Председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви и общества протоиерей Всеволод Чаплин дал интервью РИА «Новости».
— Отец Всеволод, в 22 года Вы окончили Московскую духовную семинарию. А что было до этого? Как и когда Вы стали служителем Церкви? Были ли когда-нибудь атеистом?
— Я пришел к вере в 13 лет, будучи сыном неверующих родителей. Это произошло без всякой внутренней борьбы. Я просто пришел в храм, это был Елоховский Богоявленский собор, пришел почти случайно, чтобы купить крестик, который носить тогда было в моде. И сразу понял, что здесь останусь, что служение Богу, жизнь в Церкви — это мое, что я пришел в настоящий дом, где меня давно ждут.
Я бы не сказал, что я когда-либо чувствовал себя атеистом. Определенный интерес к религиозным вопросам у меня был всегда. Я читал атеистическую литературу, но делал это больше ради интереса к вопросам вечности, а не для того, чтобы атеистические убеждения обрести или укрепить.
Впрочем, тогдашнему советскому обществу настоящий атеизм был вряд ли свойствен больше, чем нынешнему. Да, официальная атеистическая идеология существовала, у нее были определенные пропагандисты, и некоторых из них я неплохо знал — это были люди из окружения моего отца, он был профессором, чистейшим технократом, убежденно неверующим человеком. Но никакого массового убежденного атеизма в СССР не было, хотя сейчас пытаются представить дело обратным образом.
Практически с 13 лет я активно погрузился в церковную жизнь. Уже через год-два знал и многих иерархов Церкви, и многих диссиденствующих людей, молодых и не очень… Позже я познакомился с кругом отца Димитрия Дудко, еще чуть позже — с кругом отца Александра Меня. Думаю, мне свойственно по характеру общаться с большим кругом людей — я люблю беседы на самые разные темы, от политических и экономических до связанных с духовной жизнью.
В начале 1980-х годов в Москве был небольшой, но очень активный круг молодых верующих людей. Собирались иногда в чайных, иногда у кого-то дома, иногда просто ходили по улице — и говорили, говорили, говорили о чем-то до поздней ночи… Говорили, в том числе, и о судьбах России. Почему-то присутствовала убежденность, что советской власти осталось жить очень недолго, хотя формально она была еще очень даже крепка.
Сразу после школы, в 1985 году, я поступил на работу в Издательский отдел Московского Патриархата, к митрополиту Питириму, и вскоре поступил в семинарию. В 1990 году перешел на работу в Отдел внешних церковных связей, к митрополиту Кириллу, под руководством которого трудился там почти 20 лет. И он предложил мне новую деятельность (возглавлять новый Синодальный отдел — по взаимоотношениям Церкви и общества — ред.) после того, как стал Святейшим Патриархом. Он рукоположил меня в диаконский сан в 1991 году, потом в священнический — в 1992-м. И я очень благодарен ему, своему главному духовному руководителю в течение многих лет.
Не могу не выразить признательности и другим людям, на которых я ориентировался и ориентируюсь до сих пор в своей жизни и работе. Это митрополит Ювеналий, митрополит Питирим, отец Димитрий Дудко, отец Александр Мень… Можно назвать десятки других людей, которые меня сформировали.
— Ваши высказывания зачастую вызывают в Интернете бурные дискуссии, неоднозначные, порой негативные по отношению к вам отклики. Как Вы реагируете на все это? Бывает ли, что Вы где-то раскаиваетесь в тех или иных своих заявлениях?
— Иногда, конечно, слыша чьи-то отклики, начинаешь те или иные вещи говорить по-другому. Но я склонен различать справедливую критику, связанную с неудачными высказываниями, какими-то фактическими неточностями, с вещами, которые могут показаться кому-то лично обидными, — и попытку просто заставить (не только меня, но и любых священнослужителей) не говорить людям неудобную правду. Вот последнего я никогда не боялся и не боюсь. Бояться я устал еще лет 25 назад…
Сейчас очень важно повторить людям, и повторить очень ясно и громко, то, что мы знаем из Евангелия. Что человек обязан следовать очень высокому нравственному идеалу. Что он призван исповедовать истинную веру, без которой ты не с Богом говоришь, а с тем, кого нет, или с тем, кто Богом не является, вплоть до злой силы. Что вхождение в вечную жизнь неотделимо от следования нравственному идеалу и от истинной веры. Так говорит Евангелие, так говорит Господь.
Слышать об этом очень многим людям крайне неприятно — они слишком привыкли к своим грехам и заблуждениям, чтобы смириться с мыслью о том, что от всего этого необходимо совершенно отказаться — иначе ад, и в этой жизни, и в будущей. Естественно, эти люди восстают и ополчаются, естественно, иногда слышишь из их уст не аргументы, не попытку честно поспорить, а какие-то квазивербальные всплески… Что ж, так было в христианской истории всегда. Так, в конце концов, реагировали и на Христа и апостолов.
— На Ваш взгляд, насколько полно и объективно представлена сегодня позиция Церкви на федеральных телеканалах, в других центральных СМИ, в соцсетях? Выигрывают или проигрывают православные на информационном поле?
— Мне кажется, представлена неплохо. К сожалению, почему-то очень мало говорящих священнослужителей и грамотных мирян. Есть искусственно раздутое внимание к отдельным людям, «от них же первый есмь аз», вспомним также отца Андрея Кураева, отца Димитрия Смирнова… Есть великое множество не менее умных и не в меньшей степени способных говорить пастырей и мирян. Нужно что-то сделать, чтобы внимание к ним журналистов стало более справедливым, чтобы не было зацикленности на пяти-семи персоналиях.
Наверное, некоторые из нас и сами виноваты — слишком боятся говорить с журналистами, а иногда просто жалеют свое время, нервы. У меня времени очень немного, но в силу мягкости характера мне сложно отказать человеку в возможности поговорить, даже если он звонит рано утром или поздно вечером. Кто-то откажет гораздо быстрее. А ведь одна из наших задач — это каждому вопрошающему «дать ответ с кротостью и благоговением» (1 Пет. 3:15). Я надеюсь, что наши пастыри и миряне будут в большей степени этой задаче соответствовать.
— Один из известных православных миссионеров заметил, что, по сравнению с целенаправленной и массированной информационной войной, которая ведется против Римско-Католической Церкви на Западе, нападки на Церковь в России, — что называется, «цветочки». Насколько, по Вашему мнению, серьезна и организованна информационная атака на Русскую Православную Церковь? Можно ли утверждать, что она уже позади?
— Атаки такого рода были и будут всегда. И если на время они утихают — это ничего не значит. Христиане всегда жили в условиях информационного противодействия, со времен Христа и апостолов. Даже во вроде бы благоприятные периоды истории, в христианских государствах, в православных империях всегда слово Божией правды — наставляющее, обличающее, призывающее людей меняться — вызывало противодействие. Нас об этом предупреждает Сам Христос, говоря, что мир будет ненавидеть Его последователей.
Кампании, которые проводятся против Римско-Католической Церкви, имеют просто более современную историю, они ведутся многие века. Некоторые силы на Западе воспринимают Римско-Католическую Церковь как своего главного и самого давнего врага, поэтому организованность таких атак и их постоянство меня ничуть не удивляют.
Но мы тоже прошли через серьезные атаки. Посмотрите на весь XX век, причем даже на дореволюционное время. Всем советую, кстати, сходить в музей «Пресня», расположенный недалеко от храма, где я служу (святителя Николая на Трех Горах — ред.). Он исторически формировался как музей так называемой революции 1905 года. Там представлены агитационные издания начала века — и некоторые сюжеты будто взяты из сегодняшних блогов, только бы костюмы поменять: в чудовищном виде изображаются царь, священники, полицейские, министры… Так что попытки окарикатуризировать духовенство были и тогда. Что было после 1917 года — мы с вами хорошо знаем. Нападки на Церковь не окончились и с 1991-м годом.
Так что у нас тоже достаточно большой опыт противостояния таким кампаниям, на которые мы не должны бояться разумно и спокойно отвечать.
— Способствовала ли эта антиклерикальная информационная кампания каким-либо позитивным изменениям в Русской Православной Церкви, например, решениям Священноначалия, после которых отдельные представители духовенства стали более осторожными в автомобилях и скромными? На какой машине ездите сами, если не секрет?
— Езжу на служебной машине — Citroen. Не самая, может быть, дешевая, но и отнюдь не самая дорогая… Своей машины, кстати, у меня нет и никогда не было. Если по выходным дням езжу в храм или еще куда-то, то обычно на общественном транспорте.
Вообще священнику нужно серьезно подумать, прежде чем садиться за руль или оказываться в другой ситуации, где он может причинить другим смерть или увечье по неосторожности. Известно, что священник, даже если он случайно становится причиной чей-то смерти, обыкновенно лишается сана.
— В православной среде нередко можно услышать мнение о том, что для России наилучшее государственное устройство — это монархия. Согласны ли Вы с этим мнением, возможно ли в принципе возрождение монархии в современной России?
— Я бы ничего не исключал. И в «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви» говорится о возможности такого духовного возрождения общества, которое позволило бы совершиться переходу к более религиозно укорененной форме правления, а монархия — это, конечно, более религиозно укорененная форма правления, чем республика. Но я бы предостерег от того, чтобы насаждать монархию искусственно, без готовности к ней общества, готовности прежде всего духовной. Такое возрождение может стать карикатурным — и этим обесценить и обессилить монархическую идею.
Более того, мне известно, что есть некоторые полит-технологические сценарии, разрабатываемые внешними для России силами, которые предполагают установление монархии под жестким зарубежным контролем — как один из вариантов подчинения России такому контролю. Боюсь, что такое «возрождение» не будет принято нашим народом и вряд ли принесет России пользу.
В общем, дискуссий на эту тему не нужно избегать. Пусть люди обсуждают, приводят аргументы за и против, а самое главное, пусть взвешивают те исторические плюсы и минусы, которые имели место в ходе монархической истории России.
— В прошлом году Патриарх заявил о нежелательности участия духовных лиц в различного рода ток-шоу на светских каналах. Какое значение имеет этот запрет для церковной миссии?
— Жанр ток-шоу очень сильно вырождается. Если еще лет десять назад там был возможен серьезный разговор, то сейчас, как совершенно правильно отметил Святейший Патриарх, выигрывает тот, кто громче всех кричит и всех без конца перебивает. Эти ристалища превратились не в соревнования интеллекта и аргументов, а в соревнования голосов и уровней наглости. У меня голос слабенький, у другого, может, и посильнее, но в любом случае сложно участвовать в дискуссии, в которой главное не что ты говоришь, а как громко ты орешь.
На телевидении есть много других форматов, вполне достойных. Посмотрим, что будет делаться в них.
— Ваше мнение о внедрении предмета «Основы православной культуры» в школах и института капелланов в армии? Насколько успешно оно проходит?
— Начнем с того, что это совершенно естественная и нормальная вещь для большинства стран Европы и мира. Почему у нас вдруг некоторые деятели стали говорить обо всем этом как о каком-то невиданном революционном нововведении? Это может только удивлять. Я в свое время посетил большое количество стран, хорошо знаком с жизнью разных религиозных общин, международных общественных и религиозных организаций, так что систему присутствия религиозного фактора в жизни школы и армии знаю неплохо. То, что мы предложили в России, — это классическая европейская модель, предполагающая доступность изучения в школах религиозной культуры и, самое главное, выбор.
Именно родители имеют исключительное право определять мировоззренческий характер обучения своего ребенка в школе. Не администрация школы, не педагоги, а родители — и об этом ясно сказано в источниках международного права, в том числе в первом протоколе к Конвенции Совета Европы о защите прав человека и основных свобод.
В обществе есть разные мировоззренческие группы, и каждая из них должна быть представлена в школе через соответствующие опции мировоззренческого образования. Это аксиома в общемировой практике. Только в советской и постсоветской школе пытались мировоззренчески «причесать» всех учащихся под одну гребенку.
В самых что ни на есть светских государствах, где религия жестко отделена от государственных структур — таких как Франция и США — есть военное капелланство. Потому что свобода вероисповедания, в том числе коллективная, должна быть обеспечена в любых условиях, в том числе в воинских частях, посольствах и разного рода учреждениях, отдаленных от населенных пунктов. Во всех этих местах есть капелланы, оплачиваемые государством.
Так что мы пришли к той системе, которая наиболее распространена в мире. Еще раз: считаю это нормальным и естественным.
— Вы верите, что рано или поздно между государством и Церковью будет найден компромисс по таким вопросам как ювенальная юстиция и электронный контроль? Есть ли какая-то динамика в ваших переговорах?
— Собственно говоря, высокий уровень не компромисса даже, а согласия сегодня уже существует. Принятие электронных документов, средств электронного контроля, электронных идентификаторов у нас пока не является обязательным, и принцип добровольности после некоторых споров везде был прописан и соблюдается.
Сейчас, очевидно, будет новая волна дискуссий, связанная с планами введения в обязательном порядке электронного паспорта в виде карты. Будем надеяться, что и в этом случае принцип добровольности будет соблюден, поскольку есть определенное число людей, которые ни при каких условиях эту карту не примут.
Система ювенальной юстиции западного образца у нас не введена и, надеюсь, введена не будет. Такое решение было принято не в последнюю очередь в связи с выступлениями православной общественности.
В то же время есть ряд законопроектов, которые вызывают опасения у противников ювенальных технологий. Последний спор возник в связи с ситуацией, пока гипотетической, что закон, ограничивающий публичную информацию о жизни ребенка в тех случаях, когда он стал жертвой преступления, может привести к тому, что о ребенке, незаконно и несправедливо изъятом из семьи, ничего нельзя будет сказать публично без разрешения администрации детского дома или органов опеки либо иных попечителей. Боюсь, что авторы законопроекта об этой ситуации просто не подумали. Наверное, стоит вернуться к его подробному рассмотрению в связи с этой проблемой.
— Известно, что Борис Березовский, смерть которого надолго стала топовой темой отечественных и зарубежных СМИ, был крещен в Православии, а в своих последних интервью говорил о том, что разочаровался в жизни и хотел бы вернуться в Россию. Как Вы оцениваете деятельность этого человека и какие эмоции вызвала у Вас его кончина?
— Можно только пожалеть этого человека. Для какой-то критики в его адрес не время, для положительных оценок я повода не нахожу. Я с ним лично не был знаком — может быть, формально мы были друг другу представлены на каких-то приемах в начале 1990-х годов, но, по крайней мере, ни разу подробно не разговаривали. А были ли представлены, откровенно говоря, даже не помню…
Обращение его к Святейшему Патриарху с предложением взять власть и передать ее непоименованному народу непонятно в чьем лице — считаю, мягко говоря, неудачным.
Ну а так, конечно, жалко этого человека — бесспорно умного, талантливого, который, судя по всему, в конце жизни пришел к разочарованию в себе, окружающих, своих жизненных целях…
Некоторые люди говорят, что этот человек сформировал современную российскую государственность, современное российское руководство. Наверное, многие политические процессы происходили не без его участия. Но смотрите: наш народ оказался умнее Березовского. И наши современные политики оказались умнее его. Они в какой-то момент могли пользоваться некоторыми его услугами, но в итоге научились обходиться без него и ясно ему сказали, что в его услугах более не нуждаются. А ничего с этим поделать он не смог, несмотря на свой мощный интеллект.
— С кем из представителей оппозиции Вы общаетесь, какие их идеи поддерживаете, если поддерживаете, и почему?
— Вы знаете, общаюсь со всеми — у меня и работа такая, и характер такой. Приходят самые что ни на есть государственники и охранители, приходят и оппозиционеры. Разговаривали и с Навальным, и с Пономаревым, и с Собчак, часто общаемся с Еленой Ткач — это депутат Пресненского муниципального собрания (хотя не знаю, она у нас считается оппозиционеркой или нет).
Некоторые вещи эти люди говорят совершенно правильно, особенно это касается борьбы с коррупцией, идеи социальной справедливости, охраны исторических памятников Москвы. И мне кажется, что многие идеи этих людей и их самих можно в большей степени интегрировать в общенациональное пространство идейной дискуссии, развивать с ними работу.
Но с какими-то вещами, связанными с оппозицией, я совершенно не согласен. И в первую очередь это касается любых призывов к революциям, к радикальным преобразованиям, к силовым или квази-силовым действиям — все это в России всегда кончалось и всегда кончится плохо.
— Вы сказали про коррупцию. Что мешает в современной России искоренить это зло?
— Привычка брать и давать взятки, восприятие государственной должности как способа заработать, улучшить свое социальное положение.
Между прочим, как мы знаем, у коррупции всегда две стороны — это не только чиновник, но и тот, кто через чиновника достигает несправедливой выгоды в бизнесе или в каких-то еще делах. Поэтому измениться должны не только люди, берущие взятки, но и люди, взятки дающие. Не только люди, использующие, так сказать, служебное положение в неправильных целях, но и те, кто привык за счет этого обкатывать какие-то дела.
— В той кризисной ситуации, в которой оказался сегодня Кипр, есть ли какой-то урок для России, российской элиты?
— Урок, наверное, здесь есть для каждого человека и для всего человечества: никогда не надейся на деньги и имущество. Тебе могут сколько угодно обещать, что все это останется в сохранности и неприкосновенности, но на самом деле гарантий этого нет и быть не может. Глупо полагаться на свое состояние, здоровье, силы, разум — всю эту ложную надежду Господь может в одночасье отнять, причем иногда для нашего же блага.
Да, сегодня многие считают, что денежные средства изымаются несправедливо. Да, многие усматривают в происходящем двойные стандарты, потому что в подобных оффшорах часто лежат и средства резидентов западных стран, и эти оффшоры пока никто не трогает. Но в целом хочется напомнить всем людям слова Господа Иисуса Христа: «Собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6:20-21). Надо стараться, чтобы сокровище и сердце были не на Кипре, не в Гонконге, даже не в Подмосковье, а на небе.
— Одной из наиболее обсуждаемых тем в России совсем недавно стали события на Урале. Падение метеорита с минимальными потерями — имело ли это, по-Вашему, какой-то религиозный смысл как предостережение, повод задуматься о бренности и уязвимости человечества в огромной Вселенной?
— Никакого мистического смысла я в этом не усматриваю, хотя известно, что в Священном Писании многие явления природы описываются как предостерегающие. Об уязвимости нашей жизни нужно помнить всегда, без всяких метеоритов. Человек должен помнить: его жизнь может оборваться в любой момент, так же как жизнь целых народов, городов, всего человечества, — и, значит, мы должны всегда, каждую минуту быть готовыми предстать на Божий суд, где нас о многом строго спросят.
— Метеоритная тема и декабрьский «конец света» с обрывом календаря майя вызвали также всплеск рассуждений об инопланетных цивилизациях. Возможна ли, с Вашей точки зрения, одухотворенная жизнь на других планетах, или уфология и христианство несовместимы?
— Даже ученые-естественники сегодня говорят об антропном принципе — о том, что, если хотите, не только Солнце, но и вся Вселенная вертится вокруг Земли, не в физическом, а в логическом смысле, в смысле познания. При этом многие ученые не без оснований говорят: мироздание специально устроено так, чтобы была обеспечена разумная жизнь на очень небольшом пространстве для очень небольшой, в сопоставлении с размерами Вселенной, группы существ.
До того, как какие-то внеземные материальные существа обнаружены, вряд ли стоит особенно много говорить об их возможной природе… В то же время мы знаем, что материальными существами тварный мир не исчерпывается — есть ангелы и бесы, и именно их часто принимали и до сих пор принимают за так называемых инопланетян. Это существа реальные, человек вступает с ними в контакт, они периодически обнаруживают себя, и о реальности их существования каждый должен знать и помнить.
— Уже через несколько недель наступит Пасха, и в канун этого величайшего христианского праздника в Храме Гроба Господня в Иерусалиме ежегодно тысячи паломников получают Благодатный огонь, который, как считается, появляется чудесным образом по молитвам православных. Как Вы объясняете происхождение этого огня, встречались ли лично с чудом?
— Я никогда не был на схождении Благодатного огня, и не считаю это для себя большим упущением, потому что я и так знаю, что это чудо происходит. Я сам принимаю благодатный огонь в храме, где я служу, после того как его привозят в Москву на самолетах.
Православные христиане веруют, что это особый огонь, подаваемый Господом таинственным образом. И я очень рад тому, что это проявление Божией милости многих людей подтолкнуло к размышлению о Боге, о смысле жизни, о том, что человеку с Богом нужна связь.
— Но сейчас пока что еще продолжается Великий пост — что бы Вы пожелали россиянам в эти дни?
— Провести это время со смыслом. Пост — это не время для гастрономических изысков. Это прежде всего время для молитвы, покаяния, участия в богослужении, серьезного чтения, серьезного общения.
Пост всегда хорошо очищает душу от пустых развлечений, от пустых разговоров, в целом от бессмысленного времяпровождения, и помогает понять, что жизнь без всего этого возможна, возможна жизнь со смыслом! И, погрузившись в такую жизнь на короткое время, ты, может быть, поймешь, что и вся твоя жизнь может быть такой.
Патриархия.ru
