25 лет назад ректор Московских духовных школ архиепископ Верейский Евгений получил академический диплом. В интервью интернет-изданию «Татьянин день» владыка вспоминает годы учебы.

— Владыка, Вы закончили академию 25 лет назад. Какое событие времен учебы для Вас самое памятное?

— Постриг.

Я принял его после III курса академии (тогда учились 4 года в семинарии и 4 года в академии). Затем последовало рукоположение во иеродиакона и через месяц — во иеромонаха. Это было некое воплощение того, о чем мы читали, думали, размышляли, к чему готовились в годы учебы.

— А что-то связанное с академией?

— Окончание академии было драматично. В конце сентября 1986 года, когда я учился на 4 курсе, в академии произошел пожар. Пятеро студентов третьего курса семинарии погибли, и мы все очень тяжело переживали эту потерю. Ребята были совсем молодыми, к тому же, на их месте мог оказаться любой из нас.

Из-за пожара сильно пострадали помещения академии: не работал пищеблок, сгорели актовый зал и общежитие, пострадал академический храм. Так что та зима для всей академии прошла тяжело. Мы напряженно трудились, помогая восстановить здания, ведь в 1988 году в лавре готовились проводить Поместный Собор. Так что весь следующий после пожара год шла грандиозная стройка. Конечно, не все сделали качественно, потому что работали в спешке, но, тем не менее, к празднованию 1000-летия Крещения Руси академия была восстановлена.

На IV курсе я был помощником инспектора, по теперешнему наименованию — помощником проректора по воспитательной работе, а потом меня назначили помощником моего однокурсника, нынешнего архиепископа Тобольского и Тюменского Димитрия, который был заместителем ректора по административно-хозяйственной работе. Нас, молодых иеромонахов, только что закончивших академию, бросили на строительные работы. Не хватало опыта.

Конечно, было непросто, но, с другой стороны, оглядываясь назад, я вижу, что все было промыслительно. Нам довелось участвовать в деле восстановления академии и в подготовке юбилейного Поместного собора. Это исторические события, и я благодарю Бога, что Он дал возможность быть к ним причастным.

— Чем Вам запомнился Собор?

— В актовом зале академии стояли мониторы, на которых мы смотрели трансляцию заседаний собора из Трапезного храма. Помню, как тогдашний ректор академии, председатель Учебного комитета Русской Церкви владыка Александр (Тимофеев, †2003) в своем выступлении сказал: «Нам необходимо открыть еще три семинарии». Сейчас сложно представить себе, что значат эти слова. Но тогда это было нечто грандиозное. В Советском Союзе было всего три семинарии — Московская, Санкт-Петербургская и Одесская. И вот владыка сказал об открытии еще трех. Это значило, что было разрешение на самом деле открыть еще три семинарии. Тогда не было принято аплодировать, но эти слова владыки были встречены аплодисментами.

И после Собора действительно были открыты Киевская, Минская и Тобольская семинарии, куда поехал владыка Димитрий. Это все были эпохальные события, которые говорили о том, что отношение государства к Церкви меняется.

— Учась в семинарии, Вы не ожидали такого поворота событий?

— Конечно нет! Мы не подозревали и не думали, что такие изменения произойдут в нашем государстве. Казалось, что существующая в государстве идеология незыблема и сдвинуть эту твердыню невозможно. Помню, мы учились на 3 курсе семинарии, один из наших однокурсников пришел и сказал: «Братцы, Донской монастырь отдают». Мы его подняли на смех: «Ты шутишь? Шути о чем-то менее серьезном». В голове даже не укладывалось, что такое возможно, ведь тогда не могло быть и речи об открытии и передаче храмов и монастырей. А потом передали Данилов монастырь (хотя первые слухи пошли о Донском) и ситуация постепенно стала меняться. Мы учились и готовились осуществлять свое служение в реалиях советской эпохи, когда Церковь была гонима, и вдруг, когда мы закончили академию, эти изменения ворвались в нашу жизнь. В какой-то степени мы были к этому не готовы. Пришлось буквально на ходу вступать в реалии этого нового бытия, ориентироваться на ходу. Теперь уже 25 лет позади, а кажется, что все это было так недавно.

— Вы часто встречаетесь с однокурсниками?

— Раз в пять лет. Очень интересно встретиться после того, как не виделись несколько лет. В годы учебы восприятие одно: мы все студенты, живем единой семьей, интересами, целями. А после совершенно другое: учеба закончилась, мы все разлетелись по разным городам, у каждого свое направление деятельности, свое послушание. Интересно встретиться, обсудить, кто в каком качестве служит в Церкви, чем живет, обменяться мнениями, воспоминаниями.

— Что чаще всего вспоминаете?

— Как учились, что бывало на занятиях, как на лыжах, на коньках катались.

А теперь мы все меняемся, становимся старше, уже волосы седеют, борода седая у многих… И интересно вспомнить, какими мы были 25 лет назад, какое отрадное это было время.

— А чем оно хорошо?

— Студенчество — это вообще особенное время, в какой-то степени беззаботное, когда до конца не осознаешь, что ждет впереди. Это естественное состояние молодости. Пока учишься, представляешь себе жизнь немного не такой, какая она на самом деле. И есть некая беззаботность в отношении будущего. Ты не знаешь, что произойдет, и до какого-то времени у тебя нет необходимости об этом думать. Мы жили, питались, молились вместе, а потом вдруг разлетелись в разные стороны. И, конечно, наши встречи — очень запоминаются и задевают за живое.

— Наверное, не только у всех студентов — и духовных, и светских школ — не вполне ясное представление о реалиях жизни и даже о своем будущем. Что бы Вы могли посоветовать, чтобы человек, получив диплом, не «споткнулся», не упал, столкнувшись с реальной жизнью?

— То, что студент не осознает, как будет жить дальше, естественно. Важно не поддаваться духу времени, ведь дух времени очень лукав. Окружающий нас мир пестрит современными технологиями, дает вал информации, и важно не потеряться в нем. А для этого надо иметь в себе стержень Православия и постараться пронести его через всю жизнь. Семинария дает зародыш этого стержня, а укреплять его придется на протяжении всей жизни.

— Но как? Ведь жизнь в семинарии не всегда этому способствует. Например, если человек с детства или очень часто бывает в алтаре, может развиться не то что нетрепетное отношение к святыни, а даже что-то вроде цинизма?

— От одного старого архиерея, сына священника, я слышал, что отец не дозволял ему входить в алтарь до 15-16 лет, чтобы посещение алтаря не стало чем-то обыденным. Допускать обыденности нельзя в молитве и во всем остальном.

— А как быть, когда тебе нужно прочитать, например, тексты святых отцов к экзамену? Ведь тут не то что неблагоговейно будешь читать, а еще и торопиться и возмущаться, что написано так много и так объемно. И речи не будет о том, чтобы воспринять святоотеческий опыт.

— В этом плане искушения есть. И мы всегда говорим, что образование — двуединый процесс — получение знаний и воспитание. И самое главное тут — самовоспитание. А для него нужно создать условия.

Большой «плюс» Московской духовной академии — то, что они находятся в Троице-Сергиевой лавре. Студент всегда может пойти на исповедь или на беседу с опытным духовником. Огромная ценность, что многие лаврские духовники сами учились у нас и знают жизнь духовной школы изнутри, так что многие вопросы, с которыми к ним приходят студенты, им более чем знакомы и они могут дать мудрый совет.

— Какие еще могут быть искушения?

— Когда человек только переступает порог духовной школы, он готов, условно говоря, креститься на каждый угол. Со временем это проходит. И в церковной жизни то же самое: если человек искренне идет в первый раз на исповедь, он переживает это таинство очень остро, а потом это становится чем-то более привычным и, повторюсь, обыденным. Это естественно.

— Но неправильно?

— Лучше, чтобы этого не было. И тут вступает в силу внутренняя борьба.

— А как себя правильно настроить?

— Самое главное — чтобы человек понял, что обыденности или автоматизма в духовной жизни допустить нельзя.

Например, перед хиротонией человек заучивает определенные молитвы, потому что он должен их знать. Но это не значит, что и потом эти молитвы нужно произносить формально. Формализма в служении быть не должно. Здесь искушения на самом шагу. Но процесс личностного становления — это не очень просто. И если человек сам лично не задумается о том, что это нужно, никакая духовная школа не заставит его это сделать. Но жесткий контроль и не входит в нашу задачу.

— Хорошо. Но эти вопросы хотя бы как-то обговариваются старшими, более опытными людьми?

— У нас есть курсовые наставники, сейчас мы ввели тьюторов, которые существуют для того, чтобы помочь человеку в его образовании, учебе и личностном становлении. Плюс, как я уже говорил, есть духовничество.

— Вы шалили?

— Студенты шалили во все времена. Главное — чтобы жизнь не была построена только на нарушении. Шалость — не злость, злость — когда это входит в систему. А оступиться может каждый.

Также и в богослужении. Можно очень хорошо знать его строй. Но когда ты служишь сам, произносишь молитвы в реальной ситуации богослужения, это совсем иное, чем в классе. Молитва всегда должна быть молитвой. В идеале приносить бескровную жертву должно быть страшно всегда.

— А что это за переживание, когда сам совершаешь хиротонию? Ведь немногие люди в Церкви могут рукополагать.

— Каждый раз, когда совершаю хиротонии, мне вспоминается моя хиротония. Чувство, переживание, которое испытываешь во время хиротонии, незабываемо. Этого объяснить невозможно.

— Люди по-разному воспринимают хиротонию?

— Да, очень по-разному. Может быть и некая растерянность, и слезы, — что угодно. Это говорит о том, что человек неформально подходит к Таинству.

— Для Вас совершаемая хиротония — это что? Радость?

— Да. Радость, что еще прибыло в нашем полку, что приумножилось количество тех, кто будет служить Церкви.

— Человек меняется после хиротонии?

— Мне здесь вспоминаются слова святителя Иоанна Златоуста, о том, что бывают моменты, когда Господь дает человеку почувствовать действие благодати. А потом как бы отступает. У меня такие состояния были при постриге и при последующих хиротониях.

— Но если все так хорошо, зачем Он отступает?

— Как пишет святитель Иоанн Златоуст, Господь на самом деле не отступает, а дает человеку возможность ощутить, что такое благодать и что значит добиться благодатного состояния уже своим трудом. Конечно при содействии Божием.