— Сейчас духовенство пытаются так или иначе перетянуть на свою баррикаду, как быть простому священнику в такой ситуации?
— Священник должен помнить о своей пастырской ответственности. Должен сам себе задать вопрос: если я стану на эту сторону баррикад, что мне говорить людям, которые будут на другой стороне, которые ко мне относятся как к пастырю? Не потеряю ли я при этом право пастырского окормления людей, которые находятся с другой стороны? Священник должен удалять себя от этого соблазна.
Понятно, что соблазн есть и, становясь на какую-то сторону конфликта, ты приобретаешь определенные преференции. Вот есть свои, есть чужие. Со своими ты дружишь, чужим ты враг. А священник себе не может такой роскоши позволить, особенно когда такие события происходят внутри одной страны и одного народа. Он должен чувствовать пастырскую ответственность за всех людей, по какую сторону конфликта они бы не находились. И в этом как раз и заключается его служение, чтобы быть прежде всего пастырем, а не политиком или кем-то еще, не тем, кто людей разделяет на сорта или ставит их по разные стороны. Священник даже в самой непростой ситуации должен пытаться показать людям, что у них есть общего, для того чтоб их примирить и каким-то образом вражду погасить. Заповедь «блаженны миротворцы» никто не отменял.
— Какова, по Вашему мнению, должна быть миссия Церкви в междоусобном конфликте? Только ли содействие примирению? Насколько этична материальная поддержка одной из сторон (например, вооруженным силам Украины)?
— Миссия Церкви всегда была одна — приводить людей к Богу. Соединять людей с Богом — это миссия Церкви на все времена и во всех обстоятельствах. Во время войны люди как никогда задумываются над тем, что они в любой момент могут предстать перед Богом, обостряется религиозное чувство. Не следует использовать это религиозное чувство для того, чтобы вести людей непонятно куда, навязывать какие-то собственные идеи. Наоборот, нужно показать человеку, что, если он будет жить с Богом и надеяться на Бога, ему легче будет преодолевать трудности, с которыми ему приходится сталкиваться. Что если Бог какое-то место в его жизни занял, значит важно уже не то, сколько продлится его жизнь или каким будет ее качество, а как это будет выглядеть перед Богом.
Мы ведь понимаем, что наша жизнь может закончиться в любой момент и в мирное время, тем более во время войны эта мысль как никогда актуальна. Поэтому нужно думать, что ты говоришь, что ты делаешь, как живешь. Что если этот момент наступит, нужно быть к нему готовым, нужно, чтобы у тебя совесть была чистая. Чтоб тебе не стыдно было за то, что ты делал, что ты говорил и как поступал.
Рано или поздно любая война заканчивается. И как бы там ни было, чтобы ни происходило, мы должны отдавать себе отчет, что нам все равно дальше нужно будет продолжать жить вместе. То ли в одном государстве, то ли соседями — это не от Церкви зависит, потому что не Церковь эту войну начала. Но Церковь в какой-то мере может способствовать тому, чтобы ненависть не умножалась, чтобы вражда не расширялась. Чтобы люди все-таки смотрели друг на друга как на людей, а не как на зверей, которых убивать нужно. И это тоже задача Церкви — свидетельствовать том, что все мы люди, не умножать вражду, не распространять злобу. Искать то, что нас может объединить, а не растравливать те раны, которые и так болят.
Это все миссия Церкви. Свидетельствовать людям о Боге. Напоминать о том, что все не заканчивается одним днем, что даже в таких экстремальных ситуациях нельзя позволять себе совершать поступки, о которых ты потом будешь жалеть всю свою жизнь, если ты останешься жить. А если престанешь пред Богом, тебе стыдно будет перед Ним стоять с этими поступками. Вот этим Церковь должна заниматься.
Что касается материальной поддержки, мне кажется, что сегодня есть достаточно общественных организаций и структур, которые поддерживают Вооруженные силы. Церкви не следовало бы здесь, на мой взгляд, принимать участие. И не потому, что там нет духовных чад, которые в этой поддержке нуждаются, дело не в этом. Дело в том, что в этой войне много неправды. В этой войне много такого, прикоснувшись к чему Церковь потом это будет нести на себе. Не дело Церкви вооружать армию.
Церковь может оказывать помощь и поддержку раненым в госпиталях и в тылу, обездоленным и нуждающимся людям продуктами, медикаментами. Церковь может и должна духовно окормлять тех людей, которые берут в руки оружие, чтобы они не использовали это оружие так, как им заблагорассудится, а помнили, что они христиане, что у них должна быть совесть. Это все, что может делать Церковь.
Мне не очень понятно, когда духовенство или некоторые иерархи покупают бронежилеты, или каски, или что-либо из оружия, или какие-то автомобили и отправляют в зону боевых действий. Я думаю, ко всему, что связано с войной, Церковь не должна прикасаться. Если сегодня те приходы, которые находятся в зоне так называемой АТО, начнут покупать каски и бронежилеты для ополчения, то Церковь обвинят в поддержке «терроризма». Сразу. Никто даже не задумается ни на секунду. Но мы имеем две воюющие стороны, с двух сторон наши духовные чада, и там, и там есть христиане, православные Украинской Православной Церкви. И если мы одним покупаем бронежилеты, тогда и другим надо бронежилеты покупать.
— Мы все призваны прощать. Но даже в быту человек сталкивается с житейскими обидами, которые мешают простить. А вот как научиться прощать на войне?
— Есть простые задачи, есть задачи более сложные. Если в мирное время ты не умеешь прощать, то и во время войны прощать ты не научишься, никак не научишься. Невозможно. Чтобы выполнять задачи сложные, надо научиться выполнять задачи более легкие. Если сейчас прийти к человеку, на глазах которого убили его друга, или был разрушен дом, или погибла его семья, и сказать: «ну ты возьми все прости», — он тебя даже не услышит. Он не поймет, о чем ты с ним говоришь, если он никогда раньше никому ничего не прощал. Если человек не прощал каких-то небольших долгов, мелких обид, которые происходят у нас в семьях, с детьми, с родителями, с братьями — как он будет на войне прощать? Это нереально. А если человек имеет навык прощения, я думаю, он найдет способ не проявлять жестокости на войне, и найдет способ проявить великодушие.
Прощение — это подарок. Это не то, что у тебя заслужили или выпросили. Это не некая сатисфакция, удовлетворение. Прощать могут только великодушные люди, только люди с большим сердцем. Мы видим такие примеры и в Священном Писании, и в нашей истории. А еще прощать могут только сильные. Если человек имеет власть поступить по-другому и прощает — вот это проявление великодушия, проявление христианской любви. Если человек прощает, потому что он ничего другого сделать не может, здесь трудно разобраться, прощение это или слабость. Когда человек имеет в руках оружие, когда человек может отомстить, но не делает этого, потому что он христианин — это великодушный поступок, который заслуживает огромного уважения, и на который, к сожалению, способны немногие.
— Владыка, Вы оставались и остаетесь со своей паствой в самое трудное время. Вам не страшно?
— Нет. Я бы не стал речь вести обо мне. Не я один остаюсь с паствой. У нас с паствой остаются наши священнослужители, у которых есть жены, у которых есть дети. Если я мог бы испытывать страх только за себя, они испытывают страх за свои семьи. Но они остаются вместе с людьми.
Я не могу сказать, что мне тяжелее, чем священникам, которые служат на приходах, или диаконам, или пономарям, или певцам, или регентам хоров, или любым другим церковным служащим или работникам, которые остаются в Церкви и никуда не уезжают. Все в руках Божиих, и ни один волос у нас без Божией воли не упадет. Инстинкт самосохранения у меня работает, а страха нет, почему — не знаю.
Политики разделили на части государство, сейчас идет война. Наверное, политики хотят разделить и Церковь, объясняя это желанием иметь свою церковь в границах государства. Но Православная Церковь никогда не находилась в географических границах того или иного государства. Давайте не будем брать Украину, давайте возьмем, например, Иерусалимский Патриархат. Есть государство Израиль, есть Иордания, есть Палестина. На территории этих трех государств — каноническая территория Иерусалимского Патриархата. Патриархи — вообще греки по национальности. Я не слышал, чтобы там ставился вопрос, что нужно разделить Иерусалимский Патриархат по административным границам государств. Та же самая история с Римо-Католической Церковью.
У нас на Украине на церковные отношения очень сильно влияет политика и география — есть восток, есть запад. Но Церковь не должна в этом фарватере идти, потому что границы государств могут меняться, может меняться политика государства, могут меняться взаимоотношения между людьми. Церковь не может за всеми этими переменами следовать. Мы сохраняем каноническое единство с Русской Православной Церковью не из политических целей, не для того, чтобы получить какие-то политические дивиденды. Или, как говорят, являясь «агентами Москвы» или чего-то еще. Мы это делаем потому, что понимаем, что вместе проще преодолевать трудности, вместе выживать легче в это непростое время. Мы имеем общую историю, одну купель, одних святых — почему нужно от этого отказываться, руководствуясь идеей национализма?
Посмотрите, сегодня во всем мире люди стараются объединиться и экономически, и политически. Например, есть Евросоюз, стираются границы между государствами. Украина очень хочет присоединиться к этому сообществу и стать его частью, в какой-то мере пожертвовав национальным суверенитетом ради того, чтобы быть вместе в этой общине. А почему Церковь должна стремиться к разъединению? Почему Церковь должна стремиться к дроблению?
Русская Православная Церковь имеет свои приходы на всех континентах, как и Константинопольский Патриархат, как и Римо-Католическая Церковь. И Украинская Православная Церковь, хотя и является частью Русской Православной Церкви, тем не менее, имеет права широкой автономии, самостоятельность в управлении. У нас свой Предстоятель, свой Синод, т.е. все, что необходимо нам для самостоятельного принятия решений в границах того государства, в котором мы сейчас существуем, есть. Поэтому необходимости отделяться, чтобы получить еще что-то большее, у нас никогда не было. А политики искусственно этот процесс стараются перенести и в церковную среду.
— На Западной и в Центральной Украине сейчас активно захватывают храмы, осуществляется давление на священников и епископат. Православных пытаются склонить к отделению от Русской Православной Церкви и созданию автокефальной церкви в единстве с раскольниками, что Вы, владыка, можете сказать собратьям во Христе, которые оказались тоже в сложной, но совершенно иной зоне «боевых» действий?
— Выбор каждый человек делает сам, его никто не принуждает, но этот выбор не должен быть политическим. Ни в коем случае нельзя руководствоваться политическими или другими сиюминутными мотивами. Нельзя делать выбор из страха. Став епископами или священниками, мы не имеем права торговать единством церковным и принимать решения, думая о личной выгоде.
Пускай у нас есть, например, в какой-либо из областей сто приходов. Какое-то количество из них решило уйти. Можем ли мы их удержать насильно? Нет. Если они сделали этот выбор, и причина, по которой они уходят, политическая — я думаю, что это ошибка. Но если из этих ста приходов останутся десять, которые не хотят уходить, которые понимают, что такое Церковь, которые ищут спасения души, то это и есть Церковь. Церковь не в количестве приходов заключается, может остаться один священник и один мирянин — они и будут Церковью, потому что они смотрят на Христа, а не на то, что говорят политики или на личную выгоду.
Мы видим, что государство очень болезненно относится к попыткам его частей провести референдум о самоопределении, заявить о собственном суверенитете. Почему от Церкви требуют противоположного?
Мне кажется, для того чтобы быть сильным, надо объединяться, надо быть вместе, а не наоборот — разъединяться и становиться малыми частями. Много непростых вызовов перед нами есть сегодня, и для того чтобы этим вызовам можно было противостоять, нам нужно быть вместе. Нам нужно быть одним целым.
Вопрос у меня еще остается — а с кем объединяться в «единую поместную церковь»? Я прекрасно помню, когда я еще мальчиком был иподиаконом в Луганске, как к нам приезжал экзарх Украины — тогда митрополит Киевский Филарет. И как долго и красиво он говорил о том, что не может быть никакого разъединения, не может быть никакой автокефалии, что все это выдумки раскольников. Архиереи, которые его знали, говорили о том, что он никогда и слышать не хотел ни о какой украинской церкви, он не признавал украинский язык.
А как не выбрали его Патриархом — он обиделся. И создал так называемый Киевский патриархат, используя слабые стороны своей паствы, которые он должен был бы как пастырь врачевать, призывая людей к единству, а не разделению. Он сделал раскол, который не признает ни одна Поместная Церковь в мире. Для чего нам объединяться с раскольниками? Чтобы оказаться в числе тех, кого никто вообще не признает? И это общецерковная позиция, а не только позиция Русской Православной Церкви.
Почему все забыли, что «Киевский патриархат» не признает никто в мире, кроме самого «Киевского патриархата»? А то, что их не признает ни одна Поместная Православная Церковь, означает, что, например, в Иерусалиме на Гробе Господнем или на Святой Горе Афон, став клириком «Киевского патриархата», я служить не смог бы. Раскол — это грех перед Богом и перед Церковью, и тем, кто его устроил, следовало бы не пресс-конференции давать и выступать по телевидению, а подумать о покаянии.
Официальный сайт УПЦ/Патриархия.ru
