Указанным изданием Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина совершил первый значительный шаг на поприще славистики, 
каковая, к его чести, никогда не выходила из его поля зрения. Равной чести заслуживает обращение автора, известной русской поэтессы и переводчицы Ольги Седаковой, к жизненно важной для Русской Церкви теме — пособию к осмысленному восприятию священных текстов Писания и Богослужения, волею Промысла сохраняющихся на церковнославянском языке, оптимально приноровленном как для передачи особенностей греческого текста Священного Писания и византийской гимнографической поэзии, так и для выражения молитвенного чувства русского человека в собственной богослужебной традиции. Научное осмысление феномена «неслиянности и нераздельности» церковнославянского и русского языков особенно актуально в наши дни, вместе с разцерковлением утерявшие ощущение живой церковнославянской языковой стихии и ее живого взаимодействия со стихией русского языка.
Исследование межъязыковой паронимии, известное контрастивной лингвистике, впервые с определенной широтой применено к церковнославяно-русской паронимии, что само по себе является большим достижением. Более того, настоящее издание сочетает научный подход к церковнославяно-русской лексикографии с искренней любовью к исследуемому материалу. Множество слов, звучащих за богослужением в храме и дома, вдруг начинает светиться по-новому, в непривычном великолепии и объеме. Для этого автором и его помощниками была предпринята сверка с греческими оригиналами, выполнен подбор и подстрочный перевод примеров, составлены тематический и алфавитный списки сокращений. Особо нужно отметить наличие обратного греко-славянского индекса (с. 404–429), который, несмотря на свой небольшой объем, незаменим в справочной и переводческой работе и не имеет аналогов в современных научных и церковных изданиях. Этот индекс еще раз напоминает о насущной научной задаче — составлении полного словаря греко-славянских соответствий.
По своему жанру издание действительно представляет собой только материалы к словарю, и составитель в Предисловии откровенно признает его несовершенство, приглашая читателя к дальнейшему сотрудничеству. И правда, читатель не сможет с помощью словаря уяснить для себя такие слова и выражения, как спати (koimômai) в знач. «умирать» или взяти, взятися, быти от среды (ek mesou êrkenai, êrthênai, ginomai) в знач. «уничтожить, погибнуть», или прил. соборный (katholikos) в знач. «всецелый, целокупный», как одно из основных определений Церкви Христовой, а также значение предлога «о» в выражениях типа праведен еси о всех («во всем») или о всех и за вся («сообразно всему и из-за всего»).
Здесь и там бросаются в глаза некоторые несуразности, которых можно было бы избежать. Это касается, в первую очередь, непоследовательной орфографии: принцип воспроизведения орфографии оригинала, оговоренный в Предисловии, неубедителен без дополнительной научной нагрузки, которую автор не намеревался на себя возлагать. Речь идет как о титловании (напр., с. 7: написание слова «спасение» как спенiе с слово-титлом над «п» представляется крайне неудачным), так и об употреблении облеченного ударения взамен широких «о» и «е» (например, с. 366: в статье Спасительная разнится написание словарного слова в заглавии и в единственном примере, из которого взято слово). Написание слова «отец» как отцъ с титлом над «т» (с. 11), незарегистрированное в списке слов под титлами (с. 48–50), и отсутствие придыханий над начальным гласным (с. 7) нужно, вероятно, отнести к досадным опечаткам. Во вторых, греческие аналоги не всегда морфологически соответствуют славянским: например, при наречии ясно указаны греч. прилаг. tranos и diaprysios (с. 403), а при медиальном глаголе сочетаватися указан актив syntassô (с. 336). С последним примером связано сразу несколько недоумений: вопреки принципам расположения материала, прописанным в предварительных замечаниях «О пользовании словарем» (с. 21), совершенный вид сочетатися с другим греч. соответствием выделен в отдельную статью, хотя у каждого в памяти смена вида в чине Оглашения: Сочетаваеши ли ся Христу? — Сочетаваюся. — Сочетался ли еси Христу? — Сочетахся, без всякого смыслового различия. А единственное предложенное русское значение «соединяться» догматически неточно, что явствует из последнего примера: священник не может спрашивать оглашенного, а оглашенный — отвечать, что он уже соединился со Христом еще до совершения над ним таинства Св. Крещения. В действительности, в чине Отречения и Сочетания со Христом противопоставляются однокоренные лексемы: apotassomai – отрицатися – «выходить из подчинения» (к сожалению, не включенное в словарь) и syntassomai – сочетаватися – «вступать в подчинение» с ярко выраженной военной метафорикой.
Порой недостает систематичности в греческих отсылках: в трех аналогичных случаях славянскому субстантивированному прилагательному только однажды соответствует греческое прилагательное с артиклем (нормальный признак субстантивации в греческом языке) последняя — ta eskhata (с. 255–256); греческий предок слова спасительная потерял артикль — sôtêria (с. 366); а в статье Победительная (с. 245–246) впереди всех русских значений указано слово tropaion, в то время как в приводимой цитате из знаменитого проимиона Акафиста Богородице употребляется ta nikêtêria, которому не нашлось места в словаре. В последнем же примере восписуем ошибочно переводится как «пишем», хотя anagrapho здесь значит «надписывать, посвящать». Еще в одном случае автор оказывается неспособен распознать субстантивацию, не выраженную артиклем по-гречески и полной формой по-славянски из-за предикативной позиции: Красный добротою паче всехъ человекъ яко беззраченъ мертвъ является переводится «…(ныне) мертвый, видится неприглядным», тогда как словосочетание aneideos nekros представляет собой субстантивированное прилагательное с эпитетом: «неприглядный мертвец» (с. 56).
Нередко сбивают с толку русские переводы, хотя и заявленные в Предисловии (с. 18) как подстрочные, но на самом деле вполне вольные, в частности, когда речь идет о передаче причастий и временных функций глагола: так, вырванное из контекста всего ирмоса неопальная огню в Синаи причащшаяся купина, являющееся лишь группой подлежащего, становится полноценным предложением с искажением временного значения причастия: «не опаляясь, приобщалась огню на Синае купина» (с. 282); внегда оскудевати крепости моей передается совершенным видом «когда сила моя истощится» вместо «начнет истощаться» (с. 230); вполне однократное окорми внутри одной статьи переводится как такое же однократное «направь» и как итеративное «направляй», неадекватное для передачи imperativi aoristi (с. 226), и т. п. Церковнославянское причастие в целом является слабым местом словаря: нащупывание глагольного значения в «прилагательном, образованном от глагольной основы» живый в контексте Пс 90. 1 (с. 14) напоминает несчастного Сизифа, поскольку нельзя не знать, что славянское причастие в форме Им. пад. ед. ч. м. р. за редчайшими исключениями опускает характерный согласный суффикса (ядый-ядуща, сый-суща, живый-живуща и т. п.); отдельной статьей подается несуществующее прил. буесловный, примером которого приводится опять-таки причастие буесловяща (с. 69: в качестве словарной формы нужно было поставить или Им. пад. буесловяй, или глагол буесловити).
В высшей степени сомнительным представляется различение лексем пришлец и пришелец (с. 283): последняя форма есть не что иное как Род. пад. мн. ч. от первого слова, единожды во всем Священном Писании по ошибке употребленная в качестве Им. пад. (Нав 8. 33); во всех остальных случаях греч. prosêlytos соответствует пришлец. О семантическом разведении этих слов смешно даже говорить. Впрочем, эта же ошибка, основанная на плохом знакомстве с древнерусскими сверхкраткими, уже имеет прецедент в словаре прот. Гр. Дьяченко (соотв. статья). К столь же сомнительным лексикологическим открытиям относится изобретение второго значения слова лепота, основанное на единственном примере: язык огнь, лепота неправды (Иак 3. 6), который автор предлагает понимать в западноевропейском изводе, отправляющемся в этом случае от Вульгаты: «язык — огонь, целый мир (вселенная) неправды» (с. 172, 402–403). Действительно, в Священном Писании слово kosmos употребляется равным образом и как мiр — «вселенная», и как лепота — «украшение». Но логически неверно воспринимать эту семантическую вилку как равносторонний треугольник – никогда лепота не будет значить мiр. При желании здесь можно говорить лишь об ошибке переводчика, но не о новом, доселе неведомом значении славянского корня.
Некоторое пренебрежение Синодальным переводом и, следовательно, всей стоящей за ним традицией, продемонстрированное в последнем случае, к недоумению читателя распространяется и на другие места Священного Писания. Пророчество Давида: разделиша ризы моя себе и о одежди моей меташа жребий (Пс 21. 19), с удивительной точностью сбывшееся при Распятии Господа (Ин 19. 24), теряет свою актуальность в расплывчатом: «разделили между собой покровы мои, и делили по жребию одежды мои» (стиль, весьма напоминающий акад. С. С. Аверинцева), хотя уже от внимания Евангелиста не ушло то, что бросали жребий об одной одежде, а именно о нешвенном хитоне Христовом, в то время как прочие одежды были поделены начетверо без всякого жребия. Еще более выпадает из контекста перевод слов из Пролога Евангелия от Иоанна: и благодать воз благодать (Ин 1. 16) как «милость в ответ на милость (дар в ответ на дар)» (с. 61). Все без исключения переводы и толкования этих слов не сомневаются в том, что здесь выражено умножение благодати (в значении под номером 5 по Седаковой), даруемое в Боговоплощении.
Вдвойне — потому как исходит из-под пера поэта — огорчает нечуткость к поэтическому словоупотреблению, столь характерному для византийской гимнографии: обращенное к Богородице очистилище мiру, радуйся, на основании технического значения «алтарь Иерусалимского храма», передается как «радуйся, алтарь мира» (с. 237–238), хотя из следующей же статьи (с. 238) выясняется главное значение слова hilastêrion-очистилище — «умилостивление», которое как нельзя лучше приличествует небесной Ходатаице рода христианского. Эта оплошность, конечно, нисколько не умаляет справедливого замечания о загадочной природе системной передачи hilaskomai (очистити), сделанного автором в Предисловии (с. 13).
Невзирая на высказанные замечания, значение этого издания трудно переоценить в контексте многочисленных неправильных толкований и попыток передачи славянского текста будь то в дореволюционных изданиях, или же в переводах на современные европейские языки (если они выполнялись со славянского без учета языка оригинала). В свете рассматриваемого труда меркнут, в частности, переводческие потуги новейшего времени, не выдерживающие никакой ни научной, ни литературной критики (см., например, нашу статью: Переводческая техника о. Г. Кочеткова (по материалам «Православного богослужения...», вып. 1, 2, 3) // «Суд им давно готов» (2 Петр 2. 3). М., 2000).
В заключении выразим надежду, что работа над словарем будет продолжена, и в скором времени рецензируемые нами Материалы уступят место полноценному словарю церковнославяно-русских паронимов.
диакон Михаил Асмус
