7 декабря в Большом зале Московской консерватории состоится необычная премьера. Хор Третьяковской галереи под управлением заслуженного артиста России Алексея Пузакова исполнит произведения одного из иерархов Русской Православной церкви, известного богослова епископа Венского и Австрийского Илариона (Алфеева): Божественную литургию и Всенощное бдение. А вскоре в том же зале, а затем в концертных залах Рима, Лондона, Санкт-Петербурга исполнением еще одного нового сочинения композитора-епископа будет дирижировать Владимир Федосеев. Интересно, что все это оказалось достаточно неожиданным и для самого владыки Илариона, интервью с которым 5 декабря публикует газета «Труд».

— Как случилось, что Вы выступаете теперь в роли композитора, да еще на таком уровне?

— Вообще-то музыкой я занимался едва ли не с младенчества. Учился в школе имени Гнесиных — сначала по классу скрипки, потом по классу композиции. Как композитор поступил в Московскую консерваторию. А в двадцать лет решил посвятить себя служению Церкви и круто изменил всю свою жизнь. Любовь к музыке, конечно, осталась во мне. Но, приняв монашество и став священником, я был уверен, что отказался от прежней профессии навсегда. В течение долгого времени — почти двадцать лет — никакой музыки не сочинял. И вот минувшей весной на фестивале православной музыки исполнили одно мое произведение. Это стало каким-то толчком к тому, чтобы я вдруг, на сороковом году жизни, снова начал писать музыку.

— Но начали-то Вы писать, видимо, еще до фестиваля, иначе откуда бы взялось сочинение, которое там исполнялось?

— Оно написано двадцать лет назад. У меня и нот этих не было, я считал, что они давно утеряны. Оказалось, что их кто-то сохранил и извлек для исполнения. Для меня это было полной неожиданностью. Как и вспыхнувший во мне вслед за этим творческий порыв. Муза посетила меня, не спрашивая согласия и не сообразуясь с обстоятельствами. Ее посещение совпало с несколькими моими командировками, так что писать приходилось нередко в самолетах или в аэропортах. Мелодии приходили одна за другой, я едва успевал их записывать. Так и родилась Литургия. Написал ее очень быстро — дней за десять.

— Почему именно Литургия? Это ведь главное церковное богослужение, а что оно значит для композитора?

— Должен сказать, что служение Литургии составляет духовную основу моего бытия как священнослужителя. В то же время как музыкант, или бывший музыкант, я всегда во время служения обращал внимание на пение хора, и почти никогда оно меня не удовлетворяло. Еще с девятнадцатого века сложилась такая традиция, что музыкально Литургия воспринимается как серия отдельных номеров, как части в концерте. Сначала идет аллегро, потом адажио, опять аллегро и так далее. Это могут быть произведения композиторов разных эпох, разных стилей. Их подбирает регент хора, составляет из них службу. Эта традиция, унаследованная от синодальной эпохи, до сих пор сохраняется. А мне всегда хотелось, чтобы Литургия не только в богословском, текстуальном плане, но и в музыкальном — шла на одном дыхании, в едином стиле и едином ритме.

— Но ведь были же прецеденты создания Литургии или Всенощной как единого музыкального произведения?

— Таких прецедентов не очень много. Зато они хорошо известны. Прежде всего это Литургия Чайковского, Литургия и Всенощная Рахманинова и еще ряд цельных произведений, написанных начиная со второй половины девятнадцатого века.

Многие композиторы сознавали, что отсутствие музыкальной цельности в Литургии — это не плюс, а минус, и пытались по-своему решать эту задачу. Получалось по-разному. Я не думаю, например, что Литургия Чайковского — творческая удача этого великого композитора. С другой стороны, считаю Литургию Рахманинова очень интересной и глубокой музыкой, но мало приспособленной для исполнения в церкви. Всенощное бдение Рахманинова — гениальное произведение, подлинный шедевр, пронизанный глубокой духовностью. Но опять же для церковной службы оно мало приспособлено — слишком сложно и громоздко.

Мне кажется, для того чтобы написать цельную Литургию, необходимо не только композиторское мастерство, но и проникновение в дух Литургии, если можно так выразиться, изнутри алтаря. Думаю, именно потому так мало было написано цельных литургий, и так редко они исполняются, что довольно трудно сочетать эти качества: с одной стороны — музыкальный профессионализм, а с другой — способность воспринять литургическую музыку не как что-то самоценное, а лишь как музыкальную раму для той молитвы, для той встречи с Богом, которая происходит на Литургии.

В моей музыке отражен опыт моего служения Литургии в течение двадцати лет. Если можно так сказать, я писал ее для себя — писал так, чтобы мне под эту музыку было удобно служить.

— Как принято в Церкви: нужно ли какое-то специальное разрешение для исполнения нового произведения? Как быть, если появится какой-то авангардистский вариант — возможно ли его появление в церковном репертуаре?

— Нет сейчас какого-то специального органа, который бы отслушивал всю церковную музыку и давал на нее одобрение. Но сама церковная практика, уши народа церковного отвергнут любой авангард и любую музыку, которая будет не соответствовать духу богослужения.

— Для обычного церковного хора эти Ваши произведения доступны?

— Ноты обоих сочинений — Литургии и Всенощной — только что вышли в свет в музыкальном издательстве «Живоносный источник» (это крупнейшее издательство церковных нот в Москве при храме в Царицыно). И я надеюсь, что церковные регенты используют эти издания в своей повседневной практике. Литургия может исполняться как профессиональным хором, так и хором, я бы сказал, среднего уровня. Там музыка простая и, как мне говорят церковные регенты, удобная для исполнения. У нас, например, достаточно скромный по своим возможностям хор одного прихода в Будапеште это произведение разучил. Что же касается Всенощного бдения, то там по крайней мере отдельные номера требуют более профессионального хора. Но ни в одном, ни в другом произведениях нет каких-то сверхсложных номеров. Они гораздо проще по музыкальному языку, чем многие концерты Бортнянского, исполняемые у нас в храмах.

— На богослужебных музыкальных произведениях Вы не остановились?

— Сразу после них я написал большое сочинение для солистов, хора и оркестра под названием «Страсти по Матфею». И название, и форма обязаны одноименному произведению Баха. Я сознательно ориентировался именно на этот высокий образец, но для меня было важно дать православное прочтение истории Страстей Господних. Как и в традиционной форме Страстей, чтение Евангелия в моем сочинении чередуется с музыкальными номерами. Но эти музыкальные номера, если они хоровые, написаны на православные тексты, взятые из богослужений Страстной седмицы. Причем Евангелие будет читаться протодиаконом на русском языке, но в манере, характерной для чтения Евангелия в православной церкви.

Хоровые же номера будут исполняться на славянском языке, а слушатели получат программу, где эти тексты переведены на русский язык.

— Планируете ли вы продолжать музыкальную деятельность?

— Не знаю, будет все это иметь продолжение или нет, Господь покажет. Знаю только, что служение Христу, служение Церкви всегда будет оставаться моим основным призванием, которому я никогда не изменю. Все остальное, будь то сочинение книг или музыки, мыслю как составную часть этого служения.

Валерий Коновалов