26-28 ноября 2013 года в Москве состоялась Общецерковная научно-богословская конференция на тему «Современная библеистика и Предание Церкви», организованная Синодальной библейско-богословской комиссией при поддержке Общецерковной аспирантуры и докторантуры. О ее проведении и результатах корр. сайта Общецерковной аспирантуры рассказывает М.Г. Селезнев, заведующий кафедрой библеистики ОЦАД.
— Михаил Георгиевич, важнейшим событием прошедшего года для кафедры библеистики ОЦАД стало участие в Общецерковной научно-богословской конференции на тему «Современная библеистика и Предание Церкви». Почему в этот раз международная конференция Синодальной Библейско-богословской комиссии была посвящена библеистике?
— Логично было бы ставить вопрос иначе: почему еще ни разу не было конференции, посвященной библеистике? Ведь общецерковные научно-богословские конференции проводятся уже давно. Нисколько не умаляя значимость остальных дисциплин, хочется сказать, что в основании нашей традиции и нашей веры лежит все-таки текст Священного Писания.
— С чем это связано, на Ваш взгляд?
— Если мы посмотрим на историю нашей церковной науки, то увидим, что и до революции библеистика в наших духовных учебных заведениях была развита слабее, чем, скажем, патрология или литургика. Мне кажется, в нашем церковном сознании есть некий бессознательный страх перед занятиями библеистикой. Я часто встречался в своей жизни с молодыми, интересными, яркими людьми, которые хотели заниматься церковной филологией, но при этом всегда выбирали занятия патристикой или литургикой, а не библеистикой. Почему? Потому что в библеистике очень много острых для нашего сознания вопросов, прежде всего связанных с герменевтикой. Если всерьез заниматься библеистикой, тем более пытаться активно опираться на современную западную литературу, то сразу найдутся желающие обличить тебя в «неправоверии». Можно, конечно, просто переписывать с небольшими вариациями труды русских богословов XIX века, но это скучно. А в патрологии у нас такого бессознательного страха перед серьезными исследованиями нет. Хотя библеистика и патрология — две створки одного диптиха.
— Что Вы имеете в виду?
— Библеистика — наука историко-филологического цикла, изучающая Библию. Родственная ей патрология — наука, изучающая творения Святых Отцов. Поэтому естественно рассматривать библеистику и патрологию как две створки единого диптиха — так сказать, священной филологии. С одной стороны, изучаются тексты Писания, с другой — тексты Предания. Логично было бы говорить о единой, по крайней мере, в основных вещах, методологии библеистики и патрологии. Однако на самом деле правила обращения с двумя половинками нашего диптиха — библейскими и святоотеческими текстами — в сегодняшней церковной науке весьма различны. Филологические методы, которые давно утвердились в патрологии и при этом нисколько не понизили уважения патрологов к Святым Отцам, — в православной библеистике табуированы и рассматриваются как «протестантизм».
Приведу несколько примеров. Центральным текстом Священного Предания является Символ веры, принимавшийся на I и II Вселенских Соборах. Патрологам хорошо известно, в каких поисках и дискуссиях рождалась православная триадология, как триадология св. Афанасия была дополнена и переработана в учении отцов-каппадокийцев, какую роль сыграла светская власть на I Вселенском Соборе и как потом та же самая светская власть поддерживала ариан. Но знание всех перипетий религиозной и политической борьбы в Византии IV века, которая окружала деяния Вселенских Соборов, нисколько не мешает нам уважать и чтить Символ веры как средоточие догматического самосознания Церкви. А вот если библеист заговорит о том, что культовый календарь древнего Израиля, представленный в Пятикнижии в нескольких вариантах, складывался в результате каких-то дискуссий между разными школами израильских книжников, — его сразу обвинят в недостатке уважения к священному тексту. Хотя, честно говоря, уважение это носит весьма странный характер. Символ веры мы действительно уважаем: поем за каждой Литургией, учим наизусть, но при этом понимаем, что он не с неба упал и не ангелом буква за буквой был продиктован. А древнееврейский культовый календарь не учим и за службой не поем, и даже библеисты не сразу скажут, чем культовый календарь книги Исход отличается от культового календаря книги Чисел. Уважение выражается не в том, что мы соответствующие тексты читаем или знаем, а только в том, что к ним запрещено применять методику историко-филологического анализа. Своеобразное уважение.
Важнейшую роль в истории богословия играет Ареопагитский корпус. Например, вся традиционная православная ангелология основана на этих текстах. Важнейшее методологическое различие апофатического и катафатического богословия восходит к Ареопагитскому корпусу. На протяжении всего византийского и русского средневековья всеми отцами и церковными писателями считалось, что автором этого корпуса был ученик св. ап. Павла Дионисий Ареопагит, упомянутый в Новом Завете. Однако филологическая наука Нового времени показала невозможность такой атрибуции. Перед нами псевдоэпиграф: неизвестный нам гениальный византийский богослов VI века н.э. надписал свои трактаты именем, взятым из Нового Завета. Датировка сочинений псевдо-Дионисия VI веком — общее место в современной патрологии (посмотрите любой учебник патрологии, будь то западный или восточный). И это никоим образом не уменьшает роль Ареопагитского корпуса для православного богословия. И то, что отцы считали творения псевдо-Дионисия творениями того самого Дионисия, не уменьшает нашего уважения к святым отцам.
В спокойных тонах, по крайней мере, без обвинения друг друга в ереси, обсуждается вопрос о подлинности и неподлинности ряда других святоотеческих творений, например, о том, восходит ли Литургия Иоанна Златоуста к самому Иоанну или же перед нами то, что С.С. Аверинцев называл «сочетание чтимого текста с чтимым именем».
Аналогичные проблемы с атрибуцией ряда текстов встречаются и в библеистике. Скажем, вторая половина книги пророка Исаии при историко-филологическом анализе предстает как творение явно другого автора (других авторов), в отличие от первой половины. Однако слова «Второ-Исаия» и «Трито-Исаия» кажутся церковной науке несравненно более шокирующими, чем «Псевдо-Дионисий».
Важнейшей вехой в развитии православной библеистики была актовая речь Антона Владимировича Карташева «Ветхозаветная библейская критика», произнесенная 13 февраля 1944 года в Свято-Сергиевской духовной академии в Париже. В своем выступлении Карташев впервые заговорил о том, что православная библеистика должна учитывать достижения мировой науки, в частности, в отношении атрибуции библейских книг. Шестьдесят лет спустя этот доклад был перепечатан в православном научном журнале «Альфа и Омега». Увидев эту публикацию, я был изумлен. Речь ведь идет о перепечатке редкой старой публикации, архивного материала. В подобных случаях важна точность перепечатки. Но редакция журнала — несомненно, из благочестивых побуждений — решила текст, вышедший 60 лет назад, подвергнуть цензуре: 24 пассажа, преимущественно посвященные проблемам датировки и атрибуции ветхозаветных текстов, были при этой републикации заменены на многоточия, в том числе целый раздел (один из шести основных разделов речи). Публикаторы сопроводили этот пропуск следующим замечанием: «Раздел IV, посвященный относительной датировке Пятикнижия, мы опускаем, так как полная его оценка требует и дополнительных данных, и дополнительного обсуждения. — Ред.». Мне трудно представить себе, чтобы какое-нибудь православное издательство, издавая работу Флоровского «Отцы V-VIII вв.», опустило бы раздел «Corpus Areopagiticum» с вышесказанным подстраничным замечанием. Но, как я уже не раз отмечал, у нас разные нормы и правила для библеистики и для патристики. Можно и не соглашаться с Карташевым, и полемизировать с ним, но это должна быть полемика внутри Церкви о путях развития православного богословия, а не охота на ведьм.
— Можно ли сказать, что прошедшая конференция что-то изменила в таком подходе?
— Да! Мне кажется, главным итогом конференции является следующее: в пространстве того, о чем говорят в Русской Православной Церкви, появилось множество тем, которых раньше не было или которых старались избегать. Скажем, в секции «Библия и ее исторический контекст» рассматривались раннехристианские апокрифы, что прежде для российской православной библеистики было нехарактерно. Там же прозвучал доклад профессора А.А. Алексеева «Древнейшая история Израиля: проблема соотнесения ветхозаветного текста с археологическими данными», который был посвящен повествованию книги Исход. Это был самый дискутируемый доклад, поскольку в нем автор поставил под сомнение историческую достоверность повествований об исходе евреев. По теме историчности книг Ветхого Завета были представлены еще два доклада: отца Андрея Выдрина — о соотношении исторических, литературных и религиозных моментов в повествовании книг Паралипоменон, и протоиерея Олега Скнаря — о тенденциозности библейских исторических книг в свете новейших прочтений эпиграфических памятников периода первого храма. Эти три доклада образовали вполне законченную секцию по проблеме историчности ветхозаветных повествований: что мы имеем в виду, говоря о библейской истории, каким образом в библейских повествованиях соотносятся религиозный, литературный и исторический аспекты? Ведь как иконы не являются фотографиями, так и библейские повествования не являются историей в позитивистском понимании этого термина — это история, преображенная религиозным видением.
Тема исторической достоверности ветхозаветных повествований, тема интерпретации еврейского ветхозаветного текста в Септуагинте, тема поисков «исторического Иисуса», тема пользы и смысла библейской критики в христианском богословии — до сих пор все эти вопросы оставались «за бортом» или предельно упрощались. Но ведь без этих тем нормальное развитие библейской науки невозможно! После прошедшей конференции они вошли в пространство того, о чем в нашей Церкви говорят и спорят.
Еще один важный момент — хотя тема новых переводов Библии на русский язык в последние годы поднималась не один раз, но именно в рамках конференции она впервые прозвучала на столь высоком уровне.
— Значит ли это, что после конференции принципиально изменится подход к изучению библейских дисциплин, скажем, в духовных семинариях, или что будут изданы новые учебники по материалам конференции?
— Материалы конференции будут изданы. Они уже сейчас доступны в электронном виде на сайте Библейско-богословской комиссии. В настоящее время в рамках рабочей группы по выработке единого образовательного стандарта и учебных пособий для бакалавриата духовных школ готовятся новые учебники по всем дисциплинам, изучаемым в семинарии. Что касается библейских дисциплин, то решено, что эти учебники должны знакомить читателей и с традиционным прочтением библейских книг, и с современной библеистикой. Это сложнейшая задача. Я думаю, что прошедшая конференция поможет нам ее решить.
— Насколько активно кафедра библеистики ОЦАД принимала участие в этой конференции?
— На конференции выступили 14 человек, которые так или иначе связаны с кафедрой библеистики Общецерковной аспирантуры и докторантуры, — это почти половина российских участников. Одной из главных тем конференции стал вопрос о церковной рецепции достижений современной библейской науки, то есть цель конференции совпала с той задачей, которую мы ставили перед собой в ОЦАД, создавая кафедру библеистики. С момента своего создания наша кафедра ориентирована, прежде всего, на овладение тем богатейшим историко-филологическим материалом, который был накоплен современной западной наукой. Наши учащиеся занимаются темами, связанными с этим материалом. Поэтому неудивительно, что им было что сказать и чем поделиться на конференции. Скажем, незадолго до ее проведения состоялась защита диссертации докторанта ОЦАД Виталия Викторовича Акимова «Библейская Книга Екклесиаста в контексте литературы мудрости Древнего Египта». На конференции Виталий Викторович сделал замечательный доклад «Ветхий Завет в контексте литератур древнего Ближнего Востока». Выступление закончилось призывом переводить на русский язык не только Библию, но и тексты, которые составляют ее литературное окружение. Кстати сказать, на английском и немецком языках есть серии переводов древневосточных и античных текстов, которые могут быть полезны для понимания Библии. Возможно, и российская наука до этого дорастет. Моя аспирантка Мария Михайловна Гордийчук представила на конференции доклад «Богословская интерпретация в греческом переводе книги Исаии». Тема ее диссертации, посвященная проблемам «мессианизмов» и «антимессианизмов» в Септуагинте, перекликалась с темой выступления нашего гостя профессора Йохана Люста «Мессианизм и греческий перевод Ветхого Завета».
— Можно спросить о будущем?
— Я рад, что в нашей Церкви начинают появляться условия для становления библеистики как науки, невзирая на проблемы и трудности. Первая трудность — отсутствие книг. В СССР литература по библеистике не закупалась библиотеками по идеологическим причинам, а после распада СССР — по причинам сугубо материальным. А не обладая нормальной библиотечной базой, заниматься наукой невозможно. Вторая проблема, о которой я уже говорил, — бессознательный страх церковного человека перед занятиями библеистикой: а вдруг это «неправославно». Поэтому наблюдается тенденция к тому, чтобы переписывать благочестивую литературу былых времен, — так безопаснее.
И все же, несмотря ни на что, у нас есть плеяда людей, которые достаточно образованы в языках и начитаны в отечественной и западной литературе, чтобы пытаться строить библейскую науку, а не заниматься начетничеством. Это дает надежду. Может быть, новое поколение наших учеников сможет сделать то, что нам не удалось.
Информационная служба ОЦАД/Патриархия.ru
