С четвертой четверти нынешнего учебного года в восемнадцати регионах России в режиме эксперимента вводится новый предмет — «Основы религиозных культур и светской этики». Кто будет преподавать эту дисциплину? Не спровоцирует ли изучение религии конфликты между школьниками разных вероисповеданий? На эти и другие вопросы в интервью корреспонденту «Литературной газеты» отвечает председатель Синодального информационного отдела Русской Православной Церкви Владимир Романович Легойда.
Держаться корней
— Не поторопились ли мы с началом эксперимента? Ведь соответствующий учебник, по словам руководителя авторского коллектива протодиакона Андрея Кураева, будет готов не ранее чем через три года?
— Вопрос учебника не является ключевым, хотя и остается очень важным. Безусловно, мы возлагаем большие надежды на готовящийся учебник. Собрана прекрасная редакционная коллегия, а потому он обещает быть действительно интересным и содержательным. Но это не значит, что, пока он не написан, преподавать предмет нельзя в принципе. Конечно, без учебника сложнее, но непреодолимым препятствием это стать не должно.
Кроме того, могу сказать как преподаватель вуза: в педагогической практике учебник есть результат преподавания, а не то, что ему предшествует. Сначала человек пишет курс, затем «обкатывает» его и лишь после корректировки приступает к написанию полноценного учебника. Конечно же, ситуация с духовно-нравственной культурой не до конца идентична вузовскому курсу. Но в принципиальных моментах они не отличаются. Преподавание духовно-нравственной культуры будет вестись в режиме эксперимента, и его результаты будут учтены при написании учебника.
— А нехватка квалифицированных преподавателей может стать препятствием?
— Кадровый вопрос — безусловно, один из самых серьезных. И был таким во все времена, во всех учебных заведениях и для всех предметов. И наверное, никогда никому не удавалось подобрать только безупречных преподавателей. За примером далеко ходить не надо: мы постоянно слышим массу нареканий в адрес учителей истории и литературы. Но ведь это не повод для того, чтобы эти дисциплины из программы убрать. Более того, не исключая, что трудности могут возникнуть, замечу, что в отношении кадрового обеспечения преподавания духовно-нравственной культуры ситуация в Русской Православной Церкви даже лучше, нежели с преподаванием некоторых предметов в нынешней системе образования. У нас есть несколько учебных заведений, выпускники которых — религиоведы, богословы — будучи мирянами, способны качественно вести в школах новую дисциплину. Тысячи преподавателей уже подготовлены на курсах повышения квалификации и на церковной базе — в частности, в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете и при Московской духовной академии.
— А не приведет ли это к «засилью Православия» в школах? Ведь остальные конфессии обладают меньшим кадровым ресурсом?
— Нельзя забывать, что введение в школах духовно-нравственной культуры — это первое после многолетней дискуссии решение, которое устраивает представителей всех традиционных религий. И значит, каждый из участников процесса и на кадровый вопрос для себя ответил.
И потом, спектр специалистов, которые могут преподавать духовно-нравственную культуру как дисциплину культурологическую, — очень широкий. В принципе любой квалифицированный культуролог — возможно, после частичной переподготовки — в состоянии вести этот предмет. Как преподаватель я здесь проблемы не вижу.
— Не останутся ли слова «духовная культура» пустой абстракцией для детей 4–5-х классов?
— Убежден, что нет. Этот курс предполагает разговор о том, что называется «вечными вопросами». А «вечными» они названы в том числе и потому, что обращены и могут при соответствующем изложении быть понятны человеку любого возраста и во все времена. Читать в пятнадцать лет «Преступление и наказание» Достоевского — непросто. А между тем к этому роману уже сформировалось отношение как к книге для десятого класса. Но ведь Федор Михайлович не писал роман специально для подростков, и вопросы, которые там поднимаются, — по-настоящему сложные. Однако никому не приходит в голову из-за этого лишить школьную программу «Преступления и наказания». Просто важно найти подход, чтобы о романе можно было адекватно говорить с человеком пятнадцати лет.
Когда я только начинал преподавать, спросил своего учителя Юрия Павловича Вяземского, известного писателя и телеведущего: «Как же мне читать религиоведение для студентов первого курса? Они же еще не изучали ни всемирную историю, ни культурологию…» Вяземский на это ответил: «Читать можно хоть для первого курса, хоть для первого класса. Просто — по-разному. В этом и заключается профессионализм».
Ключ к культурному коду
— Речь идет о преподавании в школе основ традиционных религий. Однако есть мнение, что понятие «традиционные религии» — во-первых, находится вне правового поля, во-вторых, ущемляет права тех, кто не относит себя к традиционным религиям, — протестантов, язычников…
— Я бы не хотел сейчас обсуждать юридический аспект. Здесь мне кажется важным сказать о другом. В культурологии есть такое понятие: культурообразующие религии. Мы привычно говорим о разных типах культуры: христианском, исламском, индуистском и т.д. Это значит, что культура генетически связана с религией. Собственно, она из религии и вырастает. А потому религия — ключик к расшифровке культурного кода той или иной страны. Честно говоря, часто бывает неловко напоминать такие тривиальные, базовые вещи. Как будто не существует серьезной академической традиции изучения религиозных культур, как будто не было всем известной работы «Протестантская этика и дух капитализма» Макса Вебера и т.д. Насколько религия может считаться традиционной, зависит от того, какую роль она сыграла в становлении той или иной культуры, в формировании ее базовых ценностей.
Что касается гипотетического ущемления прав, то не стоит торопить события и бить тревогу. Если у большой группы людей появится реальная потребность изучать какую-либо «нетрадиционную» религию, вопрос можно будет рассмотреть. Должна быть общественная дискуссия — такая же, как была по поводу введения духовно-нравственной культуры.
— Школьное образование в нашей стране — обязательное. Получается, что изучение религии в школе автоматически тоже становится обязательным. Корректно ли так рассуждать?
— Формально да, но не стоит при этом забывать, что выбор конкретной религии является добровольным. Что же касается изучения Православия как такового, то оно, с моей точки зрения, просто сущностно необходимо. А потому может быть и обязательным. Поверьте, я сейчас рассуждаю не как верующий человек, а как культуролог. Неужели можно изучать русскую художественную школу, не изучив иконопись? Неужели можно понять великую русскую литературу, не зная ничего о Православии? С этой точки зрения изучение религии — это постижение своих корней.
Но сегодня у религиозного образования есть еще одна намного более существенная функция — обеспечение ценностной безопасности. В чем беда человека в эпоху экономического кризиса? В том, что центральный смысл жизни для человека умещается в кошелек. И получается, что кризис бьет по самому дорогому. Как сказано в Евангелии: «Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6:21). Но для человека религиозно мотивированного есть высшие ценности, намного более важные, чем материальный достаток. И на фоне экономических катаклизмов они приобретают поистине спасительное значение.
— Не лучше ли вместо того, чтобы разделять детей по религиозному признаку, изучать всем вместе один курс, где бы интегрированно преподавались все религии? Ведь есть опасность конфликтов на религиозной почве…
— Это очень важный и многослойный вопрос. Принципиальным на сегодняшний день является то, что — повторюсь — вследствие длительной дискуссии найдено решение, которое устраивает представителей всех традиционных конфессий. В достигнутых договоренностях учтены даже интересы нерелигиозных людей: им предлагается курс светской этики. То есть верующие по собственной инициативе позаботились о неверующих.
Школьный курс, где давалась бы сравнительная история всех религий, не отвечает той задаче, которую мы перед собой ставим. Во-первых, такой предмет будет уже не культурологическим, а религиоведческим. А это — совсем другой подход. И я не уверен, что существует необходимость практиковать его в пятом классе. А во-вторых — и это главное — задача новой дисциплины не просто рассказать о религии, а обратиться к духовному воспитанию школьников, к нравственным вопросам.
В то же время мы не говорим, что предлагаемая система преподавания религии в школе останется на века. И я, конечно же, считаю, что изучение верующими одной конфессии культуры другой — важно. Но в то же время я убежден, что изучение религии необходимо начинать с собственной традиции. Неслучайно вся логика школьного процесса построена на том, что сначала ты учишь русский язык, потом — иностранный. Сначала — свою литературу, потом — зарубежную. Знание своей традиции позволяет изучать чужую, а главное, прививает к ней уважение. И это напрямую связано с проблемой конфликтов на религиозной почве: к конфликтам приводит не знание, а незнание. Во многих странах мира ведется прямое преподавание религии, осуществляемое по выбору учащихся и их родителей, и нигде такое преподавание не приводит к межрелигиозным конфликтам.
Онлайн-дневник священника. Возможно?
— Что входит в сферу озабоченности главы Синодального информационного отдела?
— Многое. Например, осмысление того, что на сегодняшний день представляет собой феномен «православной журналистики». И куда движется то, что называется журналистикой вообще. Новые технологии создают новые форматы передачи информации, влияют на ее восприятие и создают в итоге то, что называется информационным полем, информационным обществом.
Здесь перед Церковью встают вопросы, которых просто не было раньше. Например, как относиться к такому явлению, как блогосфера? Каким должно быть присутствие Церкви в Интернете — начиная от официального сайта и заканчивая личным онлайн-дневником священника?
Есть вопросы, требующие богословского осмысления. Насколько допустимо для нас использование тех или иных технологий? Где граница, за которую нельзя переходить?
Существуют вопросы практические. Как сделать так, чтобы голос Церкви присутствовал в информационном поле и чтобы был адекватно представлен? Как сделать так, чтобы в ситуации информационных войн участие Церкви — без вступления в войны — приводило к умиротворению воюющих?
Существует также проблема несовместимости того, что есть в христианской традиции, с форматом некоторых СМИ. Это вопрос, с одной стороны, богословского осмысления информационных процессов, с другой — необходимости четко видеть, в каком формате можно работать, а в каком — нет. Например, понятно, что серьезный богословский разговор невозможен в рамках получасового ток-шоу…
— Можете привести позитивные примеры присутствия Церкви в медиапространстве?
— В этом плане очень показательной стала поездка Святейшего Патриарха Кирилла на Украину. Очевидно, что корректное отношение СМИ и их готовность адекватно воспринять и передать то послание, которое привез людям Патриарх, могут иметь колоссальный эффект. Во-первых, мы были свидетелями беспрецедентного интереса огромного числа людей к событию. Во-вторых — и это самое главное — у Церкви была реальная возможность содержательного разговора с аудиторией — через прямые трансляции богослужений и проповедей, через прямой эфир, где можно было задать вопросы, и т. д. Во время визита и после него появилось огромное количество фоновых публикаций — на исторические и культурологические темы. Это то, что называется объемной подачей информации. Любой человек мог с помощью медийной среды найти если не ответы, то хотя бы тропинки, ведущие к пониманию исторического контекста, богословской проблематики. Это — позитивный пример того, как можно работать с информацией.
— Не создают ли СМИ картину, при которой центральными моментами церковной жизни предстают масштабные события, а ежедневное служение — которое, возможно, более важное — оказывается в тени?
— Накануне визита журналисты не раз спрашивали меня: «Что Патриарх будет делать на Украине?» Я говорил, что Святейший прежде всего едет молиться у святынь вместе с паствой. Мне отвечали: «Ну это понятно, а делать-то он что будет?» Приходилось объяснять, что молитвенное делание для Церкви является самым главным. Это и есть ее дело. В корне неверно представление, что «сейчас, мол, Литургия закончится — и тогда начнется собственно программа поездки». Помолиться вместе — что может быть важнее этого? Иначе бы ради чего в Почаевскую лавру пришли пятьдесят тысяч человек — просто постоять рядом? Раз эти люди пришли, значит, они видят в этом смысл. Об этом стоит задуматься.
Конечно же, есть внешние факторы, а есть внутренние. И крупный визит намного интереснее для СМИ, чем повседневная жизнь Церкви, тем более что невозможно показать внутреннюю жизнь человека по телевизору. Но крупные события ценны не сами по себе, а как способ обратить внимание человека на внутренние моменты — и в Церкви, а главное, внутри самого себя. И именно таким стал визит Святейшего Патриарха на Украину.
Храм — не в бревнах
— Иногда можно услышать, что Синодальный информационный отдел — это своего рода «пиар-департамент» РПЦ. Как вы относитесь к таким высказываниям?
— Конечно, такое восприятие нашей работы представляется мне несколько вульгаризированным, упрощенным. Но для начала нужно разобраться с самим понятием — пиар. Как говорят в академической среде, необходимо договориться о терминах. У нас термин «пиар» употребляют, как правило, в двух значениях. Первое — это создание образа, который на самом деле не соответствует действительности. Когда говорят: «Это все пиар», имеют в виду «на самом деле все не так». В данном случае пиар — это оценочное бытовое понятие. То есть собственно разговор о профессии здесь ни при чем. И на такого рода характеристику нашей деятельности отвечать особенно нечего.
Если же под пиаром понимать именно профессию, которая исторически возникла из журналистики, то и с этой точки зрения сложно говорить о работе нашего отдела как о работе пиар-департамента. Потому что пиар заключается в создании имиджа. Но та Истина, которая существует в Церкви, ни в каком имидже не нуждается. И она способна вдохновлять людей не потому, что подается по какой-то определенной технологии, а потому что собственно является Истиной.
Есть еще один принципиальный момент: люди, которые занимаются пиаром как частью маркетинга, обращаются, скажем так, к кошельку, к желудку, даже к разуму человека. А Церковь кроме разума все же в первую очередь обращается к сердцу.
И наконец, пиар — это совокупность технологий, а православная проповедь — это нечто принципиально иное. Это не технология. Ее просто невозможно алгоритмизировать. Хотя отдельные информационные технологии в своей работе мы, конечно, используем.
Поэтому сказать: «Синодальный информационный отдел занимается пиаром Церкви» — значит, не понимать ни того, что есть Церковь, ни того, чему мы служим. Ни что такое пиар, в конце концов.
— Есть масса понятий — например, «информационная кампания», — которые как-то не очень органично звучат применительно к Церкви…
— В том, как такие понятия сочетаются с природой Церкви, есть один очень важный момент. Часто звучит вопрос: может ли Церковь высказываться на политические, общественные, культурные темы — то есть по тем вопросам, которые не относятся непосредственно к молитвенной и богослужебной составляющей Церкви? Может. Но важно понимать, что слово Патриарха о политике — это не слово политика. Патриарх может обращаться к нации, но его слово — это слово пастыря. Церковь призвана говорить людям Божью правду, а она всегда выше политической конъюнктуры.
Мы живем в ситуации, которую уже привычно называем экономическим кризисом. Высказывалась ли Церковь на эту тему? Да. О чем шла речь? О том, что кризис экономический вырос из кризиса личности. Переживает ли Церковь по этому поводу? Да. Но она не дает экономических советов, она говорит о том, что культ потребления опасен. Это — не красивые слова, которые Церковь провозглашает только из-за того, что «ей так положено». Это — реальность. И если не будут сделаны ценностные выводы, то не исключено, что выходить из кризиса мы станем по такой схеме, которая в итоге приведет к новому кризису.
— И все же вас как главу Информационного отдела не коробит фраза «Церковь создает информационный повод»?
— Понятие информационного повода существует объективно. Например, проходит выставка «Православная Русь». Хочу ли я как глава Информационного отдела, чтобы о ней рассказали СМИ? Да, хочу. Готов ли я прилагать к этому профессиональные усилия? Да, готов. Что я буду делать? Проводить пресс-конференцию, писать тексты и т.д. Это — нормальный инструментарий, который может быть использован.
Представьте себе, что человек строит храм. Ему нужно перевезти камни из одного места в другое. Он садится в машину и везет их. Мы же не ужасаемся тому, что Церковь для того, чтобы возвести храм, обращается к автомобилю, заливает туда бензин, платит за это деньги…
Но мы при этом помним одну ключевую вещь: храм не в бревнах, а в ребрах. Для нас важен даже не сам факт строения храма, а люди, которые туда придут и будут там молиться.
В случае информационной деятельности — то же самое. Строитель возит камни — мы проводим пресс-конференции. Но нам не важно, насколько изменится рейтинг. Нам важно, насколько внутренне изменятся люди. Для чего строится храм? Чтобы человек был с Богом и обрел смысл жизни со Христом. Об этом говорят на проповеди с амвона. По-своему об этом можно сказать и на пресс-конференции.
Беседу вел Константин Мацан
