25 октября 2016 года исполняется двадцать лет с того дня, как наместник Александро-Невской лавры епископ Кронштадтский Назарий прошел по благословенной земле Лавры уже не как бывший студент Ленинградской духовной академии, а в новом для себя качестве. В должности наместника Лавры Священный Синод Русской Православной Церкви утвердил его чуть позже. Но именно в тот октябрьский день архимандрит Назарий, который не без душевных переживаний расстался с Коневским монастырем на Ладожском озере, где более пяти лет был настоятелем и надеялся посвятить его возрождению всю свою жизнь, отчетливо увидел, какие огромные труды предстоят ему, призванному к новому служению, по восстановлению величайшей святыни cеверной столицы.

— Владыка, давайте начнем наш разговор с события более чем полувековой давности. В ставленническом слове при наречении во епископа Вы вспомнили случай из детства. Ученику 2-го класса после посещения вместе с мамой Пасхальной службы учительница в качестве наказания и назидания для остальных школьников выстригла крест на голове и запретила стричься, чтобы другие ученики подольше могли издеваться над «святошей»! Но, к счастью, это не стало для Вас душевной травмой...

— А стало для меня закалкой. Происшедшее тогда могу назвать одним из серьезных рубежей в своей жизни, потому что Господь помог мне, девятилетнему мальчишке, не отойти от Церкви, не озлобиться ни на «команду по вылавливанию», состоявшую из комсомольцев-активистов, ни на школьную учительницу, которая усадила меня на стул перед всем классом и взяла в руки ножницы. Если бы я затаил обиду на всю жизнь, то, наверное, запомнил бы свои детские переживания и сейчас бы смог их живописать. Но нет — помню лишь сам факт. В своей ставленнической речи на архиерейство я заметил, что, конечно, теперь к тому факту можно относиться с улыбкой и рассматривать его как прообраз настоящего пострига через 24 года...

Разные рубежи пришлось преодолевать на пути к монашеству. Например, один из них — приезд из Киева в Ленинград, поступление в духовную семинарию, причем в довольно зрелом для семинариста возрасте, в 30 лет — я помню точно. Я работал научным сотрудником в системе Академии наук Украины, в застойные брежневские годы писал диссертацию по генетике, и вдруг руководство узнает, что научный сотрудник Николай Лавриненко бросает все и уезжает поступать в духовное заведение. «Как мы его просмотрели!» — негодовали члены комитета комсомола. (Что касается материалов, собранных мной для диссертации, то их я передал другому человеку, и он, доработав ее, через несколько лет защитился, чему я, конечно, рад: мои труды не пропали!) А в Ленинграде начались большие проблемы. Мне и еще нескольким абитуриентам, сдавшим экзамены, власти ни в какую не хотели давать прописку, собираясь нас выдворить из города на Неве. И вот буквально накануне «выдворения» ректор Ленинградских духовных школ архиепископ Кирилл (Гундяев), нынешний Предстоятель Русской Православной Церкви, поехал к уполномоченному по делам религии и отстоял нас. Так что благодаря будущему Патриарху мы пополнили ряды семинаристов-первокурсников. Огромную роль он сыграл и в деле моего познания глубин богословия. Богослужения, чтение традиционного акафиста, речи и слова, с которыми ректор на протяжении двух лет, пока его не перевели в Смоленск, обращался к нам, — все это отложилось в душе, словно напечатанное хорошим крупным шрифтом. И сегодня я произношу слова благодарности и признательности не потому, что давший мне «путевку» в большую духовную жизнь архипастырь стоит во главе нашей Церкви, а потому что такой факт был в моей жизни и имеет для меня очень важное значение. Дорого мне и то, что после поставления на престол Патриархов Московских и всея Руси Святейший Патриарх Кирилл вторым в череде архиерейских избраний возвел меня в сан епископа. Ранее Святейший Патриарх Алексий II назначал меня настоятелем Спасо-Преображенского собора в Выборг, он же возводил меня в сан игумена. При нем я был настоятелем подворья в Ленинграде Валаамского ставропигиального мужского монастыря...

— И приснопоминаемый Патриарх Алексий II говорил, что восстановление храмов и восстановление человеческих душ должно идти параллельно. И нынешний Патриарх Кирилл неустанно говорит об этом. Вы же однажды признались, что, когда стали восстанавливать монастырь, началась «жизнь на стройке»: даже во время богослужений в голову приходили мысли о стройматериалах, о выпавшем где-то окне и так далее. К настоящему времени удалось ли достичь столь необходимой нашим возрождающимся монастырям и храмам параллельности?

— Думаю, удалось. Хотя наверняка найдутся люди, которые с упреком заметят, что 56 человек братии в Лавре — численность небольшая. Однако нужно учитывать: тут все-таки Невский проспект, а не лес, не пустыня, не горы Кавказа. И набрать насельников в монастырь, где рядом шумит мегаполис, с которым связаны большие искушения, чрезвычайно сложно. Оглядываясь на прошедшие два десятилетия и вспоминая, сколько людей изъявляло желание остаться в монастыре, а я, прислушиваясь к себе и Духовному Собору Лавры, с которым всегда советуюсь по важным вопросам, отказывал многим, могу сказать: если бы мы брали всех подряд, уже бы за 300 человек было! Но я не склонен к тому, чтобы закрывать монастырь, ставить на воротах стражей как существенную преграду для монашествующих от соблазнов большого города. Коль человек твердо определился с выбором, значит, он должен понимать смысл и суть монашеской жизни. Поэтому полагаю, что 56 человек братии — для городского монастыря совсем неплохо. Убежден, что правильно поступают те священнослужители, которые, придя на место разрушенного храма или монастыря, обустраивают там, в первую очередь, какой-то уголок для молитвы. Правда, есть и другие. Они, к примеру, говорят: «Пока не поставлю пятиярусный иконостас, служить не буду». Это безмерная гордыня, когда человек выдвигает вперед собственное «я». Потому что без молитвы ко Господу и Божией Матери, как к особой Покровительнице монашества, без помощи тех святых, к которым ты обращаешься, все будет идти намного сложнее, дольше. А если возводить стены и очищать свое сердце непрестанной молитвой и стараться исполнять евангельские заповеди, все откроется, будет освящено ровно в то время, в какое надо. В этом контексте скажу, что основные труды по реставрационно-восстановительным работам в Лавре мы за минувшие 20 лет выполнили. И принцип параллельности — он работает!

— Но какой бы крепкой ни была монашеская семья, какой бы сильной ни была ее молитвенная энергия, из-за особого месторасположения Александро-Невской лавры остается опасность, что мирской дух может захватить кого-то из насельников обители. И тогда служение каждодневной суете вытеснит общение с Богом, о чем говорил Святейший Патриарх Кирилл на недавнем собрании игуменов и игумений Русской Православной Церкви, проходившем в сентябре в Храме Христа Спасителя. Скажите, Владыка, Вам приходится в стенах Лавры с этой опасностью бороться?

— Приходится, и каждый день. Тем, кого я рукополагаю, я всегда говорю, что для священника и диакона, которые стоят у Престола Божия и возносят молитву за всех, очень важно, чтобы это не превратилось в работу. В «стояние возле токарного станка». В формальное отношение к своему сану — не как к великому служению, а именно как к работе, из-за чего и происходит то «пастырское выгорание», по поводу которого развернулась целая дискуссия в Интернете. Только я бы оказался плохим руководителем, если бы брал всю ношу по борьбе с печальным явлением на себя. Конечно, когда монастырь начинает возрождаться или созидаться и в нем только один человек в священном сане — он и игумен, он и духовник — это одно дело. И совсем другое, когда в обители есть духовно опытные монахи, которых можно благословить на духовничество. Одна из обсуждаемых тем — афонская традиция откровения помыслов настоятелю монастыря — поднималась на собрании игуменов и игумений. Я считаю себя настолько несовершенным человеком, что не могу принимать у братии откровение помыслов. Потому что я еще и администратор и если что-то такое услышу на исповеди, то вольно или невольно появится искушение позже использовать это в административном плане. Разумеется, когда ко мне приходит кто-то из братии с духовной проблемой, я пытаюсь найти нужные слова и сохранить сказанное им как тайну исповеди, но быть духовником — нет, не решаюсь. Новопостриженных мы обязательно вручаем так называемым старцам. Я всегда спрашиваю того, кого собираюсь постригать: «А у кого ты чаще всего исповедуешься?» И если вижу, что названный им человек может быть приемником при постриге, его и назначаю. Не ломаю через колено, назначив кого-то другого, а иду навстречу, прекрасно понимая ценность установившихся доверительных духовных отношений. Следует отметить, что мы разделяем понятия: духовник для братии и духовник для мирян. Хотя слово «монах» произошло от греческого слова «μοναχός», то есть одиночный, но судьба братии Свято-Троицкой Александро-Невской лавры такова, что мы не можем спасаться в одиночестве. Мы должны спасаться вместе с теми, кто приходит к нам за словом спасения. А приходит к нам очень много народа. Петербуржцы любят Лавру.

— Владыка, что из сделанного за 20 лет наместничества в Лавре вызывает у Вас радость и чувство внутреннего удовлетворения?

— В первую очередь, то, что нам — не мне, подчеркиваю, а нам — удалось все-таки создать атмосферу монастыря. Прибыв сюда из Коневской обители уже в новом качестве, я увидел бегавших по территории Лавры в спортивных трусах ребят из физкультурного техникума, располагавшегося в стенах старой духовной академии, и людей, выгуливавших здесь собак. А еще — много влюбленных парочек и любителей в теплые деньки позагорать на большевистском кладбище посреди бурьяна. Это было одним из первых моих потрясений. Я понял: если здесь останется проходной двор, то даже начала монастырской жизни невозможно будет положить. Мы — в долг! — заказали кованые железные ворота и закрыли южный вход (северный вход оставался открытым). Но какая шумиха вокруг этого поднялась! Даже на Центральном телевидении меня «протянули»: мол, пришел новый наместник и закрыл народное достояние от людей. Устав от массированных атак СМИ и недовольства госорганов, священноархимандрит Лавры митрополит Владимир (Котляров), возглавлявший в то время Санкт-Петербургскую епархию, вызвал меня к себе и сказал, что ворота надо открыть. Не стану сейчас озвучивать те веские аргументы, что я привел в разговоре с владыкой. Главное, он, человек мудрый, принял их и больше не настаивал на открытии ворот. Мы переждали какое-то время, пока все не утихло, но именно с того шага и началось создание монастырской атмосферы.

Другой сложный вопрос, который пришлось решать на протяжении не одного года, это вопрос со Свято-Троицким собором Лавры. В советское время Лавра была закрыта, лаврский собор вернули Церкви в 1957 году, однако он долго действовал как приходской. В нем происходили венчания, и уже будучи в монастыре, мы еще шесть или семь лет венчали пары, чтобы не обижать людей. Это потом у нас появилась надвратная церковь — вне стен монастыря, прямо на Невском проспекте. Мы ее отреставрировали, и выглядит она нарядно, словно невеста. Возможно, кто-то подумает: стоит ли на первый план выдвигать эти негромкие, немасштабные, казалось бы, события? Однако для нас это было чрезвычайно важным делом. И трудным по исполнению. По этой причине введение монастырского богослужебного круга шло постепенно... А относительно колоссальных восстановительных работ в Лавре могу сказать, что они были очень тяжелыми, и одна из причин — отсутствие каких-либо спонсоров. Мы все делали за счет аккумуляции средств, которые нам приносили люди, заказывая те или иные требы, жертвуя на свечи, иконы и т.д. И знаете, вовсе не потому, что я такой предприимчивый, мне пришлось здесь создать и иконописную мастерскую, и ювелирную, и швейную, и киотно-багетную, и столярную. Просто в какой-то момент понял: если все это делать на стороне, то никаких средств нам не хватит. Ведь не было никакой программы — ни федеральной, ни городской — для того, чтобы помочь восстановить Лавру. А в начале 2012 года, в свой 50-летний юбилей, сюда приехал председатель правления «Газпрома» Алексей Борисович Миллер. Он родился в роддоме, что находится недалеко от духовной семинарии, вот и приехал к нам. Мы ему все показали, гость удивился: «Я думал, что тут государство все сделало». Пообещал помочь. Бесконечно ему благодарен за то, что он выделил средства непосредственно нам — не через КГИОП, не через Министерство культуры РФ — и никакие крючки ничего не зацепили из тех денег, которые прямиком пошли на наш счет. На средства «Газпрома» столько всего удалось сделать, начиная с фасадных работ, реставрации Троицкого собора и заканчивая крайне необходимой в наших условиях автономной газовой котельной! Еще бы хотел назвать одного человека, тоже внесшего существенный вклад в восстановление монастыря. Это руководитель «Водоканалстроя» Владимир Андреевич Агиян.

Многое из сделанного вызывает сегодня радость и чувство внутреннего удовлетворения. Не могу обойти вниманием небольшой монастырский Андреевский скит, расположенный в десятке километров от Санкт-Петербурга на «Дороге смерти», по которой в Великую Отечественную войну шли десятки тысяч солдат на легендарный «Невский пятачок». В скиту возведена деревянная церковь преподобных Зосимы и Савватия Соловецких, совершается полный богослужебный круг. И те из братии, которые устают от многолюдности в Лавре, от шквала вопросов прихожан, паломников, туристов и хотят побыть в тишине и уединении, подумать о себе, своей душе, — они, слава Богу, имеют такую возможность. Сейчас мы взялись за создание второго скита — правда, далековато он находится и пока там одни развалины храма, но надеемся с Божией помощью восстановить святыню, обустроить скит, чтобы у лаврской братии появилось еще одно место, удаленное от шума многомиллионного города и мирских соблазнов.

<…>

Беседовала Нина Ставицкая

Полный текст интервью опубликован на сайте Синодального отдела по монастырям и монашеству.

Патриархия.ru