На вопросы интернет-издания «Татьянин день» отвечает новый ректор Российского Православного института святого апостола Иоанна Богослова игумен Петр (Еремеев).
— Закончился Ваш Хабаровский период, когда Вы создавали и были проректором Хабаровской семинарии. Как Вы для себя подводите его итоги?
— В Хабаровске я впервые ощутил личную ответственность за большой проект, за работу целого коллектива. В должности проректора Московской духовной академии, которая предшествовала назначению в Хабаровск, я был членом большой команды, у меня были свои полномочия и обязанности, но я рассматривал свою работу в контексте общей деятельности под руководством ректора. Направляясь в Хабаровск, я предполагал, что для меня это будет первый настоящий опыт серьезной работы, которая определяется мерой самостоятельной ответственности. Так и сложилось.
Ректор Хабаровской семинарии архиепископ Хабаровский и Приамурский Марк поставил передо мной и администрацией задачи и обеспечил необходимые ресурсы. Мы должны были создать высшую духовную школу с нуля. Я отвечал за развитие образовательной и научной деятельности семинарии, занимался строительством и хозяйственными вопросами.
В Хабаровске я смог воплотить свои убеждения относительно необходимости реализации в духовной школе программ высшего образования, с последующей аккредитацией духовной школы. Вместе с тем, получил важный опыт руководящей работы в большом коллективе, опыт выстраивания отношений с людьми. В МДА был ректор, ученый совет и коллеги-преподаватели, в мои задачи входило выполнение возложенных на меня функций. В Хабаровской семинарии сначала было вместе со мной 6 преподавателей, — выпускников Московской и Петербургской академий, — через пять лет их число превысило 30. Необходимо было с первого дня выстраивать такие отношения с коллегами, чтобы за короткое время сообща мы смогли заложить правильные принципы вузовского сотрудничества, братского христианского взаимопонимания.
Первые три года моего духовного образования прошли в региональной семинарии в Ставрополе, и я, конечно, понимал, как сильно отношения в преподавательском коллективе влияют на студентов. Было ясно, что от нас будут зависеть духовные традиции новой семинарии. Хотелось бы надеяться, что за период церковного послушания на Дальнем Востоке не только я приобрел опыт, но и частица меня, моей работы осталась в памяти коллег и студентов, а также — в жизни Хабаровской семинарии, которая сегодня продолжает успешно развиваться.
— Вы многие годы работали в системе духовного образования, но теперь руководите вузом, не нацеленным на подготовку священнослужителей. Нужно ли Вам перестраивать себя? Пригодится ли в Вашей новой деятельности опыт руководства семинарией?
— Как и у любого человека, в моей жизни было несколько этапов, каждый из которых готовил меня к последующему. К моменту поступления в семинарию мой опыт христианской жизни составлял всего один год. Поэтому учеба в Ставропольской семинарии совпала у меня с вхождением в полноценную церковную жизнь. Одно дело — жить дома и ходить в храм по воскресеньям, и совсем другое — каждый день с утра до вечера сообразовывать свои мысли, желания и мечты с практически монастырским уставом. Первые годы семинарской жизни для большинства студентов становятся ответственным временем воспитания, а порой и перевоспитания в церковном духе.
Период обучения в Московской семинарии и академии стали для меня временем интенсивного обучения. В 90-е годы многие преподаватели совмещали службу в духовных школах с преподаванием в ведущих светских вузах Москвы. Этим людям мы многим обязаны. Вузовская практика вовлекать студентов в обсуждение изучаемой темы, заставлять их думать, читать, самостоятельно работать с материалом — все это давало нам понимание того, каким должно быть настоящее высшее образование. Мы видели болевые точки духовного образования советского периода, но понимали и то, что, развивая духовную школу, необходимо накладывать вузовские принципы на традиции и условия духовного образования.
Потом четыре года я обучался в докторантуре Софийского университета, параллельно исполняя служебные обязанности в Учебном комитете. Поэтому я три месяца проводил в Болгарии, а месяц — в России. Будучи докторантом и развивая свою тему по истории духовного образования, я общался с коллегами в Греции, Риме, Париже, работал в богатейших архивах Свято-Сергиевского института. Интересным эпизодом в болгарском периоде стало обретение Софийского архива профессора Николая Николаевича Глубоковского.
Мне довелось наблюдать процессы, происходящие в те годы в зарубежной высшей школе, в том числе — теологической, которая как раз тогда переходила на рельсы болонской системы. Потом, работая в Московской духовной академии, я как раз занимался вопросом соотнесения традиций российской духовной школы с возможностями болонской модели образования.
Я не вижу перспектив у нашей высшей духовной школы вне взаимодействия с национальным образованием. Духовная школа изначально развивалось как часть общероссийской высшей школы. Лишь в советский период семинарии и академии стали изгоями в нашем образовательном и научном сообществе. Тогда же советское руководство сделало все, чтобы максимально понизить уровень образования в церковных образовательных учреждениях. В этих условиях семинарии и академии в буквальном смысле выживали. Но сегодня более чем странно звучат доводы тех, кто хочет сохранить замкнутую систему духовного образования. Опасения ясны: светские государственные стандарты могут влиять на формы и содержательные стороны обучения. Но это было бы верным в том случае, если бы они были нам кем-то навязаны, а стандарт по теологии разработан церковными учеными на основании опыта духовного образования. Новые образовательные стандарты третьего поколения дают широкую свободу развития традиций каждого вуза.
Поверьте, для меня не было проблематичным вступить в должность ректора светского учебного заведения, потому что я вижу, что процессы, благодаря которым развивается наука и образование, в обеих образовательных системах идентичны.
— Существуют духовные школы, Свято-Тихоновский университет, есть отделения теологии в разных вузах. Какую нишу может занять РПИ в существующей системе православного высшего образования?
— Вы задали тот вопрос, который у меня возник первым, когда Святейший Патриарх назначил меня ректором: каков адресат нашего образования, какова его цель? Это нужно было понять, чтобы определить вектор развития института. При встрече с Его Святейшеством я получил ответ на этот вопрос, не успев его сформулировать.
Институт был создан в 1993 году, воплощая идею Патриарха Кирилла о создании крупного многопрофильного университета с различными специальностями для российской интеллигенции. Патриарх не видит главной задачи вуза в охвате широких масс, в культпросвете. Это вполне может стать некой дополнительной составляющей нашего образования, но после решения главной задачи. Наш сегодняшний набор специальностей — национальная экономика, юриспруденция, психология, религиоведние, филология, история, изобразительное искусство и так далее — предполагает подготовку высококлассных специалистов. В первые годы существования вуза эта цель достигалась. Готовили профессионалов, приобщали их к опыту духовной жизни. Это привлекает в вуз и его сегодняшних студентов.
Когда я встречался со студентами, и они меня спросили, в чем специфика нашего образования, я им предложил высказать, что они сами думают по этому поводу. Одна девушка ответила интересно: «Я ходила в Церковь и в воскресную школу и когда поступала в институт, хотела сохранить связь с церковной традицией и одновременно получить профессию». Это наша особенность.
Если мы говорим о духовной школе, то ее цель — подготовка священнослужителя, пастыря, главы общины, миссионера. Мы движемся параллельно, потому что перед нами не стоит цель подготовки священников. Что, конечно, не закрывает для наших выпускников — юристов, филологов, религиоведов и так далее — возможности рукоположения при отсутствии канонических или иных препятствий.
Поэтому наша сегодняшняя рабочая идея, исходящая от Патриарха, — создать мощную образовательную и научно-исследовательскую площадку, на базе которой мы могли бы готовить высококлассных специалистов в разных областях знаний, укорененных в традиции Русской Православной Церкви.
Наши действия будут оправданы и эффективны, если я как ректор смогу гарантировать работодателю, что приходящий к нему экономист, юрист, психолог или журналист, будет не просто хорошим специалистом, но и надежным нравственным человеком, что он не предаст, не украдет, не обманет.
Мы планируем развитие всех направлений дополнительного образования: второго высшего, заочного, вечернего, специальных программ повышения квалификации, переподготовки. Кроме того, собираемся организовывать конференции, запускать издательские проекты. Это предполагает и межвузовское сотрудничество. Мы ведем переговоры, чтобы студенты проходили практику в заинтересованных структурах. Например, журналисты — в церковных СМИ и отделах «Культура», «Религия», «Общество» в светских СМИ.
— Каким, на Ваш взгляд, должно быть соотношение образования и воспитания в вузах? Должен ли вообще вуз воспитывать? Понятно, что в университетах с традициями, с атмосферой, воспитание как корпоративное самовоспроизводство происходит само собой. Но РПИ — вуз в этом смысле многострадальный: история короткая, традиция начала формироваться, а потом прервалась...
— Я глубоко уверен, что человека воспитывает все, что с ним происходит от младых ногтей до седых волос. Студент воспитывается не только преподавателями по самым разным предметам, но, простите, и чистым туалетом, красивой входной дверной группой, опрятностью двора, правильно поставленной внеучебной работой. В нашем вузе студент также воспитывается еще и вероучительными дисциплинами, предлагаемым участием в богослужениях. В перспективе, я надеюсь, будут и паломнические поездки, и совместная подготовка к участию в Таинствах. Каждодневная жизнь нашего вуза должна воспитывать студента.
В отличие от семинарии мы не требуем от абитуриента справку о крещении, но понимаем, что, подавая документы в наш институт, человек уже делает выбор, согласен ли он жить и учиться в православной атмосфере. У нас ведь будет трудно Великим постом прийти в столовую и на глазах у всех развернуть домашние припасы с вареной колбасой. Точно так же будет трудно, надеюсь и невозможно врать, клеветать, класть деньги в зачетку. Приходя к нам, студент в принципе готов самосовершенствоваться по тем критериям, которые называются христианскими ценностями.
— Как под такие непростые требования Вы планируете подбирать преподавателей с учетом общего российского кадрового кризиса? Старшего поколения, которое бы всю жизнь работало в этом институте, на чем многие вузы сегодня «выезжают», у Вас нет. Откуда взять столько преподавателей, которые были бы одновременно и высококлассными специалистами, и задавали студентам нравственную парадигму?
— После вступления в должность я пригласил преподавателей на встречу, чтобы с ними познакомиться и узнать их видение ситуации. Я был вынужден как честный человек дать адекватную оценку состоянию вуза: мы находимся в глубоком кризисе. И чтобы из него выйти, надо сначала понять объективную картину положения дел. Многие преподаватели пессимистично настроены, так как бывало, что их обманывали. У института все еще есть долги по зарплате, сейчас мы решаем эту проблему.
Да, преподавательская среда в институте пока инертна, но я бы не драматизировал чрезмерно эту ситуацию. Я рассматриваю этот больной вопрос как точку приложения основных сил. Я знаком и с теми, кто работает здесь с 90-х годов, составляет костяк вуза и сохраняет надежду на его успешное развитие. На них мы и будем опираться. Будем приглашать и тех, кто преподавал прежде, но ушел, и новых специалистов. За два-три года сформируем преподавательскую корпорацию, которая будет соответствовать задачам, стоящим перед вузом.
Мы будем работать с каждым педагогом, наблюдать за качеством работы. Если придется с кем-то расставаться, постараемся делать это деликатно. Я прекрасно понимаю, что многие наши преподаватели отдали институту несколько лет своей жизни, когда он находился не в лучшем состоянии. За это надо быть благодарными.
— Планируете ли Вы возвращать статус университета, который был утерян несколько лет назад?
— Действительно, за последние годы наш вуз поменял название. Это было обусловлено проблемами с качеством образования, которые и повлияли на аккредитационные показатели, привели к изменению типа вуза. Мы будем над этим работать: увеличивать количество специальностей, открывать аспирантуру, аккредитовывать наш ученый совет, привлекать средства на научные исследования. За несколько лет мы должны вернуть статус университета.
— Сегодня проблема всех вузов, за исключением самых престижных, — демографическая яма, из-за которой снижается конкурс на поступление и качество абитуриентов. Как это сказывается на РПИ?
— Я уверен, что никакие демографические ямы не могут сказаться на вузах с уникальной спецификой, к которым относится и наш институт. Если абитуриент выбирает, куда ему поступать на специальность «психология» или «национальная экономика», он может выбирать из нескольких институтов, академий и университетов. Но если он думает, куда ему поступить, чтобы вместе со специальностью получить нравственные ориентиры, если родители решают, куда направить своего сына или дочь, чтобы обезопасить его и себя от всяких сюрпризов, которые могут ожидать студента в высшей школе, они выберут наш вуз.
Проблему я вижу в другом. Если мы, как планируем, сначала стабилизируем ситуацию, а потом за год-два совершим рывок, возможно, получим статус университета, окажется, что нам не хватает помещений. Сегодня мы смогли бы обучать в имеющихся у нас зданиях до тысячи студентов. Но при таком наборе специальностей и всерьез работая с абитуриентами, количество студентов можно существенно увеличить. Так что я вижу проблемы не в сокращении числа студентов, а в том, как расширить площади в случае его увеличения.
Любой вуз сегодня старается стать более интересным, чем другие. Для этого составляют дополнительные программы, развивают новые направления деятельности, открывают подготовительные отделения, сотрудничают с различными лицеями. Это и наш путь тоже. Я планирую, что мы будем подписывать договоры с лицеями, развивать образование по нашим специальностям в средних учебных заведениях, соотносить их планы с нашими возможностями.
У нас уже есть уникальный новый проект. По благословению Святейшего Патриарха Кирилла мы открыли казачье отделение. Цель этого отделения — способствовать тому, чтобы казачья элита формировалась в православном вузе. Мы будем давать казакам знания не только по выбранной специальности, но и по истории и традициям казачества, будем обеспечивать их военно-спортивной подготовкой. Будущие атаманы, лидеры казачьих организаций на местах, получив у нас высшее образование, вместе с тем будут воспитаны в традициях Православия. Мы предлагаем казакам обучение по программам высшей школы в атмосфере традиционного уклада жизни, даже на занятия они будут ходить в форме.
— В связи с этим возникает вопрос общежития. Ведь если казаки или другие абитуриенты приезжают из регионов, им надо где-то жить в Москве.
— Я принял институт без общежития. Сейчас мы рассматриваем возможность, в случае, если получим дополнительные помещения, одно из зданий переоборудовать под общежитие. Если же говорить конкретно о казаках, то в этом проекте у нас есть партнер — Синодальный Комитет по взаимодействию с казачеством. Вопрос создания казачьих казарм решается во взаимодействии с комитетом. Председатель этого синодального органа епископ Павлово-Посадский Кирилл согласился стать модератором процессов вовлечения студентов-казаков в богослужебную жизнь, работы по организации для них военно-спортивной подготовки, решения проблем поселения.
Но есть еще один важный вопрос, который мне задали на одной встрече казаки: а что будет с поступающими казачками? Мы планируем принимать и девушек-казачек, но пока не можем предложить им жилья. Здесь я надеюсь, что, может быть, какой-нибудь из женских монастырей Москвы или ближайшего Подмосковья откликнется и предоставит нам возможность организовать общежитие для казачек. На базе монастыря можно было бы и готовить девушек к будущей семейной жизни, учить домоводству.
— Не могу не задать вопрос о факультете журналистики, за судьбой которого мы следим все эти годы. Я не знаю ни одного выпускника этого факультета, который работал бы по специальности. Планируете ли Вы его как-то развивать, реформировать? Учитывая, что опыт руководства церковными СМИ у Вас есть...
— Для начала скажу, что в рамках оптимизации оргструктуры нашего института факультеты будут укрупняться. Нет смысла иметь отдельный факультет по каждой специальности. Факультет журналистики будет преобразован в кафедру на филологическом факультете, которая будет выпускать специалистов и бакалавров по журналистике, а в будущем и магистров.
Абитуриенты не сразу начнут нам доверять, они будут стремиться поступать в вузы, в которых есть классическая школа журналистики — МГУ, МГИМО. Но будут и «рисковые» ребята, которые захотят поступить к нам, потому что для них важен религиозный критерий. Мы постараемся сдержать свои обещания и не подвести студентов, которые нам доверятся. Тем не менее, думаю, что многие будущие церковные журналисты и те, кто хочет писать о религии в светские СМИ, будут оканчивать светские учебные заведения. Для них мы откроем магистерские программы.
Кроме того, сегодня стоит задача создания курсов повышения квалификации и переподготовки, мастер-классов для работников региональных СМИ. Я провел предварительный мониторинг: интерес существует довольно большой, особенно — у региональных телеканалов. Учитывая, что у нас будут работать ключевые фигуры церковной журналистики, речь идет еще и о знакомстве, о создании профессиональной среды общения. Прекрасно, когда в рамках Рождественских чтений и других общецерковных мероприятий проводятся семинары и круглые столы, но процесс обмена знаниями должен происходить на базе образовательных учреждений.
Когда в годы учебы в Академии мы создавали журнал «Встреча», главной нашей целью было предоставить студентам возможность попробовать себя в журналистике, понимая, что завтра они уедут в свои епархии и на приходы, где окажутся перед необходимостью создавать приходские и епархиальные СМИ. Так и вышло. Многие из тех, кто прошел через «Встречу», сегодня руководят церковными газетами и журналами на местах. Но мой личный вывод, итог работы во «Встрече»: журналистика — это не самодеятельность. Чтобы находить адекватные приемы и средства передачи информации аудитории, надо быть высокопрофессиональными и хорошо подготовленными журналистами. Мы создаем кафедру, чтобы выпускать профессионалов.
— Планируете ли Вы сотрудничать с Синодальными структурами?
— Разумеется, когда речь идет о таких специальностях как журналистика, юриспруденция и некоторые другие, мы должны соотносить практику студентов с теми задачами, которые стоят сегодня перед Церковью, с условиями церковной деятельности.
Первый человек, с которым я обсуждал тему развития журналистики в РПИ, был Владимир Романович Легойда. Я прекрасно понимаю, что его Синодальная структура сегодня — центр координации работы Церкви в медийном пространстве, и надеюсь, что он будет помогать нам находить контакты с региональными СМИ и курировать нашу кафедру журналистики.
Мы будем взаимодействовать со всеми Синодальными отделами и другими церковными структурами. Особенно — в том, что касается дополнительного образования. Например, мы не готовим церковных бухгалтеров, но выпускаем экономистов широкого профиля. Однако, на базе специальности «национальная экономика» и бакалавриата «экономика» мы планируем развивать программы повышения квалификации для работников церковных учреждений — казначеев и бухгалтеров монастырей, храмов, благочиний.
Я вообще убежден, что наш институт может стать для Церкви базой переподготовки кадров и повышения квалификации. И в этом мы будем взаимодействовать с профильными синодальными отделами.
Российский Православный институт имени апостола Иоанна Богослова. Приемная комиссия: 127473, г. Москва, пер. Чернышевского д. 11а. Тел. (495) 681-59-57 и (495) 681-19-14.
