Прошел месяц после начала эксперимента по преподаванию в школах «Основ религиозных культур и светской этики». Курс предполагает выбор учащимся одного из шести модулей: основы православной, исламской, буддийской, иудейской культур, основы мировых религиозных культур и основы светской этики. Не приведет ли это разделение школьников к противостоянию религий и культур? На этот и другие вопросы, связанные с введением нового предмета, в интервью «Литературной газете» отвечает председатель Синодального информационного отдела Московского Патриархата В.Р. Легойда.
— Новый предмет предлагает на выходе не только изучение традиционных религий России, светской этики и истории мировых религий, но еще и некий общий для всех модулей ценностный контекст. Методически это подкреплено тем, что все курсы начинаются и заканчиваются уроками, посвященными одинаковым темам. А главное: во всех шести модулях упор делается на этику, ведь глубинная задача нового курса — говорить о том, что такое хорошо и что такое плохо. Любой религиовед вам скажет, что в области этики — в отличие от догматики — мировые религии во многом совпадают. Нравственные нормы в них очень близки. И потому какого бы то ни было этического разделения — «для меня хорошо это, а для него — то» — в рамках школьного курса быть не может. В программе всех шести модулей нет почвы для взаимной ненависти среди школьников. И вообще пора усвоить: верующему с верующим всегда легче договориться…
— А как тогда сюда «вписывается» модуль светской этики?
— Вполне органично. Ведь в нем тоже идет речь о нравственности.
Мы привыкли к тому, что атеизм непременно является воинствующим. И принципиально важно, чтобы в этом курсе ребенок увидел: атеист не имеет никакого повода для ненависти к верующему. Даже атеистическая наука не смогла обойтись без отсылок к религиозным ценностям. Взять хотя бы советские учебники по этике: там упоминаются христианские мыслители, например, блаженный Августин и другие.
Модуль светской этики имеет неплохой шанс покончить с агрессивным атеизмом советского времени. В каком-то смысле в этом его миссия, если угодно: дети, воспитанные этим курсом, должны быть привиты от того, чтобы рушить храмы. Ну и кроме того, на мой взгляд, этот светский курс не должен скрывать от детей генетическую связь этики с религией.
— Вы говорите, что в области этики религии похожи и потому почвы для разделения нет. Но четвероклассники способны осмыслить это и избежать противостояния?
— Думаю, дети очень быстро поймут, что у них нет повода для вражды. Как? Они будут общаться. Мы почему-то забываем, что детям это свойственно, и считаем, что все с неизбежностью произойдет, как в «Чучеле». Фильм этот — правильный и важный, но в нем изображено то, что может случиться, а не то, что непременно должно. То, что бывает в отношениях детей, но не то, что их непременно определяет. Посмотрите: в сегодняшней школе они учатся вместе до девятого класса, а потом расходятся по разным специальностям: техническим, гуманитарным, естественным и т.д. Но они продолжают дружить и обмениваться всем новым, что узнают. И технари с гуманитариями не считают друг друга взаимно изгоями.
Кроме того, первоначально модуль, который будет изучать ребенок, определяется религиозными предпочтениями родителей. Но если эксперимент окажется успешным, на что мы надеемся и во что верим, в дальнейшем у детей будет возможность изучать основы и других религий.
И наконец, модульная схема — это давнишняя, десятилетиями апробированная европейская практика, которая показывает, что никаких проблем модульность не создает.
— Часто звучат слова о том, что человеку, живущему в России, нужно знать православную культуру вне зависимости от его собственной конфессии — просто потому что он тут живет. Получается, модульность этой задаче противоречит?
— Никто никогда не говорил, что изучение культуры страны, в которой ребенок живет, должно сводиться к изучению одного школьного курса. Если говорить шире о проблемах современного образования, то они сейчас стоят настолько остро, что речь нужно вести о комплексной программе образования и воспитания, в которой курс «Основы православной культуры» — важная составная часть. В то же время нельзя забывать о необходимости хорошо представлять себе и другие религиозные традиции своей страны. Недавно журналистов призвали корректнее пользоваться религиозной терминологией и не называть, например, террористов — шахидами. Потому что шахид в исламе — это подвижник. Такая ситуация во многом продиктована тем, что люди, которые сейчас работают в СМИ, не получили в школе и вузе даже начального религиозного образования. Как человек, который отслеживает ситуацию в медийном поле, могу сказать, что ошибки такого рода происходят сплошь и рядом. Но иногда это принимает формы провокативные и опасные. И вот здесь очень важно, чтобы человек знал и свою культуру, и чужую. В этом смысле модульность предмета «Основы религиозных культур и светской этики» очень актуальна. Ведь ребенок чем дальше, тем больше будет по жизни сталкиваться с миром разных религий — в Интернете, в институте, в поездках и т.д. И именно поэтому наличие разных модулей внутри одного курса — это неплохо. Хотя начинать изучать предмет, само собой, логично со своей культуры.
— Если что-то пойдет не так, может ли курс быть отменен?
— Какие-то неожиданности, которые мы не можем предвидеть, возможны. Ведь школа — живой организм, который невозможно механически запрограммировать. Именно поэтому речь сегодня идет об экспериментальном характере курса.
Но это не ставит под вопрос саму необходимость такого предмета. Дискуссия о том, нужно ли нашим детям изучать свою религию, — контрпродуктивна. Экспериментальность заключается не в том, надо или не надо преподавать, а в том, как лучше это делать.
— Семьдесят процентов родителей выбрали для своих детей светскую этику. Значит ли это, что у нас в стране 70% — атеисты?
— Нет, не значит. Более того: эти цифры не совпадают с самоидентичностью современного российского общества, в котором, даже по самым скромным подсчетам, не менее 70% населения относит себя к православным. Далеко не всегда и не везде выбор курса был обусловлен религиозной идентичностью родителей. Конечно, тут могли сказаться сжатые сроки, за которые новый предмет нужно было ввести, но главную причину я вижу в следующем: разъяснение родителям того, в чем смысл и задача новой дисциплины, шло не всегда и не везде адекватно. У многих родителей нет понимания специфики нового курса.
Есть и совсем грустные данные: в некоторых школах не было реальной возможности выбора из шести модулей. Либо родителей подталкивали к какому-то решению, либо выбирать нужно было из двух. Известно, что в некоторых регионах имели место факты давления на родителей. Это, конечно, недопустимо. О чем, кстати сказать, недавно говорил и Святейший Патриарх Кирилл во время своей поездки в Екатеринбургскую и Челябинскую епархии. Скажем, нам говорят, что в одной из областей, где 200 священников, никто не выбрал «Основы православной культуры». Вопрос: что же тогда выбрали их дети? Понятно, что ситуация там сложилась ненормальная, что реального выбора не было.
— Несколько месяцев назад, давая интервью «Литературной газете», Вы сказали, что преподавать можно и без учебника, что учебник — это результат преподавания, а не его необходимое условие. Сейчас учебник протодиакона Андрея Кураева готов и по нему ведутся занятия. Как это сочетается с тем, что Вы говорили ранее?
— Эксперимент по преподаванию нового курса только начался, но у него уже есть позитивные результаты. Самый очевидный из них: написан хороший учебник, несмотря на сжатые сроки, заведомо небольшой объем и специфику возраста школьников. Учебник получил высокую оценку специалистов — от Церкви, от образовательного сообщества — и уже давно находится в свободном доступе в Интернете. К сожалению, у меня не было возможности познакомиться с учебниками по всем шести модулям, но те, которые я видел — по религиозным культурам, — мне кажутся весьма достойными. Конечно, нет предела совершенству, можно работать над оформлением серии в целом. Но и сейчас уже достигнуто немало.
— Что сказать тем православным родителям, которые не хотят отдавать своих детей изучать ОПК, потому что боятся, что их научат не тому православию?
— Преподавание будет следовать учебнику. А он, как я уже сказал, заслуживает доверия, получил высокую оценку Патриарха. Но есть еще один важный момент. Мы почему-то исходим из того, что если семья и так православная, то в школе о религии говорить не нужно. Получается жесткое разделение: либо семья, либо школа. Но ведь школа — не альтернатива всей остальной жизни. Это одна из ее частей. И это своего рода помощь семье. Хорошо, что для ребенка из православной семьи мир Православия не будет сводиться к школьному курсу. Но еще лучше, чтобы курс дополнял то, что ребенок черпает из общения с родителями. Пусть ребенок задаст родителям вопрос, если что-то будет неясно в школе. Это и родителей может понудить лишний раз книжку открыть… Школьный предмет — еще один элемент в познании мира, и во всех смыслах правильно, чтобы мир Православия открывался ребенку в разных контекстах. Чтобы, грубо говоря, и дома, и в школе он слышал об одном и том же. Тогда разные части жизни будут гармонично сочетаться.
— Ребенок, растущий в хорошей семье, пускай даже неверующей, естественным образом и так впитывает, что воровать и убивать — это плохо. Так зачем привлекать веру в преподавании и без того понятных вещей?
— Этические нормы произрастают из религии. Это, казалось бы, общее место, но лишний раз напомнить об этом — не вредно. Но есть еще один момент: ребенок познает мир, школа для него — активный этап прикосновения к тому, что называется процессом познания. Совершенно справедливо, что ребенок генетически впитывает представления о нравственности. И вот тут очень важно, чтобы содержание процесса познания оказывалось для него напрямую связанным с тем, с чем он сталкивается в жизни. Чтобы то, что он изучает, находило поддержку в его личном опыте, а не оставалось чем-то теоретическим или абстрактным.
— Какими конкретно должны стать плоды преподавания в среднесрочной перспективе?
— Мы недооцениваем последствия агрессивного атеистического прошлого. Я уже не первый год преподаю студентам, которые по возрасту не должны были и не получали советского воспитания. Но их представления о роли религии в жизни человека и в истории совершенно не соответствуют реальности. У большинства из них в принципе нет понимания того, что это за феномен — религия. При этом интуитивно человек осознает некую фундаментальную роль Тайны в своей жизни. Но трудно преодолимая установка, что религия — это опиум для народа, заставляет погружаться в различные псевдорелигиозные течения и прочую ерунду. Неслучайно так популярны услуги типа «сниму порчу»…
Нынешний школьный курс — это малая компенсация за то, что знание о религии десятилетиями выжигалось и высмеивалось. И чтобы какие-то вещи в человеческом мировоззрении выравнить, нужно — на самом деле — преподавать далеко не один год.
И само собой, курс призван реализовать две составляющие образовательного процесса: обучение и воспитание. Будет хорошо, если вырастет поколение, которое знает, что изображение креста с дугой, напоминающей полумесяц, — это не знак порабощения христианами мусульман, а древний христианский символ — якорь. Что смысл Пасхи не в том, что надо красить яйца и печь куличи. Что ислам — не религия террористов. И что люди разных религий и культур вполне могут жить вместе, уважая взгляды друг друга, — даже если они с ними не согласны.
Беседу вел Константин Мацан
«Литературная газета» №16-17 (6272), 28 апреля 2010 г.
