Минувший год был отмечен значительными переменами в жизни Русской Православной Церкви. Своим мнением относительно того, насколько плодотворными оказались реализованные за это время инициативы, в интервью журналу «Фома» поделился протоиерей Всеволод Чаплин, председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви и общества.

— Зачем нужны массовые акции типа встреч Патриарха с молодежью на стадионах? Чтобы сделать Церковь более «модной» и популярной в обществе?

— Недавно я общался с одним своим родственником — человеком совестливым, умным, но воспринимающим церковную жизнь несколько шаблонно. Он меня спросил: «То, что Церковь появляется на стадионах и говорит светским языком, — не есть ли это признак обмирщения?» В ответ я предложил ему познакомиться с настоящей церковной традицией. Давайте вспомним: апостолы, апологеты, епископы первых веков христианства — все они проповедовали в самых неожиданных местах, говорили прямым, понятным для человека того времени языком. Их выступления были яркими, подчас эмоциональными, люди вкладывали в свои слова сердце и душу. Вот это — подлинная христианская традиция. Сегодня в Церкви она возрождается, потому что задачи перед нами стоят такие же, как перед первыми христианами, — привести к вере миллионы людей, которые почти ничего о Боге не знают. И совершенно неверно отождествлять церковность с теплохладностью, с привычкой к округлым, ничего не говорящим фразам, с посещением только «приличных» мест и людей, с чинным восседанием среди тех, кто тебе приятен и кто никогда не задаст неудобного вопроса. Это не имеет ничего общего с православной культурой, это всего лишь инерция подневольного поведения, сформированного советскими гонениями на Церковь. В этом смысле и идти на стадионы, и выступать перед молодежью, и общаться с самыми разными людьми: с неверующими, с недругами Церкви или даже с наркоманами, проститутками, алкоголиками — все это значит поступать по-церковному, по-православному. Ведь Христос разговаривал со всеми, за что и был обличаем фарисеями. Дух открытости к людям и стремление выйти на проповедь является не признаком обмирщения, а наоборот — сущностной чертой христианской жизни.

— Но все-таки нужно ли делать Церковь более «модной»?

— Церковь должна в любых условиях говорить одно и то же — Божию правду. Соотносится ли это с современными технологиями или модной словесной и творческой стилистикой — вещь второстепенная. Христианин не должен за модой гнаться, но и не должен зацикливаться на том, чтобы ей противостоять. Лучше всего просто не обращать на нее внимания.

— А Церкви как таковой вообще свойственно меняться?

— Церковь менялась всегда. Менялись культурные способы выражения христианского послания, образ жизни, обычаи, формы христианского творчества. Даже богослужение во многом менялось. Не менялось главное — Истина, которую Церковь несет миру и которая неизменна, потому что вечен и неизменен Бог. Она содержит учение об отношениях человека и Творца, о нравственном состоянии людей. Эта Истина не должна и не может приспосабливаться к духу века сего, к человеческой изменчивости, к временным реалиям. Изменения неопасны тогда, когда они делаются из внутреннего убеждения в том, что что-то в церковной жизни нужно улучшить. Но даже мелкие изменения могут быть опасными, если их мотивом является стремление «быть как все»: приноровиться к безбожному миру, не раздражать его, жить поспокойнее, не злить лишний раз бездуховно настроенных людей. Все это рискует привести к коррозии Церкви. Есть пример нашего советского прошлого, когда люди, чтобы мирно дожить свой век, отказывались от христианской миссии. Сегодня нечто похожее мы порой видим в западных христианских или уже постхристианских общинах: чтобы не вступать в противоречие с либерально настроенным общественным мнением, многие готовы поменять что угодно в своем учении, в своей церковной практике, в своем образе жизни. Получается, что критерием истинности, а значит, и двигателем изменений ставится общественное мнение. Убежден, что это пагубно и для Церкви, и для общества, в котором Церковь должна быть духовной закваской.

— Какое отношение те или иные церковные реформы имеют к духовному поиску каждого конкретного прихожанина?

— Думаю, нам нужно в максимально простой форме объяснять смысл принимаемых в Церкви решений. Конечно, есть решения сугубо технические или связанные с узкой спецификой служения священников или монашествующих — большинству людей они едва ли интересны. Но важнейшие управленческие решения заслуживают внимания и общественного обсуждения. Они масштабные, касаются всей Церкви, и именно в силу этого являются значимыми для каждого отдельного прихожанина.

Вот, например, новый типовой устав православных приходов. Кроме массы технических нововведений, вызванных развитием светского законодательства, новый устав задает две очень важные нормы. Первая: епископ назван высшим руководителем прихода, ведь епархия — это своего рода поместная Церковь. А значит, она должны быть единой, все приходы в ней должны нести тяготы друг друга, а не мыслить себя изолированными единицами, каждая из которых не знает, что делает другая. Епископ призван не только руководить епархией, но и объединять ее: стараться понять, чем один приход может помочь другому и чем они могут помочь жизни епархии в целом. Закрепление в уставе представления о епископе как о человеке, ответственном перед Богом за каждый приход на вверенной ему земле, — это возвращение к важной дореволюционной норме церковной жизни. И такое переосмысление роли прихода для каждой епархии невозможно без участия самих прихожан.

А второе важное изменение, прописанное в новом уставе, таково: настоятель храма, как правило, является главой приходского совета. Это напрямую касается каждого конкретного прихожанина. Все-таки за повседневную жизнь прихода должен быть ответственен священник, а не светское лицо, которое компетентно главным образом в вопросах материально-хозяйственных. Эта сторона, конечно, важна, но не она в приходе главная. И, думаю, простому прихожанину должно быть радостно оттого, что всей жизнью прихода руководит именно пастырь.

— Как Вы относитесь к заявлениям о том, что Церковь в России срастается с государством и с бизнесом?

— Я всегда удивляюсь, когда критики, особенно на Западе, обвиняют нашу Церковь в «сращивании» с государством. По закону Церковь и государство разделены у нас гораздо сильнее, чем в большинстве западных стран. Достаточно вспомнить, что военные капелланы появляются у нас только сейчас, и то в небольших количествах, а, скажем, в США, где принцип светскости государства возведен в абсолют, всегда были должности военных и посольских капелланов, оплачиваемые за государственный счет.

Что касается самого тезиса о «сращивании», то можно сказать вот что: в Церковь приходят разные люди — и власть имущие, и чиновники, и предприниматели. Что же нам — гнать их из храма?

Относительно недавно я стал заниматься устроением жизни одного из московских приходов. У нас на Рождество в стихари облачались два известных государственных мужа. И, зная этих людей, я не сомневаюсь, что вера их искренняя и в храм они приходят по зову сердца, а не для того, чтобы «пиариться». Двери храма открыты для всех. Более того, чем больше людей разных профессий — политиков, предпринимателей, военных, артистов — будут в своей общественной деятельности осознавать себя православными христианами, тем лучше для общества и для страны. Когда же люди других убеждений говорят с опаской о появлении православных политиков и предпринимателей, то я не очень понимаю, чего они опасаются. Ведь никто не лишает и не будет лишать их возможности строить свою деятельность на основе собственных духовных взглядов. Мы признаем за ними такое право, так почему же нельзя признать его и за православными?

— Что бы Вы ответили тем, кто уверен: представители Церкви говорят то, что диктуют из Кремля?

— Я не считаю, что это так. Напротив, то, что провозглашает Церковь, потом часто подхватывают политики и предприниматели. Достаточно вспомнить, что тему стратегической опасности абортов и проблему противостояния педофилии и детской порнографии первой подняла именно Церковь. О необходимости защиты от алкогольной угрозы также одной из первых первой заговорила именно Церковь: не случайно Всемирный русский народный собор предложил ряд конкретных мер по ограничению продажи алкоголя. Именно православные общественные организации впервые подняли вопрос о недопустимости тотального контроля государства за всеми действиями человека через средства электронной идентификации и систематизации данных о личности. Вслед за Церковью эти темы подхватывали политики, и многое из того, о чем без всякой надежды на успех говорили иерархи, пастыри и православные общественники, становилось потом частью государственной политики.

Если что-то волнует людей, если что-то влияет на жизнь страны и народа, то, естественно, об этом говорят и Церковь, и власти. И я в этом ничего порочного не вижу.

— В светском мире принято подводить итоги года. Возможно ли подвести их для церковной жизни? Или год в глазах Церкви — слишком маленький отрезок времени?

— В церковной практике принято оценивать прожитые временные отрезки. Мы должны и оглядываться назад на прошлый год, пытаясь его оценить, и смотреть вперед — думать, что нас ждет в году наступающем. Это традиция вполне христианская, и, возможно, именно из христианского миропонимания она пришла в светскую жизнь.

Год наш был насыщенным. Избранный Святейший Патриарх Кирилл обладает многими сильными качествами: мощным умом, харизмой, умением совмещать молитву и дело, прекрасными организаторскими способностями. Под руководством Святейшего Патриарха многое в этом году произошло в первый раз. Появилась практика встреч Предстоятеля с многотысячными молодежными аудиториями. Прошел первый Форум православных женщин. Состоялся первый продолжительный визит Предстоятеля Русской Православной Церкви на Украину.

Очень важно, чтобы в наступившем году усилия прилагала вся Церковь, а не только ее Предстоятель, чтобы все направления, которые обозначил Святейший Патриарх, нашли своих тружеников среди духовенства и мирян.