И.о. председателя Финансово-хозяйственного управления Московского Патриархата иеромонах Никандр (Пилишин) ответил на вопросы журнала «Охраняется государством» (№2, 2023).
— Что делает Финансово-хозяйственное управление в области реставрации старинных храмов?
— Мы занимаемся вопросами сохранения храмов, которые являются объектами культурного наследия. Наша главная обязанность — это, во-первых, вести реестр таких храмов, во-вторых, содействовать выделению средств на их сохранение из бюджетов различных уровней — федерального, областного, городского, муниципального, если есть такая возможность у регионов. В-третьих, мы активно участвуем в различных законотворческих проектах, которые связаны с совершенствованием системы нормативно-правовых документов по сохранению культурного наследия. Наконец, есть новые виды работы, например, сейчас в государственной программе «Развитие культуры» появилось такое направление, как консервация храмов, и Святейший Патриарх Кирилл лично содействовал тому, чтобы это стало возможным: обращался к Президенту России. Конечно же, вопросы экспертизы тоже очень важны. Поскольку 73-й Федеральный закон отчасти может входить в небольшую коллизию с существующими градостроительными нормами, мы пытаемся эти разночтения — пока в ручном порядке, с помощью представителей Главгосэкспертизы — урегулировать: чтобы проекты соответствовали принципам историко-культурной экспертизы и при этом к ним не было вопросов с точки зрения градостроительного законодательства.
— Вы эти вопросы курируете по всей территории страны?
— Да, в том числе и на новых территориях. Последний наш опыт — это вопросы, связанные с сохранением культурного наследия Крыма и новых четырех регионов Новороссии. Святейший Патриарх обратился к министру культуры России Ольге Любимовой с тем, чтобы храмы на новых территориях учитывались при формировании бюджета госпрограммы «Развитие культуры», чтобы в скорейшем времени была проведена работа по инвентаризации и включению их в общероссийский реестр памятников. Поэтому всем этим мы тоже занимаемся.
— А что такое реестр храмов, который Вы упомянули?
— Мы ведем реестр тех объектов, которые были профинансированы благодаря включению их в список Святейшего Патриарха и выделению на них средств из федерального бюджета по различным госпрограммам.
— Ведет ли Церковь статистику: сколько старинных храмов восстановлено в России за последние годы?
— С 2009 по 2023 год были проведены проектные, противоаварийные, консервационные работы и научная реставрация более чем на 600 храмах — объектах культурного наследия. Конечно же, не все они были сданы «под ключ», где-то проведены только проектные работы, где-то работы были выполнены частично, например замена кровли или ремонт фасада, но так или иначе на 600 объектов культурного наследия были направлены средства из федерального бюджета. Я считаю, что это большая цифра. Это ведь только по «церковному разделу» госпрограммы, не учитывая тех средств, которые Министерство культуры РФ выделяет самостоятельно, например, на реставрацию Соловецкого монастыря, Новодевичьего монастыря или других храмов, которые финансируются без учета позиции ФХУ.
— Вот прямо-таки — без учета?
— Мы сейчас говорим о разделе по реставрации, который в госпрограмме «Развитие культуры» числится под номером 3. Это объекты культурного наследия, которые находятся в собственности религиозных организаций или Российской Федерации; список объектов, которые попадают в этот раздел, формируется ФХУ и благословляется Святейшим Патриархом. А по другим разделам Минкультуры РФ самостоятельно выделяет финансирование. Заключен меморандум между ФХУ и Министерством культуры, по которому мы взаимодействуем только в рамках третьего направления. Есть еще раздел госпрограммы «Историческая память», в котором тоже финансируется реставрация объектов культурного наследия религиозного назначения. К этому направлению нас привлекают иногда как экспертов для совместного поиска решений.
— Как отбираются объекты, которые Церковь просит включить в госпрограммы по реставрации?
— Ежегодно мы проводим мониторинг, каждая епархия присылает нам заявочный лист, в котором указывает все объекты, которые соответствуют требованиям госпрограммы (решены все имущественные вопросы, оформлены необходимые документы и проч.). Мы просим, чтобы правящий архиерей ранжировал эти объекты по насущной необходимости для конкретного региона. Если он считает, что в этом году такой-то храм в таком-то городе более других нуждается в реставрации, мы соглашаемся с этим, потому что архиерею на месте виднее. Это уже давно отработанная практика: мы, учитывая мнение правящих архиереев на местах, формируем этот список, направляем его Святейшему Патриарху, и он его рассматривает, вносит при необходимости коррективы и одобряет.
Чем руководствуются правящие архиереи? Конечно, как правило, насущностью. Позиция наша такая: в первую очередь мы сохраняем те объекты, где уже существуют общины, где есть религиозная жизнь. Безусловно, очень важно сохранять храмы в полях и в лесах, от этой проблемы мы не открещиваемся, она насущна. Но если мы сравниваем храм, где уже ведется богослужение, где есть священник и община, с храмом, который стоит в поле и вокруг него несколько вымерших деревень, нет дорог, нет электричества, нет коммуникаций, — предпочтение отдается «живому» объекту. Безусловно, мы должны стремиться сохранить и труднодоступные объекты, собственно говоря, для этого и открыто в госпрограмме новое направление по консервации, но должно быть все-таки и рациональное использование средств. Как бы ни было это печально, пока мы не решим комплексно вопрос развития территорий и возвращения человека на землю, в сельское хозяйство, мы не решим вопрос сохранения храмов в регионах.
— А может Церковь обратить внимание государства на недействующий храм?
— Конечно, и такие примеры есть, мы всегда стараемся это делать во взаимодействии с епархиями. Например, к Святейшему Патриарху обращаются жители, просят обратить внимание на какие-то особо значимые для них объекты. Мы тогда связываемся с епархией и просим, чтобы они озаботились о правовом статусе и жизни этого храма. То есть если мы просим государство выделить деньги на его сохранение, то должно быть и движение в епархии: например, храм приписывают к действующему, назначается священник, который начинает его окормлять. Если мы говорим о руинах, то может применяться подход музеефикации. Недавно в Калининградской области в замке Бранденбург был подобный опыт. Если храм сохранить как таковой не получается в настоящее время, то мы должны сделать все, чтоб память о нем обязательно жила.
— Церковь восстанавливает храмы и монастыри и на собственные средства, на пожертвования. Много ли таких храмов по сравнению с теми, что восстанавливаются за счет бюджетных средств?
— Если говорить о восстановлении храмов и монастырей на собственные средства либо на привлеченные средства жертвователей, то, как правило, речь здесь идет о текущем ремонте или поддержании храма в рабочем состоянии. Конечно, в епархиях есть примеры, когда восстанавливались аварийные храмы или возрождались разрушенные практически до основания. Но это все же пока не имеет массового характера, поскольку это очень дорогостоящая история и найти в регионах средства, чтобы направить их на научную реставрацию, очень сложно. На местах основные усилия связаны с консервацией и с противоаварийными работами. Сейчас набирает большой оборот волонтерское движение, формируются отряды из студенчества и из инициативных людей, их курируют инженеры и архитекторы-реставраторы. Они выезжают как раз в заброшенные храмы, производят расчистку, удаляют деревья с кровли, забивают двери и окна, чтобы не мародерствовали, косят траву вокруг, чтобы не было пожаров. Сохраняют до лучших времен, когда вернется туда жизнь. Очень интересный опыт в этом есть у ребят из молодежного движения Рыбинской епархии «Преображение». Ставим их в пример другим регионам. Но в целом, если сравнивать количество храмов, которое было отреставрировано и сохранено за счет федерального бюджета и за собственные и привлеченные средства на местах, — это совершенно несоизмеримые цифры.
— То есть в основном все-таки бюджетные средства?
— Да, конечно. Слава Богу, что есть и на федеральном уровне госпрограмма «Развитие культуры», и в Москве несколько городских программ. Они покрывают значимый процент от необходимого объема сохранения объектов культурного наследия религиозного назначения, но, конечно, не все нужды. Не покрывают, потому что есть проблемы и с реставрационной отраслью: элементарно не хватает инженерных кадров, каменщиков, специалистов по деревянному зодчеству. Сейчас найдена некая золотая середина, когда в рамках выделяемых лимитов все-таки удается сохранять особо значимые объекты. И я надеюсь, что в будущем мы увидим какую-то новую программу, которая сможет решить основную массу проблем.
— Вы отчитываетесь о ходе всей этой работы перед Святейшим Патриархом Кириллом?
— Да, это так.
— Уместно ли спросить, каково его личное восприятие темы сохранения культурного наследия?
— Это уместно рассказать, потому что на самом деле та активная деятельность по сохранению культурного наследия, которая нами ведется, — это благодаря личному участию и беспокойству Святейшего Патриарха Кирилла. Мы ежеквартально отчитываемся перед ним о ходе реализации программы, о том, как осваиваются средства, какие возникают проблемы. Если где-то мы, допустим, столкнулись со сложностями в ходе реставрации, то даем отчет Святейшему по этим объектам ежемесячно. И это абсолютно не формальный отчет: Святейший регулярно сам нас спрашивает, интересуется, мы видим, что у него есть обеспокоенность о невозможности, к сожалению, сохранять те храмы, где нет жизни в настоящее время. Он побуждает и правящих архиереев, и верующих людей к сохранению таких храмов, но пока этот вопрос комплексно не решается. Я считаю, что здесь должна быть консолидация и государства, и Церкви, и общества. Пока мы все вместе не осознаем, что нам нужно не только большие города развивать, но и малые города, и в особенности сельскую местность, мы не сможем сдвинуться с этой точки. Но у Святейшего — и это я не для красного словца говорю — есть реальная обеспокоенность и личное участие в сохранении храмов, которые являются культурным наследием. Это касается как крупных проектов, так и региональных. Сейчас идет комплексная реставрация ансамблей Новодевичьего, Донского монастырей, Крутицкого подворья, Иоанно-Предтеченского монастыря в Москве. Святейший нам прямо пишет резолюции: следить и докладывать регулярно, и мы должны эти объекты сохранить и провести на них высокого качества научную реставрацию.
— То есть не вы ему о реставрации напоминаете, а, наоборот, он вам?
— Бывает, что Святейший Патриарх сам указывает на конкретные объекты, потому что у него есть несколько источников информации, к нему обращаются люди. В основном реставрация ведется в центральной части России, хотя у нас сейчас в работе несколько объектов в Тобольске, за Уралом. Но в основном, конечно, речь о тех регионах, где большое количество объектов культурного наследия. Кстати, это тоже один из критериев отбора для госпрограммы: региону, в котором объектов несколько сотен, конечно, мы будем отдавать предпочтение перед тем, где, допустим, пять-шесть объектов. Просто из тех соображений, что богатый наследием регион требует больше внимания.
— Часто приходится слышать, будто современные нужды практического богослужения входят в некое противоречие с принципами и методами научной реставрации.
— Непреодолимого противоречия нет. Самая, быть может, большая боль — когда мы говорим, что необходимо сохранить храмы в местности, откуда ушла жизнь. Допустим, самый легкий пример противоречий — окна. Вот храм XVII века, в нем обязательно должны быть деревянные окна, чтобы вид его соответствовал исторической эпохе. Но если это храм в поле, брошенный храм, и какая-то община пытается его спасти... Как только появляются желающие заниматься этим, государство сразу же выписывает охранные обязательства, предписание в кратчайшие сроки разработать научно-проектную документацию и прочее.
— А потом начинает штрафовать за их несоблюдение.
— Да, именно. То есть получается, пока храм заброшен и нет никому дела до него — пусть разрушается. Но если появляется инициативная группа верующих людей и говорит: мы сейчас поставим, допустим, пластиковые окна как временную меру на первый год, чтобы закрыть контур… Нет, невозможно это сделать согласно закону. Вот здесь, конечно, нам нужно искать некий консенсус и с законодательством, и с государством, чтобы преодолеть барьеры, которые сейчас возникают в связи с разработкой дорогостоящей проектной документации. Безусловно, мы понимаем, что это всегда палка о двух концах, что могут найтись люди, которые могут проводить недобросовестную реставрацию. Но мы исходим из практических реалий жизни, и, конечно, к дорогостоящей научной реставрации должны быть готовы все — и государство, и община. Нужно друг друга слышать, ведь в каждом регионе есть органы охраны памятников, которые призваны вместе с епархией и инициативными людьми сохранить этот храм. Они должны искать компромиссы и точки соприкосновения, а не чинить друг другу проблемы, когда есть желание сохранить разрушающееся наследие. Административные барьеры, конечно, просто вредят общему делу. И наша большая просьба и к реставрационному сообществу, и к законодателям — чтобы был найден компромисс, чтобы были инструменты, позволяющие инициативным гражданам восстанавливать храмы, особенно те, которые находятся в труднодоступных местах. Чтобы со стороны госорганов были помощь и совместная работа по сохранению этих объектов.
Например, сейчас в Церкви ведется большая работа по оцифровке сохранившихся храмов. Есть понимание, что, к сожалению, мы не сможем успеть сохранить все объекты. Какие-то разрушатся, и нам нужно зафиксировать их облик, их расположение на местности. Если это деревянный храм, то хотя бы пронумеровать бревна сруба: если храм разрушится, можно будет его собрать. Если целы основные конструктивные части, то просто жизненно необходимо провести лазерное сканирование, чтобы можно было храм иметь в базе данных и со временем его восстановить. Все это нужно делать: если мы не можем физически сохранить объект, мы обязаны хотя бы в памяти его сохранить и понять, чем руководствовались наши предки, когда строился тот или иной храм именно в этой местности.
— Деревянные храмы часто предлагают переносить в музеи или в ближайшие населенные пункты, где можно организовать приход. Но при этом храм теряет связь с историческим местом, с природным окружением, да и риск утраты подлинника при переносе высок. Каково Ваше мнение?
— Конечно, существует такая практика. И в законодательстве предусмотрена такая возможность — с разрешения Правительства Российской Федерации, с обоснованием и сохранением статуса объекта культурного наследия. Но перенос деревянных храмов я бы рассматривал как крайнюю меру, когда уже нет никакой другой возможности и надежды сохранить их на месте. У нас, к сожалению, не накоплен большой опыт, не отработан механизм переноса храмов. А ведь можно раскатать и не собрать, случаи такие есть, например, в Белозерске. Поэтому прежде чем принимать решение о переносе, нужно досконально изучить состояние памятника, историю и технологии его строительства, провести обследования, составить картограммы. И только после всего этого можно, привлекая специалистов, у которых есть опыт такой работы, приступать к переносу. Но это должны быть единичные случаи и очень тщательная работа — чтобы не нанести больше вреда, чем есть сейчас.
— В последнее время стало меньше сигналов о том, что приходы — возможно, с благими намерениями, но все же искажают памятники архитектуры: сооружают пристройки, применяют современные материалы, нарушают исторический облик. Для борьбы с этим создавали институт епархиальных древлехранителей. Сегодня у Церкви есть возможность контролировать, что происходит в каждом приходе?
— Во-первых, благодаря Патриаршему совету по культуре ежегодно проходят собрания древлехранителей епархий, где мы обсуждаем реальные ситуации, которые возникают на местах. Представители епархий делятся опытом и сложными моментами. Мы в свою очередь рассказываем о новых требованиях законодательства, о сложностях и о коллизиях, которые возникают в работе. Конечно, институт древлехранителей снял большую часть напряжения, которое было до этого.
Второй фактор — это, конечно же, недремлющее око государства в лице органов охраны памятников… слава Богу, что они есть. И, конечно, — вот сколько сложностей, столько и радостей возникает от общения с ними, потому что в основном это понятные, добрые отношения, в рамках которых люди объединяются и сохраняют культурное наследие.
В большинстве случаев то, о чем вы говорите, вызвано не то чтобы непониманием, а скорее невозможностью провести реставрацию в должном виде. Сам уровень жизни общины сельского храма, к сожалению, не позволяет это сделать финансово. Мы, безусловно, предпринимаем все возможные меры во избежание ошибок при самостоятельной реставрации: от консультаций до осмотров с выездом в регионы. Если есть какие-то сложности, стараемся останавливать, предостеречь священника и прихожан от необдуманных действий. И искать выход из ситуации, привлекая государство, региональные и городские власти, фонды, благотворителей. Пытаемся найти все инструменты, лишь бы помочь, найти такой путь, в рамках которого можно и поддерживать состояние объектов, и избегать ошибок, которые невозможно исправить. Конечно, не может идти речи ни о каком новом строительстве на памятниках архитектуры, об искажении их облика.
С материалами, конечно, есть сложности, особенно в связи с современными реалиями. Но в общем и целом, слава Богу, каких-то вопиющих случаев, которые были бы в повестке дня средств массовой информации и государства, у нас сейчас на местах нет.
Хочу отметить: в рамках подготовки священников, которые могут стать настоятелями храмов, в духовных семинариях ввели специальную дисциплину. Все будущие священники в обязательном порядке в течение года изучают и законодательство о культурном наследии, и что такое эксплуатация, и как провести реставрацию. И мы ведь сохраняем не только здание — мы помним о культурном наследии, которым являются иконы и предметы церковной утвари: их тоже нужно описывать, вести реестр, обеспечивать сохранность, пожарную безопасность и т.п. Слава Богу, что мы к этому пришли. Для священников уже рукоположенных, служащих проводятся по епархиям семинары для настоятелей храмов. С ними ведется работа и епархиальными юристами, и древлехранителями с привлечением разных специалистов из региона. Эта система направлена именно на то, чтобы минимизировать риски для культурного наследия, уйти от намеренной либо неосознанной ошибки.
— Вернемся к заброшенным храмам. Существует ли у Церкви особая программа по их восстановлению? Ведется ли их учет? Сколько их вообще?
— Этим занимается также Патриарший совет по культуре, именно созданием реестра аварийных и руинированных храмов. В настоящее время это не менее семи тысяч храмов, которые являются руинами или находятся в аварийном состоянии и требуют острого и скорого внимания.
Безусловно, насущная задача правящего архиерея, который знает свою епархию лучше, чем мы в Москве, — развивать церковную жизнь таким образом, чтобы можно было привлечь внимание к этим храмам. То есть, допустим, в регионе формируется список руинированных храмов, они закрепляются за действующими приходами, и общины начинают о них заботиться: выезжают, проводят субботники, уборки территории, богослужения. Ведут информационные кампании, ищут благотворителей. Только так. Если руинированный храм не будет прикреплен к действующему, то с пустого места, с нуля восстановить его — в современных реалиях очень сложно.
— Не могу в этой связи не вспомнить о том, что называют «церковной реституцией». С одной стороны, мы говорим о тысячах заброшенных храмов, на которые не хватает средств и сил. С другой стороны, Церковь сама пытается увеличить свою ношу.
— Если говорить о текущем состоянии вопроса, то, во-первых, в Церкви создана специальная комиссия, которая нацелена на урегулирование сложных моментов, которые могут возникать при совместном использовании религиозных объектов Церковью и, допустим, музейным сообществом. Мы знаем, что очень большое количество храмов занимают музеи-заповедники. И милостью Божией могу сказать честно и откровенно: на сегодняшний день практически во всех местах достигнуты решения по совместному использованию этих храмов. Мы понимаем довольно однозначно и четко, что принимать на себя обязательства по их сохранению сегодня невозможно, поскольку уровень религиозной жизни в России таков, что пока не хватает ни людей, ни материальных ресурсов, чтобы наполнить эти комплексы так, как это было в дореволюционном обществе. Поэтому сегодня благодаря грамотной политике Святейшего Патриарха и главы Патриаршего совета по культуре владыки Тихона со всеми крупными музеями-заповедниками, которые занимают большое количество храмов, заключены соглашения по их совместному использованию. В основном это музейные объекты, но всегда есть расписание, по которому там совершается богослужение с соблюдением необходимых норм. В Ферапонтовом монастыре, например, проводятся богослужения, но без свечей, потому что свечи могут нарушать температурно-влажностный режим и повредить фрески Дионисия. Хотя, с другой стороны, мы видим, что в том же Ферапонтовом монастыре снимается сериал «Монастырь» — и пожалуйста, свечи горят. Нас ругают, мы как законопослушные люди соглашаемся с этим, а вот по каким-то другим вопросам музей имеет иную точку зрения…
Слава Богу, сегодня мы созрели для таких «взрослых» взаимоотношений с музейным сообществом, когда конфликтов не возникает ни в крупных городах, ни в крупных музеях-заповедниках.
— В 1990-е годы в Москве и других городах началось воссоздание уничтоженных церковных святынь. Однако массовым явлением это все же не стало. В чем, на Ваш взгляд, причина?
— Святейшим Патриархом создана специальная комиссия по увековечиванию разрушенных святынь Москвы. Главный критерий, которым руководствуется эта комиссия, — здравый смысл. Восстановить те храмы, на месте которых уже построены здания, не представляется возможным. Не разрушать же здание Госдумы, чтобы восстановить храм, который был на его месте…
Сейчас принято такое решение: там, где возможно восстановить храм, он восстанавливается. Например, на Остоженке уже идет подготовка к восстановлению храма Воскресения Христова у Зачатьевского монастыря. И место свободно, и есть готовность и желание общества, и есть средства, и есть люди, которые готовы восстановить этот храм. Прекрасный пример восстановления разрушенной исторической среды.
Там, где нет возможности восстановить святыни, принято решение об установке памятных досок или небольших часовен, которые отметят это место ради преодоления исторической несправедливости. Эта работа ведется не формально, проводятся постоянные консультации, изучение мнения общества. Мы же храмы восстанавливаем для людей, и всегда должно учитываться их мнение. Ну и физическая возможность восстановления должна изучаться — в каком виде тот или иной храм может быть восстановлен.
Например, мы занимаемся восстановлением храма Рождества Богородицы в Бутырской слободе, там, где колокольня отделена от храма построенным еще в советское время заводским (теперь офисным) корпусом. Уже восстановили купола, практически закончили все работы по фасадам, переходим к проектированию по интерьерам. Да, на месте трапезной части построено здание, и никто не собирается его сейчас разрушать. Мы ратуем за то, чтобы восстановить жизнь в этом приходе. Если мы придем к тому, что рано или поздно в рамках реновации это здание будет сноситься, это уже другой вопрос, но сейчас никто не ставит таких целей. Есть возможность воссоздать — мы идем на это, нет — никто не собирается по этому поводу выходить на пикеты… У нас, слава Богу, есть чем заниматься по всей России по части сохранения существующего наследия.
— Помимо работы в ФХУ, Вы являетесь настоятелем старинного московского храма святого Власия в Староконюшенной слободе. Расскажите о его предстоящей реставрации.
— Специалистами ЦНРПМ разработан проект реставрации фасадов, в ближайшее время мы приступим к работе. Было принято считать, что здание четверика храма датируется 1644 годом, но при обследовании и анализе исторических данных реставраторами был выявлен небольшой фрагмент кладки, который свидетельствует о более раннем строительстве, вплоть до XVI века. Надеюсь, в процессе производства работ мы это подтвердим.
Во внешнем облике храма перемен не ожидается. Очень долго обсуждалось колористическое решение, его можно было восстановить на разные периоды, но в итоге было принято и согласовано Мосгорнаследием решение, что оно будет восстановлено в том виде, в каком было сделано при последней реставрации в советское время. То есть три этапа строительства обозначат три разных колористических решения.
Мы планируем восстановить росписи внутри храма. К сожалению, не сохранилось ни описаний, ни фотографий, как они выглядели. Здесь очень сложная задача, потому что нужно в едином пространстве увязать четверик XVII века и трапезную XIX века, чтобы не было диссонанса. Будем обращаться, конечно, к мастерам, чтобы проект был органичным и служил примером того, как в современных условиях, сохраняя историческую идентичность, можно провести научную реставрацию хорошего уровня.
— В 1980-е годы эта реставрация, проведенная под руководством И.И. Казакевич, считалась эталонной, на нее ездили смотреть…
— Поэтому мы и хотим сохранить эту традицию и не уходить от этой эталонности.
Беседовал Константин Михайлов
Патриархия.ru
