В октябре 1990 года был принят закон «О свободе совести и религиозных объединениях». В интервью газете «Аргументы и факты» председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви и общества протоиерей Всеволод Чаплин размышляет о произошедших за этот период в российском обществе переменах.
— Формулировки того закона небесспорны, как и вообще законотворчество начала 90-х. Сформулировав принцип равенства религиозных объединений перед законом, Россия переплюнула самые либеральные страны. Западные конституции этого принципа не знают. Он и так очевиден. Перед законом априори равны любые граждане, любые общественные организации. Но равенство перед законом не должно означать арифметически одинаковое отношение государства и общества. Мы по-разному относимся к Большому театру и театру любительскому, клубу «Спартак» и дворовой команде, заслуженному ветерану войны и преступнику-рецидивисту. У обоих одинаковый паспорт, оба равны как граждане, но отношение — разное. В большинстве уважающих себя стран есть определенная градация в отношении государства с разными религиозными общинами, исходя из численности, исторической роли в стране, гражданской позиции, традиционности. Не было бы ничего дурного, если бы подобного рода градация соблюдалась на уровне ответственных решений. Тем более что сама жизнь ее уже сформировала.
— Роль Церкви за 20 лет невероятно возросла. Может, пора объединить Церковь и государство?
— Церкви сливаться с государством не стоит. Так же как пытаться подчинить его себе или полностью подчиниться ему. Церковь не должна быть органом власти. Но принцип этого разделения ни юридически, ни по смыслу не означает изгнания религии из жизни общества. Если раньше общество для Церкви было чужим, то теперь оно от Церкви неотделимо. Ведь Церковь и общество в значительной степени — одни и те же люди. Это наш народ, наша большая община. И сделать ее общиной настоящих христиан — задача Церкви.
— Около 80% россиян считают себя православными. Но истинно воцерковленных мало...
— На самом деле все уже не так. Так было в начале 1990-х годов. Сейчас даже в светских учреждениях ко мне люди подходят под благословение, заводят разговоры, выдавая серьезные знания о церковной жизни. Бывшие номинальные православные давно уже перестали быть номинальными. У половины, если не у большинства, есть дома иконы, церковная литература. Многие хорошо знают собственную веру, получив информацию кто от священника, а кто из газет и телевидения, в том числе и из «АиФ». Но, конечно, нужно делать больше. Именно поэтому Церковь собирается реально перейти к тому, чтобы все крестящиеся взрослые проходили катехизацию — обучение основам веры, а родители и крестные крещаемых младенцев также получали хотя бы какой-то объем церковных знаний.
— В 1990-х была своеобразная мода на веру: власть имущие шли в Церковь, обеспечивая себе так политические дивиденды. А сейчас?
— Мода давно ушла, и слава Богу. Сейчас и среди политиков, и среди бизнесменов есть немало верующих людей и немало тех, кто идет к вере. Идет постепенно, мучительно, делая глупости, иногда поначалу понимая под Церковью то патриотическую организацию, то набор амулетов, помогающих в делах, то способ релаксации. Но путем ошибок и осознания люди все-таки идут к настоящему Православию, то есть ко Христу. И среди власть имущих людей сегодня много людей искренне верующих.
— Готовится закон, по которому Русской Православной Церкви вернут большое число зданий. Хватит ли денег, чтобы должным образом отреставрировать, сохранить и приумножить?
— Даже в маленьких деревнях, где живут 20-30 человек, священнику обычно удается и поддерживать храм, и мало-помалу его восстанавливать. Каждый многоквартирный дом — это 10, а то и 100 таких деревень. И я уверен, что в Москве ни один храм не будет ни пустым, ни бедствующим. Священник все же должен знать своих прихожан. И когда один храм приходится на десятки тысяч человек и превращается в конвейер по производству крестин, венчаний и отпеваний, он становится не местом жизни литургической общины, а производственным предприятием. А таковым приход быть не должен.
— В Москве батюшки живут хорошо, а в глубинке едва сводят концы с концами. Разве это по-христиански?
— Эта проблема действительно есть. И Святейший Патриарх сегодня обсуждает со многими людьми вопрос помощи богатых приходов бедным. Но сложить и поделить пожертвования не получится, ведь каждый приход финансово самостоятелен. И люди несут пожертвования именно в свой храм, к своему священнику, если видят настоящую работу. Впрочем, все московское изобилие, в его крайних формах, закончится тогда, когда храмов в столице будет нормальное количество. А не один на десятки тысяч, как сейчас.
— Миссионерство среди представителей других религий нужно? Разве русских не хватает?
— В первую очередь, конечно, нужно оживлять веру тех, кто уже крещен, но не просвещен. У нашей Церкви нет специальной стратегии обращения мусульман или иудеев. Но наши двери открыты для всех. И если есть энтузиасты, проповедующие среди того или иного народа, запретить им это никто не может.
— Наша Церковь достаточно ортодоксальна. Женщина должна приходить в храм в платке. Или служба на церковнославянском...
— Я много общался с европейскими протестантами, которые делали все, чтобы максимально приспособиться к общественному мнению, надеясь увеличить свою популярность. Но произошло ровно наоборот — люди ушли. Я, кстати, этому не удивляюсь. В Церковь взрослый человек приходит, чтобы переоценить свою жизнь, услышать любящий, но пронизывающий душу голос Бога. А если Церковь воспринимается просто как место, где приятно под расслабляющую музычку выпить чая, то люди уйдут оттуда в клубы и кафе — там и чай получше, и музычка более качественная. В большинстве московских храмов уже никто не одергивает даму без платка и в брюках. Но внешний вид человека отражает его душу. И если женщина приходит на встречу с Богом в мятой футболке, шортах и пляжных тапочках, значит, с воспитанием и верой у нее что-то не в порядке. Тем более если на встречу со свекровью или с начальником в таком виде не пойдет. Сейчас люди из кожи вон лезут, чтобы выучить английский, испанский. Неужели так трудно освоить церковно-славянский? Учат же на Западе латынь и греческий, хотя в быту они абсолютно бесполезны. А впрочем, говорить, что в Церкви ничего не меняется, — совершенно неверно. В середине 90-х меня ругали за текст, помещенный на обложке первой пластинки христианского рока в России. А сейчас православные рок-группы — давно привычное явление. Появляется и православный рэп. Так что меняется многое. К лучшему ли? Посмотрим...
Беседовала Юлия Тутина
«Аргументы и факты», №41, 13.10.2010
