2023 год в истории древней Свято-Троицкой Стефано-Махрищской обители — особенный. Монастырь отмечает 30-летие возрождения. Более четверти века здесь растет и крепнет монашеская семья под покровом преподобного Стефана Махрищского, друга и собеседника Игумена земли Русской преподобного Сергия Радонежского. Как и многим другим обителям, приступившим к восстановлению в 1990-х, Стефано-Махрищскому монастырю пришлось нелегко, начало было поистине многотрудным. Но, вспоминая слова апостола Павла, обращенные к Коринфянам, первые насельницы, в числе которых была и будущая игумения Елисавета (Жегалова), «при всей скорби… преизобиловали радостью» (2 Кор. 7:4). Накануне юбилейной даты об этой особенной радости первых лет и о последующем становлении обители матушка Елисавета рассказала «Монастырскому вестнику».
— Матушка, расскажите, пожалуйста, о Вашем пути в монашество. Как Вы оказались в Пюхтицком монастыре, а в дальнейшем — на Владимирской земле под покровом преподобного Стефана Махрищского?
— Родилась я в городе Дмитрове в самой обычной семье служащих. Про Церковь тогда, конечно же, ничего не знала, а начиная с 7 класса, была даже в некотором смысле ее гонителем — «идейной пионеркой», вдохновлявшей молодежь ходить в храм, который находился рядом с нашей школой, чтобы мешать людям молиться. Но все это юношеское «горение» продолжалось до тех пор, пока с нами не побеседовал один из батюшек того прихода. Батюшка был какой-то необыкновенный. Тогда я этого не понимала, но за одну беседу ему удалось охладить наш пыл. После школы, как это происходит, наверное, у многих, я стала задумываться о смысле жизни. Тогда настал период увлечения искусством. Я пробовала поступить в ГИТИС, но у меня не получилось, и я осталась там работать. В те годы я ездила на лучшие постановки в известные театры «Современник», «Ленком»… Долгим было это увлечение, но вопрос о смысле жизни передо мной все равно стоял нерешенным. Кажется, насыщенная жизнь, театр, живопись, музыка, искусство… но я ощущала, что чего-то самого важного мне не хватает, что все, чем я занимаюсь, все-таки ограниченно. Потом с одними знакомыми у меня состоялась философская беседа, в ходе которой мне сказали, что есть Господь. Это была всего лишь одна фраза, которой я почему-то сразу поверила. После беседы у меня все встало на место и обрело смысл. Помню, еду в московском метро, смотрю на людей, сидящих вокруг, и думаю: «Какая же я счастливая… в моей жизни есть Бог, а эти люди, возможно, этого не знают, и их существование лишено смысла». Постепенно я стала общаться с верующими людьми. Через какое-то время меня отвезли к отцу Димитрию (Дудко), который начинал тогда свою деятельность по работе с молодежью. В селе Гребнево Московской области, где он тогда служил, у меня прошла первая исповедь. К отцу Димитрию приезжало очень много народа, особенно на службы, потому что батюшка их объяснял. Гонения на него были страшные, но от своего служения он все равно не отходил.
С этих пор я стала постоянно посещать храм, читать святоотеческую литературу, Господь сподобил познакомиться с Николаем Евграфовичем Пестовым и с людьми, лично знавшими последних оптинских старцев. Тогда я очень полюбила оптинских старцев и саму Оптину, которую, еще разрушенную, довелось в дальнейшем посетить. С этой обителью очень тесно был связан мой будущий жизненный путь. Весь этот период длился около трех лет, а казалось, что это была целая жизнь… И тогда я вовсе не думала об уходе в монастырь, собиралась замуж. Тогда нас с будущим супругом благословили перед свадьбой пожить в монастыре, чтобы благочестиво провести время до брака. Жених поехал в Печоры, а я отправилась в Пюхтицы.
Как только я переступила порог обители, поняла, что оказалась дома. Меня объяли такая удивительная тишина и покой, что покинуть это место казалось совершенно невозможным. Несмотря на то, что я лишь недавно воцерковилась, не знала, куда нужно идти и что делать в монастыре, каким-то неведомым мне образом, я понимала, что здесь останусь. Прожила я в обители около трех недель абсолютно счастливым человеком: была рада любым послушаниям, а еще более — общению с монахинями, подвижницами старой закалки, помнящими последних валаамских старцев.
После этого короткого и счастливого периода в моей жизни начались «мытарства». Я вернулась домой и объявила родителям о своем намерении уйти в монастырь. От них, конечно же, последовали упреки, недовольства и запрещения. Все были удивлены таким решением, ведь я была жизнерадостной, улыбчивой девушкой, от которой родители ожидали совершенно иного. Многое пришлось пережить в тот непростой период… В ту пору для меня большой поддержкой был мой духовный отец, один из духовников Свято-Троицкой Сергиевой лавры, иеромонах Венедикт (Пеньков) (с 1990 года — наместник Введенского ставропигиального мужского монастыря Оптина пустынь). Он был очень рад моему решению покинуть мир и сразу же сказал мне уезжать вопреки запретам родителей. С собой кроме паспорта у меня ничего не было, потому что, взяв вещи, я бы навлекла на себя еще больший родительский гнев. Отец Венедикт благословил лишь дать им телеграмму уже по дороге.
— Получается, что духовная связь с преподобным Сергием берет свое начало задолго до Вашего назначения в Махрищскую обитель?
— Получается, да. Ведь в то время все монастыри были закрыты, в храмы попасть было тяжело. Лавра тогда для нас была единственным спасительным прибежищем, покров преподобного Сергия ощущался в те годы очень ясно. Да и столько там было прекрасных отцов! Действительно, Троицкая обитель оказалась тогда духовной сокровищницей, собравшей в своих стенах драгоценных подвижников нашего времени. Но духовно я обращалась именно к отцу Венедикту, очень часто ездила к нему на исповедь и за разрешением недоуменных вопросов.
После моего десятилетнего пребывания в Пюхтицах, когда государства в составе Союза стали друг от друга отделяться, батюшка благословил возвратиться в Россию. На тот момент он уже являлся наместником Оптиной пустыни и позвал меня именно в Шамординский монастырь, где сам и постриг меня впоследствии в монашество. Спустя чуть более полугода меня перевели на Владимирскую землю старшей сестрой в переданный Русской Православной Церкви Свято-Троицкий Стефано-Махрищский монастырь. Сначала я, конечно, не поняла, почему оказалась именно здесь, ведь о преподобном Стефане я на тот момент и не знала… Но, прочитав в его житии, что он являлся другом и собеседником преподобного Сергия, я восхитилась Промыслом Божиим. Поняла тогда, что все это устроил Преподобный. С того момента я вступила на новый и неведомый для меня путь, по которому, милостью Божией, продолжаю идти и сегодня.
Рождение монашеской семьи
— Матушка, а как начинался этот путь? Большой поддержкой тогда, наверное, была благодать этих мест, освященных пребыванием древних святых?
— Да, несмотря на ужасающий внешний облик монастыря мы были исполнены какой-то небывалой радости от сознания того, что Господь нас благословил восстанавливать такую древнюю обитель. Начиналась новая эпоха. И начиналась она тоже не без трудностей. Ведь на территории был расположен пионерский лагерь. Мы жили в полуразрушенном корпусе, примыкавшем к храму святых апостолов Петра и Павла, а они — в архимандритском. Естественно, образ нашей жизни сильно разнился с тем, к чему они привыкли. Это вызывало сильное недовольство и даже своего рода противодействие. Но Господь давал помощь в стоянии за нашу православную веру, давал силы на то служение, к которому Он нас призвал. Со стороны местных властей мы всегда чувствовали поддержку: нам помогали и продовольствием, и своими трудами, и даже защитой, так как ограды тогда не было, а среда, сложившаяся близ обители, временами представляла опасность. И, конечно, стоит отметить, что начинали мы не со зданий, а с молитвы, что нас более всего и поддерживало в те нелегкие времена. Богослужения у нас всегда стояли на первом месте, что продолжается и до сих пор.
Вместе с нашим духовником, отцом Порфирием (Клименко), нас было четверо. И с самого начала у нас был принят серьезный устав. Тогда уже освятили Петропавловский храм, и отец Порфирий совершал там богослужения в течение сорока дней ежедневно. И вот таким небольшим составом мы отправляли службы: пели, читали, молились… Больше нам ничего и не принадлежало. Ни огородов, ни земли, но у нас все равно было очень много работы, ведь никакой бытовой техники не имели: стирали, готовили, убирали сами. Обеспечение своих хозяйственных нужд занимало очень много времени. В 1995 году здания и территория окончательно были переданы Церкви, обитель тогда начала свое стремительное возрождение как внешнее, так и внутреннее. Нам нужно было возобновлять прерванную традицию.
— А было ли у сестер келейное правило в самом начале, удавалось ли во всех трудах находить на него время?
— Вообще все правила мы исполняли в храме, потому что в кельях жили очень скученно и возможности уединяться практически не имели. Так было первые два года. На богослужениях мы сами читали и пели, бывало даже, что получалось петь вместе с отцом Порфирием, что выходило всегда очень умиленно. Жили мы тогда очень дружно, все время вместе.
«Послушание в монашеской жизни — это и цель, и средство»
— Вы начинали восстановление обители с двумя сестрами. А как быстро стали притекать в возрождающуюся обитель будущие насельницы?
— Сестры стали приходить быстро благодаря нашему батюшке отцу Порфирию, который был достаточно известным духовником. Еще будучи в Лавре, в отпуск он ездил в разные монастыри, там знакомился со многими людьми, поэтому через него как-то и стал притекать народ. А потом о нас стали узнавать все больше и больше. Два года мы небольшим составом жили в маленьком корпусе, затем стала разрастаться территория, восстанавливались здания, приходили новые люди. Монашеская жизнь забила ключом.
— Матушка, Вы говорили об отце Порфирии, который уже почил. А как строится духовное окормление сейчас, есть ли духовник в обители?
— После отца Порфирия духовником сестер был назначен игумен Варнава (Федоров) тоже из Троице-Сергиевой лавры (ныне архимандрит — настоятель Троице-Сергиева Варницкого монастыря). Он к нам часто приезжал, чему мы всегда были рады. Для меня его помощь в духовном наставлении сестер была очень ценна, потому как послушание игумении в силу большого количества обязанностей все же не дает возможности окормления всей обители. Но отца Варнаву назначили настоятелем Варницкого монастыря, и у него уже нет возможности часто нас посещать. Сейчас постоянного духовника у сестер, к сожалению, нет, но мы уповаем на помощь Божию и надеемся на скорейшее назначение к нам духовного отца. Это очень важно для полноценной монашеской жизни. Хотя есть сестры, которые обращаются к своим духовникам, начинавшим их окормление еще до прихода в монастырь.
— Вы благословляете обращаться к ним?
— Обязательно. Я считаю, что не нахожусь еще на таком духовном уровне, чтобы запрещать обращаться сестрам к отцам, которые их духовно взрастили. Естественно, я наблюдаю за тем, как это общение отражается на сестрах. Если вижу, что сестра действительно получает духовную пользу и духовно усовершается, то как же запрещать?
— Матушка, а если сравнивать нынешних приходящих сестер и сестер, пришедших 30 лет назад, — видите ли Вы разницу? И изменился ли у Вас за это время духовный подход к новоначальным насельницам?
— Я бы сказала немного иначе. Например, в наш монастырь приходят просто замечательные сестры: интеллигентные, готовые трудиться, воспринимающие все с чистой душой. Но после того как они проживут какое-то время в обители, у них ослабевают физические, а вместе с ними и душевные силы. И это, кажется, печать нашего времени. Вспоминаю себя, свое поколение и наши монастырские труды: когда мы только пришли в Пюхтицы, физические послушания у нас были крайне тяжелы. Современные сестры трудиться в таком режиме уже просто не могут. И в наши дни это, безусловно, нужно учитывать.
Но это сторона более внешняя. Если же присмотреться внимательнее, то мы увидим, что ту строгость, которую применяли к нашему, отчасти «простому», поколению, сейчас применять будет тоже неразумно. Простота, на самом деле, спасала нас от запутанности, которая многих сейчас искушает по прошествии некоторого времени пребывания в монастыре. Человек должен приходить в обитель готовым к этой жизни. Сейчас бывает, что сестры приходят по душевному порыву и вдохновению, и этого порыва, действительно, хватает на первое время. Но когда они сталкиваются с реальностью монашеской жизни, они разочаровываются, потому что их представления были совсем иными. Очень тяжело воспринимать современным сестрам послушание, потому что сейчас мир воспитывает во всех крайний индивидуализм именно как добродетель. Раньше людям прививалась дисциплина посредством строгого воспитания, а сейчас же подобное воспитание обесценено. И эта тенденция не может не отражаться на монастырской жизни, потому что в монастырь люди приходят из мира. В этом, наверное, и состоит существенная разница между нашим поколением и современным.
— Как опытная матушка игумения, какой бы совет Вы могли дать нынешним новоначальным инокам и инокиням?
— Конечно, учиться слушаться. Послушание в монашеской жизни — это своего рода сразу и цель и средство. Когда-то еще отец Иоанн (Крестьянкин) на мой вопрос о том, как же сейчас игумении обители обращаться с новоначальными сестрами, ответил: «Слава Богу, что в наше расслабленное время молодые девушки приходят в монастырь, да еще и трудятся, молятся, стараются слушаться! Никаких подвигов не навязывайте, не требуйте, сейчас всем нужно и лечение, и отдых, потому что мир ослаб». И эти его слова я запомнила навсегда. Пусть живут по монастырскому уставу, стараются применять к своей жизни прочитанное у святых отцов, ведь современные люди и физически, и морально сейчас к большим трудам и подвигам не готовы. И слава Богу, если получится найти свою меру, золотую середину, и следовать ей всю свою монашескую жизнь. Этот средний путь, как говорят святые отцы, — путь «непадательный», приводящий к смирению, что всем нам более всего и необходимо.
Беседовала Дарья Филатова
***
К 30-летию возрождения монашеской жизни в Свято-Троицком Стефано-Махрищском монастыре на YouTube-канале обители вышел фильм «Страницы летописи».
Синодальный отдел по монастырям и монашеству/Патриархия.ru
